Чиста пацанская сказка - 2 - Беркем Атоми

Опыт жизни в Похинхине и Сяйне не мог помочь Марату: там все делалось естественно, потерявший голову Веер быстро сменялся одним из Мечей — но на жизни тонка это сказывалось мало; разве что гравюры Хокусая сменялись акварелями Линь Бяо, возвещавшими осторожную смену дресс-кодов и коррекцию частностей корпоративной стратегии.

До Марата не доходило, что полезные штуки имеют свойство накапливаться — обычно он имел дело лишь с накапливающимися проблемами, решавшимися отсечением десятка-другого погнавших в бездорожь бестолковок; Ивжопа же копила комфорт и решала вопросы деньгами, выкатывая порой ставки не ниже эльфячьих.

Все его изыскания в области теории закончились глубоким стратегическим выводом — «Война план покажет», из которого следовало, что оную войну требовалось как-то начать. Для войны требуется враг, поэтому пришлось разузнать, где и когда будут разгружаться табак и мадера с той стороны.

— Ну, будь, Маратулос Бугульмиди, всего тебе… Может, все ж заберешь, за три месяца? Не копейки же… — в явной надежде на обратное прощался с квартирантом Хрыпоповпулос.

— Да заканчивай, Хрыпа. Будь сам. Удач тебе. И это, слышь… Скажи пацанам, пусть как положено участки оформят, особенно кто вдоль берега. Пригодится, отвечаю! Вот, Хрыпа, на еще… Да держи ты, не ломайся. Посидите там с парнями, накатите разок за мою удачу, ништяк? Все, давай!

Ялик отвалил от Ялтинского пирса, беря курс на Атеццу. У Естонбульских контрабандистов случился выгодный фрахт — дать небольшого крюка аж за пару золотых. Человек сначала немного нервничал, держа руку в кармане, но через пару часов, пометав с веселыми загорелыми ифритами кости на бочонке, успокоился и высадился в Левадии с явной досадой на скоротечность круиза.

Глава одиннадцатая, в которой наш герой дискутирует о политике и пытается обналичиться, а затем едет страну пива и колбасы, где перед ним внезапно разворачиваются такие перспективы, такие! Не хуже, чем у Бобика. Анекдот знаешь про Бобика и перспективы?

— Ифраим, вы таки все равно не правы, шо вы брызгаитя пеной! Бриан — голова, чего я совсем не могу сказать за вас, хоть вы сегодня и ставите!

— А я говорю — обломается-куды-ему-дечся! Скорее таки отменят порто-франко, чем с вашего дракона будет хоть на шыкель проку, я вам уверяю!

— Ну шо с вами делать, старый вы и упрямый шабес-гой… Давайте что ли уже спросим у свежей головы, а, Цыперович?… Молодой человек!

— Постойте, Шмозес, а не сдаеться ли вам, шо он таки здорово походит на тех краснорожих кацапов с Молдаванки? Не наживем ли мы с его цорэс замест экспертизы?..

— Да-да, вы, молодой человек! Не согласитесь ли вы поработать устами младенца и рассудить-таки двух старых мэшугене? Отлично, забирайте свое пиво и присаживайтесь…

— Мосье Бабель, когда вы говорите за мэшугене на всю пивную, говорите таки за себя одного… Как ваше имя, молодой человек? Марат Бугульма? С Сяйны, говорите? Понял — из Шланг-Пхая, на прошлой неделе, на семитысячнике «Фрик Гад пол-Лада»! Как там, Фолку Вагсену случайно не нужно полдюжины попутных мест на Шмальтерку?

— Цыперович, уймитесь, я вам умоляю, что вы постоянно лезете везде за копеецкой… Юноша, этот неугомонный старик отзывается как Ифраим Цыперович, а что он фрахтовый агент, вы, похоже, уже себе поняли. Я Шмозес Бабель, и работаю немножко каустической содой. Вы, конечно, в курсе за последние майсыс за дракона Сякаева? Бриан таки выгнал его с Гландона…

— Мосье Бабель, простите, я совсем ничего не понимаю — какой дракон, какой Бриар, кто кого выгнал?

— Ну-у-у, молодой человек… Не дело молодому человеку увлекаться политикой, но не настолько же… Бриан — врумьер Ганглии, вы не знали?

— Это типа нашего Присиделта?

— Ну… Как вам сказать. Скорее, наш Присиделт типа Бриана, но я не сказал бы, что б так уж совсем…

— У того денег побольше?

— Хм… Юноша, а вы зрите в корень, да… Не совсем у него, но что побольше, то побольше. Ну, за дракона Сякаева вы уж знаете?

— Слышал. Это не он воровал в Духистане скот и как-то сжег несколько подвод с оркскими призывниками?

— Ну-у, юноша, как-то вы теденциозно сформулировали, я б даже сказал, проимперски как-то… Но, в принципе, да. Да. Хотя, конечно, имела место национально-освободительная борьба и некоторые моменты ее финансирования, вот. Вот так. Цыперович, встревайте уже, а то подавитесь рачками.

— Молодой человек, этот старый поц пытается таки спросить у вас — может ли быть истолкован как антишемитская выходка тот факт, шо Ганглийский враламент не обязал его к уплате компенсации?

— Кого? Бриана или дракона? И кому компенсация?

— Юноша, вы невозможны. Что можно взять с дракона и при чем здесь Бриан?! А компенсация должна быть выплачена народу, кому же еще…

— Бабель, я говорил, говорил вам за Молдаванку, а вы таки меня не слушали, глупый старик! «Дракона»! А кто его ожесточил его душу отсутствием демократии, кто выгнал его из оккупированного дома и привел в нервное расстройство? Бриан?! Или он сам сделал себе всех этих грубостей? Нет, он убьет меня заживо, этот юноша! Сейчас он еще спросит «а какому народу»!

Марат понял, что если он на самом деле выпустит крутящееся на языке «А какому?», старики забьют его кружками. Сориентировавшись, однозначно принял сторону Бабеля — больно уж интересные вещи тот упоминал в связи с Сякаевым. Выходило, что дракон, не умея применить свои таланты иначе, взял в заложники целую деревню где-то в Шмабии и принялся раскручивать на говядину и промедол сеньора этой деревни, мелкого шмабского фюрста. Фюрст выл белугой: корова в день — это сурьезно; к тому же, промедол без рецепта не отпускали, а покупать его на черном рынке было verboten. Горевшие праведным гневом за притеснения, чинимые «маленькому, но гордому биологическому виду» бюргеры враз переобулись, когда дракон поселился в пределах суточной транспортной доступности. Ходили было его воевать, но Сякаев, не будь дурак, коварно объявлял приближающимся отрядам, что-де и в его жилах есть капля йоббитской крови; тогда, понятное дело, шмабцы бросали оружие и разбегались, воровато оглядываясь.

… Оба! — предчувствие толкнуло в бок и плеснуло за шиворот немного азота. — Э, Бугульма! А ну не зевай!.. Шелуша рачки под стук бьющегося на всю пивную сердца, Марат принял решение — надо метнуться. Конечно, Большой Дракон это вам не шнифты петухам замазывать, а выигрыш — далеко не столица; но и Чингисхан вроде как начинал с заваленного верблюжьим дерьмом аула.

Марат попытался разнять стариков, не на шутку сцепившихся по поводу механизма распределения компенсации — видимо, компромисс по предшествующим этапам нашелся. Куда там — сбиваясь на йоббиш, старики едва не рвали друг друга на части: мосье Бабель отстаивал принцип «один талес — одна доля», Цыперович же, являясь отцом семерых дочерей и недалеко от них ушедшего как-бы сына, отвергал сексизм и настаивал на «усмотрении раффината», так как недавно стал шамесом. Устав хватать собеседников за лапсердаки, Марат хлопнул себя по лбу и вполголоса произнес: