Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

Но отвечать надо. А раз нужно отвечать царю, значит – отвечать правду. Как на духу.

– Тогда, Николай Александрович, вас придется судить.

– Угу. Вот так. Судить императора. Замечательно. И кто же этим займется, позвольте полюбопытствовать?

– Русский народ.

– Народ? Русский? Занятно. А в вашей истории, что получилось? Если мне Михаил Лаврентьевич все изложил верно, то ни суда не было, ни следствия. Только сговор кучки иудеев, поляков, латышей, австрияков и разных прочих инородцев, которых наш русский народ с рабской смиренностью слушал. И которым безропотно подчинился.

– Далеко не безропотно, ваше величество.

– Да, конечно, гражданская война… Но что в итоге? Хотя, собственно говоря, может, вы и правы. Особенно рассуждая с высот лежащего между нами столетия и вашего образования. Ведь вас учили, что революция – это хорошо и правильно, что отжившее должно освобождать дорогу новому. А если не уходит само, то сметать, выжигать, как скверну, каленым железом. Я это понимаю. Как и понимаю, что со стороны государственной власти, дворянства было наделано много ужасных ошибок, приведших народ к озлоблению. Но скажите, вот когда возводят на эшафот человека, действительно виновного, осужденного судьей, это – правильно? Вы же сами сказали – «судить»?

– Да, ваше величество. Так я и считаю. Так – правильно.

– Наверное. Но за что умерщвлять его детей, жену, друзей? Всех родственников, до которых удалось дотянуться? Конечно, на все есть воля Всевышнего, – Николай коротко перекрестился, – но у меня такое дремучее зверство просто не укладывается в голове! И кинуть невинно убиенных в яму в тайге. Как такое возможно, Василий Александрович?

– Это мерзость, конечно. Но ведь и гражданская война после революции, Николай Александрович, явление само по себе страшное, вынуждающее творить жуткие вещи. Там в смертельной схватке за власть побеждают не мораль и честь, а лишь беспощадность и решительность. Если уничтожить бывшего властителя и всех его близких, то пресекается вероятность реставрации династии. Вы помните пример французов. А, кроме того, после их гибели некому будет потребовать деньги правившей семьи, вложенные в иностранные банки…

– Именно, что мерзость. И выходит, что наш народ русский на такое способен. Хотя, наверное, версию о деньгах мы тоже не можем отметать. Мне Михаил говорил об этом. Значит, так и не были найдены документы, впрямую изобличающие господина Ульянова в этом деле?

– Нет, ваше величество.

– Странно. По логике вещей их могли хотя бы сфабриковать.

– Во время существования Советского Союза это было очень рискованно. А после – какой смысл? Посчитали напрасным трудом. Да и кто мог предположить, что вы об этом узнаете?

– Да. Все логично, Василий Александрович. Уже не стоило свеч, – Николай невесело усмехнулся, явно не оценив шутку Балка. – Но понимаете, меня гнетет даже не сам факт цареубийства. Все мы ходим под Богом. Я видел, как умирал мой дед. Теперь, поговорив о многом с Мишей, уверен, что и моему отцу могли «помочь». Но безвинные души за что, Господи?! Я понимаю, Михаил Лаврентьевич искренне рассказал мне все, что знал. Но надежда, что все-таки это не так, теплилась. Значит, так все и было? Боже мой, как я хотел обмануться…

– Николай Александрович, увы, так. Но ведь сейчас ключевые точки мы проскочили почти без потерь. Самое главное на данный момент сделано – восточная политика России сохранена. Конфронтации с немцами вы уже не допустите. И, в общем, сделан мощный задел на будущее. В народ стрелять гвардии не пришлось, а отщепенцев и провокаторов люди теперь сами загоняют по подворотням.

– Да, «Кровавое воскресенье». Страшно даже предположить, что такое должно было случиться. Грех… Смертный грех… Неудивительно, что Он так покарал.

– Если мое мнение хотите знать, ваше величество, коль я бы был судьей над вами там, в моем мире, то судил бы вас не за это. С мятежом правитель бороться, как ни крути, а обязан. Ведь среди толпы были и вооруженные люди. И цели у них были…

– Вот как? Интересно… – Николай вновь коротко взглянул Балку прямо в глаза. – И в чем же тогда, любезный Василий Александрович, вы бы меня обвиняли? И за что судили?

– Да за отречение ваше, в первую очередь. За то, что фронт, армию бросили. Такое не прощается, ваше величество. Никому! И за вступление в войну с неподготовленной армией и флотом. Ни Сербия, ни все Балканы целиком, ни проливы эти несчастные таких жертв не стоили. Да еще против германцев. Что нам с ними делить? Польшу? Да она для нас только гиря на ногах и геморрой со столетним стажем!

Николай остановился. Резко повернулся к замершему Балку. Лицо императора было спокойно. Но глаза!

– Спасибо вам, Василий Александрович. За правду от сердца. Я вам – верю. За честную и храбрую службу, спасибо. И… за справедливость. Поверьте, и вы: для меня рассказ Михаила Лаврентьевича стал страшным шоком. Отречение на пороге победы! Что же они со мной такое смогли сделать? Я, кстати, не исключаю, что был какой-то грязный шантаж…

– Семья ваша была в заложниках. Не доглядели вы. Да и что бы это была за победа, когда Россия должна была своим союзникам больше десятка годовых бюджетов? Сие и близко не победа, простите. А форменное рабство.

Николай нетерпеливо стянул перчатку, сдернул с усов намерзшие льдинки и досадливо поморщился. Было понятно, что затронутый момент ему не просто неприятен. Он его гнетет… Но через пару секунд взял себя в руки.

– Все. Давайте пока не будем больше о грустном, Василий Александрович, если не возражаете… Капитан Балк. Станьте смирно! Клянетесь ли вы верно, нелицемерно и бескорыстно служить Империи Российской, Престолу, нам? Так же честно и самоотверженно исполняя торжественную клятву присяги, что дали вы нашей Родине в вашем времени?

– Клянусь, мой государь!

– Вольно, капитан… Отныне вы – офицер Российской Императорской армии. Нашей гвардии. И мой флигель-адъютант. И, кроме того, имеете право персонального доклада своему государю в случае возникновения любых особых ситуаций. В любое время. Но об этом – никому. Будут знать только министр Двора, Мосолов, Дедюлин, Спиридович и я.

– Каких «особых», ваше величество?

– А вот с этим вы теперь уж сами разбирайтесь, Василий Александрович. Сами, мой дорогой. Вы нынче же отправляетесь в Петербург. В распоряжение Сергея Васильевича Зубатова. Того самого, за которого вы меня особо просили. С зачислением к нему в штат ИССП[13]. Если война для кого-то и закончилась в Токио, то только не для нас с вами. И хоть погоны у вас пока останутся капитанские, должность вам предстоит принять полковничью. А по ответственности, правам и содержанию – генеральскую. Этот момент мы с братом оговорили. С учетом вашего мнения, естественно. Наверное, это правильно. Не стоит вам пока блистать. Пусть лучше о капитане Балке судачат как о любимчике и протеже Михаила Александровича, чем понимают ваш истинный уровень. Я надеюсь, что ваша будущая супруга не обидится на меня за то, что генеральшей станет еще не скоро. И спасибо вам огромное за нашего Мишкина. Я сегодня с первого взгляда на него понял, что он вернулся оттуда совсем другим человеком. Хотя по корреспонденциям от него было понятно, но лучше один раз увидеть, как говорится. Он чем-то даже напомнил мне нашего отца. Слава богу, что так все обернулось… Кстати, Михаил Лаврентьевич уже рассказал вам о том, чем будете заниматься?

– В самых общих чертах. Но по большому счету он очертил ряд задач, которые мне именно что «по профилю».

– Конечно. Я в этом не сомневаюсь.

– Государь, а наша докладная, что мы с Михаилом Александровичем…

– Все, что вы предлагаете по реформированию нашей армии, мной принято. Военное министерство уже верстает план мероприятий и роспись расходов. Документы готовит полковник Генерального штаба Петр Константинович Кондзеровский. Он вас ожидает и о полномочиях ваших проинформирован. Над изменениями в Уставы работа завершается. Примерно через месяц мы все это рассмотрим. Но у меня к вам будет еще много вопросов, Василий Александрович. Очень много вопросов. Как, не сомневаюсь, и у вас ко мне… А сейчас давайте-ка возвращаться, а то что-то в сапогах ноги начали мерзнуть, не простыть бы. В Петербурге у нас с вами будет время о многом перетолковать, когда вы обустроитесь и войдете в курс дел. По проживанию все вопросы уже решены, Сергей Васильевич вам расскажет.