Кто ответит? - Андрей Молчанов

— Признаюсь, удивили, — сказал Ярославцев, усаживаясь в изысканное кресло из карельской березы. — Готов отплатить вам тем же. Не возражаете?

Любезное выражение лица Виктора Вольдемаровича трансформировалось в благожелательную озабоченность. Забарабанил выпуклыми ногтями по ореховому столику с инкрустацией слоновой кости.

— Коньяк? — вопросил галантно.

— Товарищ Прогонов, — начал Ярославцев, игнорируя предложение о коньяке. — Разрешите наконец представиться. Я — Хозяин. Такой пошлой кличкой, увы, меня окрестили дурные люди. Но я тот самый человек, на которого неоднократно ссылался ваш друг Матерый, как на избавителя якобы от прокурорских напастей и милицейских происков.

— Якобы, — вдумчиво повторил Прогонов. — Та-ак. А нельзя ли разъяснить, в чем суть прокурорских напастей и вообще ваших намеков?

— Извольте, — кивнул Ярославцев. — Разъясняю.

Процедура разъяснений оказалась для Прогонова весьма неприятной: от слов собеседника он морщился, как от болезненных уколов, однако в глазах его проявилась готовность, отбросив ложную дипломатию, вести дальнейшие переговоры без затей, напрямик.

— Ну-с, довольно, кажется. — Ярославцев перевел дух. — Теперь — хорошие новости: надеюсь, первая наша встреча окажется и послед… нет, предпоследней. Также надеюсь, что на последней встрече получу от вас несколько необходимых мне документов. Два-три чистых бланка советских паспортов, клише печатей к ним, водительские удостоверения с десятком-другим запасных талонов, а то мои, ваши, вернее, он вытащил из бумажника зеленые, с красной полосой карточки, — уже на исходе…

Мрачная тень легла на лицо Прогонова.

— Нет, — сказал Ярославцев. — Адрес секретного цеха на Пресне мне известен… там просто музей вещдоков… так что это не провокация, а деловой разговор, означающий: за подобные услуги вы получите еще и солидные деньги. Шантажировать же вас своей осведомленностью я не намерен. Эта осведомленность — лишь залог и подтверждение моей благожелательности.

— А что означают, в свою очередь… солидные деньги? — спросил Прогонов с мягким сарказмом.

— Тысяч восемь… десять.

— Солидные? — переспросил Прогонов вежливо. — Вам не откажешь в чувстве юмора, дорогой гость.

— Бросьте паясничать! — Ярославцев рывком приподнялся из кресла.

Облезлые брови Прогонова вздернулись вверх, он засмеялся.

— Ну, право… Что за манеры? Вам-то уж не к лицу… Такой респектабельный господин…

— Вы правы. Извините. — Ярославцев вновь уселся в кресло. — Нервы. И вот еще… Главное. — Он вытащил паспорт Джимми. — Нужна копия. Один в один. Только с иной фотографией.

Прогонов достал из черепахового футлярчика небольшие, в позолоченной оправе очки. Полистал паспорт. Положил его на столик. Затем грустно и коротко заявил:

— Невозможно.

— Не принижайте высоту своей квалификации, — отмахнулся Ярославцев. — И… не вынуждайте меня прибегнуть к грубым приемам.

— Кстати, Матерый тоже сегодня меня навестил, — неожиданно поделился Прогонов. — И тоже — заказы впрок… Не такие, конечно… — Кивнул на паспорт. — Ординарнее, попривычнее… Значит, где-то запахло горелым. Да! — Оживился. — А почему бы Леше не представить вас мне в официальном порядке? И каким образом вы…

— Потому что вы — его капитал, — ответил Ярославцев. — Тайный и неделимый. А каким образом?.. Оперативная работа. А ее методы огласке не подлежат. Хотя какие там методы сплошная импровизация…

— То есть вы совершаете воистину грабительское покушение на чужую собственность? — подытожил Прогонов. — Отличненько. Но почему десять тысяч? Таким, кажется, обозначен гонорар, не ослышался? — Ладонью он бережно накрыл паспорт.

— Постыдитесь, Виктор Вольдемарович, — укорил Ярославцев. — Я ухожу из вашей жизни, оставляя вас в спокойствии и благоденствии. Вам бы уместно мне приплатить!

— Довод. Тогда, простите, вопрос сугубо интимного свойства: зачем вам именно туда? Я, к примеру, очень и очень вскользь наслышан, будто у Леши есть один карманный челюстно-лицевой хирург…

— Мне нравится их пестрая, буржуазная жизнь, — сказал Ярославцев. — Я безоглядно романтичен. Я авантюрист. Достаточно?

— Странно… — позволил себе порассуждать Виктор Вольдемарович, не принимая во внимание подчеркнутую сухость ответа. — Странно… А мне их жизнь… не нравится. Смотрю ее каждодневно по видеоканалам — собственным, разумеется… не нравится. Все деньги, деньги… Еще замечу: бездуховность и наплевательство на ближнего. Так это, так, права наша контрпропаганда. И преступность там — кошмар беспросветный! Не говорю о гангстерах; улицы просто заполонены шпаной! Если бы нашей доблестной милиции на денек такую бы нагрузочку, как тамошней…

— А вот мне как раз не нравится наша доблестная милиция, — сказал Ярославцев. — И прочие органы. Когда надо, а может, когда и не надо, работать они умеют. И возмездие неотвратимо, вероятно, вам знаком подобный афоризм?

— К делу. — Прогонов взял паспорт в руки. — Что значит ваше предложение? Побег за границу, измена Родине. Статья за нумером 64, до смертной казни включительно. Это — о вас. Теперь обо мне, рабе божьем. Соучастие в упомянутом преступлении — раз. Изготовление документика — два. Тоже прилично… А я старый человек и хочу остаток дней…

— Вы старый мошенник, — перебил Ярославцев. — И извольте мыслить сообразно своему статусу. Да, между прочим: напоминаю об одном придурке, месяц назад купившем немыслимую сумму западногерманских марок вашего производства… Очень грубо, извините, но вы меня вынудили… Теперь уясните: я уеду, и все оборвется. Останется достаточно средств, чтобы жить честной жизнью обывателя и испустить последний вздох… не в больнице на зоне, без возврата трупа родственникам, хотя у вас вроде один пингвин — истинно заинтересованное лицо…

— Вы невыносимы! — произнес Прогонов со стоном. — Но вам надо сфотографироваться… И не в ателье, что на углу…

— Когда?

— Думаю, послезавтра.

— Мы очень плодотворно и результативно поговорили. — Ярославцев направился в прихожую. — Срок вам — неделя. Удачи!

— Мне приходится, — Прогонов погладил по голове пингвина, любопытно высунувшегося из ванной в коридор, — пожелать удачи и вам. Удачи и… безвозвратной дороги.

— Одновременно мечтая: эх бы, да сверзился лайнер вместе с тобою из высей поднебесных на самую твердую почву земную! Да?

— Не секрет: люди греховны в своих помыслах, — сокрушенно развел Прогонов широкими рукавами халата. — Вы чудовищно правы…

С тем и расстались.

— Теперь — следующая встреча… — прошептал Ярославцев, поворачивая ключ в замке зажигания. — Тьфу-тьфу, но пока все в полном соответствии с намеченным планом. Перевыполнения его не требуется, а недовыполнение смерти подобно. Приписки же исключены!

СЛЕДСТВИЕ

Арест Воронова оказался в ходе следствия событием переломным. Далее действие развивалось вскачь, бешеным темпом, и я знал: это путь к уже различимому финишу.

Из НТО поступила интересная новость: после особо критической экспертизы удалось идентифицировать смазанные отпечатки пальцев с пыльной бутылки из-под «Байкала», валявшейся среди прочих на балконе покойного Левы, с отпечатками, имевшимися в наличии в наших картотеках, Монина Алексея, кличка Матерый… Сравнив фоторобот «блондина» с фотографиями Монина, я без труда обнаружил сходство…

Встреча Матерого и Коржикова, состоявшаяся в пиццерии, была тщательно зафиксирована; разговор сводился к уничтожению вещественных доказательств по угонам, чем Коржиков впоследствии и занялся, а также к выражению тревог по поводу расследования убийства Колечицкого…

— При чем здесь Лева! — шипел Коржиков, терзая ножом вязкий сыр пиццы.

— А «Жигуль» его? Вдруг — экспертиза? — справедливо рассуждал Матерый. — Почерк Толькин… В общем, заметай следы на базе-складе и отрывайся в бега. Паспортишко у тебя запасной есть, штемпели в порядке…

После встречи с Коржиковым Матерый пиццерию незамедлительно покинул, причем держался крайне настороженно, посему службе наблюдения пришлось резко изменить тактику, пользуясь информацией о маршрутах передвижения объекта через службы ГАИ и других наших коллег… Выявилось несколько адресов, по которым Монин заезжал; «отработка» адресов началась тотчас же.

Коржикова задержали через два часа с поличным на базе-складе за городом. Получив весть о его препровождении в следственный изолятор, я неспешно принялся изучать всю имеющуюся на его шефа — Матерого информацию. Буйная уголовная молодость, где имел место инцидент с применением немецкого оружия — стародавний, до конца не выясненный, но существенный… Очевидно, имелся источник. Где-то в Крыму, вероятно, оттуда все началось. За выцветшими строками архивных дел вставала судьба: изломанная, тягостная, беспросветная… Но не мог я сейчас думать о ней, это сбивало, рассредоточивало, мысли ползли не те, ненужные.