Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

Да, такого в история еще не видывала… Короткая шеренга русских воинов. Два императора. От нашего – каждому Георгий. Кроме…

– Капитан Балк. За взятие форта, обеспечившее общий выдающийся успех операции Тихоокеанского флота и Гвардейского корпуса в Токийском заливе, примите…

«Так вот что у нас тут называется Золотым Георгиевским оружием?! Мать честна! Прелесть-то какая…»

От Вильгельма – кому что, но в основном Красные Орлы. Всем, кроме…

Адъютант аккуратно, хоть и с небольшим акцентом, переводит:

– Капитан Василий фон Балк! За невиданный героизм и отвагу в бою, проявленные перед лицом неприятеля, при спасении жизни майора Генерального штаба германской армии фон Зекта, именем восхищенных этим и другими вашими ратными делами немцев вручаю вам высшую воинскую награду германского рейха. И, да видит наш всемогущий Господь, вы ее более чем достойны. Тем более что ваши подвиги лишь подтверждают воинскую доблесть древнего, славного рыцарского рода фон Балков! Отныне вы, капитан, всегда желанный гость при дворе Гогенцоллернов!

«Не, так я сегодня точно возгоржусь. ”Голубой Макс”… И ведь каких-то еще он мне родственничков приплел. И у кого спросить? Блин, а Вильгельм вблизи, пожалуй, даже более карикатурен, чем его изображали газетчики. Светлые глазки-буравчики, слегка навыкате, подстриженные, безупречным торчком знаменитые усы, зычный, грубый голос, резкие движения. Левая, ущербная рука, словно атрофированная передняя лапка ящера-тираннозавра, пристроена на эфесе палаша, рефлекторно мелко подрагивает…

Перегарчиком прет слегонца. Вчерашний вечер удался явно. Но все равно – хорош! Энергетика какая! Император, ничего не попишешь. Тестюшка у Мишани наклевывается тот еще, мама не горюй. Только употреблять его желательно в гомеопатических дозах, иначе вынос мозга обеспечен.

Упс… Не иначе что-то приватное решил мне сказать сам. И прямо при всех. Слава те, Господи, что у нас тут не тридцать седьмой год…»

– Спасибо, капитан. Армия рейха у вас в долгу. А значит, я тоже ваш должник. Жду вас в Германии. Когда соберетесь – дайте знать.

– Рад стараться, ваше величество! Почту за честь. Когда его величеству государю императору будет угодно мне это дозволить – немедля доложу!

– Договорились, Василий Александрович…

«Щелчок каблуками, руку к козырьку. Ха! Или я начинаю входить во вкус, или в этом времени действительно есть нечто такое, что мы там потеряли? И немцы, и русские. Но французский-то у тебя не ахти… А Вильгельм мешкает. Ясно, зацепился рукавом. Сейчас точно ”Георгия” мне оторвет. Наверное, у него без перчатки рука замерзла. Я же в самом конце шеренги. Вот, кажется, и готово наконец. И сам соизволил воротник поправить. Усы дыбом, фейса довольная… Слава тебе, Господи! Притянул к себе, и на ухо. Уже по-немецки: ”Мой дорогой! Ты – молодчина. Ты воистину достоин крови великого магистра ордена Меченосцев, текущей в твоих жилах. Майоров генерального штаба у меня много. И князей. А вот брат у моего дорогого кузена один. И мне он не менее дорог, чем ему. Охранив Михаила, ты сделал громадную услу-гу и России, и Германии. И Родина этого не забудет!”

Ишь ты! Мишкин ему дорог. Еще бы! И не одному тебе, похоже, ваше германское величество. Но о какой именно Родине речь? Ага, а вон и она. От вагона не отходит. Шубка, высокая шляпка. Носик – в папу. Но не портит, совсем не портит. Любопытна. Ан нет, вовсе и не мы ей интересны. Абыдна. Мужики-то стоят как на подбор. Мишкин, вот только не делай умное лицо. Все равно ничего не получится. Пить боржом тебе уже поздно.

Но Вильгельм Фридрихыч дает! Типа он меня всерьез, что ли, немцем считает? Хотя, будь иначе, вот это вот точно бы сейчас у меня на груди не висело. Маленький голубой крестик на черно-серебристой ленточке, по форме напоминающий мальтийский. Пур ле Мерит…»

Василий, быстро нагнав самодержца, пошел рядом, на полшага сзади, почти по-уставному.

«Странно, но сердечко-то колотится. Вот оно. Момент истины. Он и я. Только двое нас. Я и царь. Николашка-кровавый. Ситуевина, аднака… Предполагал, думал. А почему сейчас башка пустая? Нежто это золотокрестовый дождик так тебя из колеи выбивает, Вася? Хотя, честно говоря, чертовски приятно. У нас так не было… Идет себе, снежком похрустывает. Или уже нет, не кровавый? В конце декабря, а не 9 января, как у нас, обошлось тихо, слава богу. Этот верноподданнический адрес не выстрелил, как ультиматум попа Гапона из нашей истории. Да еще Шантунг – так вовремя, так в жилу! Столыпинскими галстуками пока даже не пахнет…»

– Василий Александрович, для начала я хотел у вас спросить кое о чем. Еще когда мы с императором германским вам и вашим людям награды жаловали. Однако потом мне подумалось, что тет-а-тет будет, наверное, правильнее… – Царь взял короткую паузу, задумчиво, вскользь посматривая не в лицо, а куда-то ниже, на украшенную ярко блестевшими на солнце орденами грудь Василия. Наконец коротко, но уверенно, глянул прямо в глаза: – Скажите, капитан, сколько времени вам потребуется, чтобы умертвить идущего рядом с вами человека? Если он не ожидает?

«Так. Ну вот! Началось…»

– Секунда. Максимум две-три, если он готов к атаке и вооружен, ваше величество.

– Угу. Ну да… Я со слов Михаила примерно так и предполагал. Василий Александрович, а вы понимаете, хорошо ли осознаете, что вот сейчас я, главный виновник многих бед российских, возможно, даже гибели в будущем миллионов наших соплеменников, и среди них даже кого-то из ваших родственников, от вас всего лишь на расстоянии вытянутой руки?

– Ник… Государь, я надеюсь… очень надеюсь, что это уже не так. И тех катастроф страна сможет избежать.

– Предположим. Поскольку, как я понимаю, многое уже действительно поменялось. И, даст бог, в лучшую для России сторону. Особенно если учесть такую «мелочь», как победа в этой войне. Повода нашим внутренним врагам для начала вооруженной смуты мы также сумели не дать. Об этом вы знаете, конечно. А кое-кого и нейтрализовали уже. Так ведь у вас там это называют?

– Да, ваше величество.

– Холодное слово. Неприятное. Лишенное всяких эмоций. Профессиональное, как… как стук гильотины, – Николай тяжко вздохнул. – Рубикон этот нам перейти было трудно, Василий Александрович. По-христиански тяжело. Это, как правильно подметил Михаил, сродни трагедии врача-терапевта, осознавшего вдруг, что все его пилюли и микстуры уже бессильны и последняя надежда пациента – скальпель хирурга. Но в том, что удалось удержать страну от братоубийства – огромная ваша заслуга. За что лично вас с Всеволодом Федоровичем и Михаилом Лаврентьевичем, как и господина Лейкова, я искренне благодарю. То, что вы сделали для России, для меня, для моих детей, вряд ли можно оценить простыми наградами. Так что все мы – ваши должники теперь, – Николай улыбнулся. – Откровенно говоря, я до сих пор поражаюсь, как это вам удалось разворошить наше сонное царство. Ведь еще год назад я совершенно искренне считал, что все в России налажено, все идет правильно, а если есть отдельные досадные моменты, то они не портят общей картины. Слава богу, это уже дела прошлые. Страна катится по другим рельсам, хоть кто-то этого и не понимает пока…

Теперь про заботы насущные. Они не успокоились, наши недруги, знаете ли. Как доморощенные, так и особенно заграничные. Шарады нам новые подбрасывают. Вот и сейчас, похоже, попытаются, как в 1878-м, вытащить наш победный мирный договор на европейский конгресс. Испытания нам впереди предстоят не легче военных. А вдруг я таки да и не справлюсь? Как там, у вас, так и здесь, возьму я, да и опять «наворочаю дел», как Михаил Лаврентьевич как-то высказался. Не боитесь? Что вы тогда со мной будете делать? – на губах Николая играла легкая усмешка, но глаза оставались серьезными, изучающими. Казалось, что он старается проникнуть не только в мысли собеседника, а в самую его душу…

Такого взгляда от царя, чей интеллект Василий изначально склонен был считать не шибко великим, он не ожидал. Как и такого первого вопроса в лоб. И, черт возьми, такого бесстрашия! Или безрассудства? Нет, тут, похоже, что-то совсем другое. То ли фатализм, то ли жертвенность? Или что-то еще… Но, может быть, это и есть то самое, осязаемое «величество»? Порода? Кто ж его знает…