Сказ о пути - Ника Созонова

Он долго вслушивался, приложив ухо к массивной обитой железом двери, и только затем отворил ее.

— Оно сейчас далеко отсюда. Можешь продержаться часов пять, — такими словами напутствовал промира житель подземного города, прежде чем задвинуть засов.

Почти сразу голову Дийка заполнил знакомый отвратительный звук, а в ноздри ударил запах. Он почувствовал кислый привкус страха под языком. И удушье дикой тоски. Чтобы прогнать страх и хоть немного приглушить тоску, заговорил сам с собой. Речь получилась сбивчивой и не слишком оптимистичной:

— Ну что, приятель, допрыгался? Нигде не задерживаться, ни к кому не привязываться… и вот итог. В поисках девчонки и зверя бродишь сейчас в вонючей тьме, всей шкурой ощущая, что вот-вот появится нечто безмерно омерзительное и пожрет тебя с потрохами. И это вместо того чтобы в спокойной обстановке, под защитой каменных стен начертить круг, и — адью! В иное, не в пример более симпатичное место, так как хуже этого вряд ли что может быть в целом мироздании… Здорово, ничего не скажешь! Особенно этот проклятый звук, разъедающий мозг кислотой… Еще чуть-чуть — и серое вещество потечет из ушей и ноздрей. И что, скажи пожалуйста, ты станешь делать без мозгов? Биться головой об стены? Пускать пузыри из слюны?.. А интересно, должно быть, сойти с ума: вот он есть, и вдруг уже нету. И вообще, не очень понятно: сойти можно с того, на чем стоишь, а я вовсе не стою на собственном интеллекте. Скорей это нечто воздушное, и уж никак не тянущее на прочную опору… Интересно, когда я все-таки сойду (слезу, спрыгну, свержусь), мне тоже будут грезиться повсюду жуки и мыши или все же что-то более приятное для глаз? Я предпочел бы обнаженных девушек. Впрочем, если повсюду будут маячить голые розовые тела, это тоже скоро надоест. Лучше уж что-то нейтральное: цветочки, бабочки, золотые рыбки… Надеюсь, вместо отвратного запаха меня будет услаждать призрачное благоухание майских лугов. В голове же пусть звучат голоса — но разные, чтобы было с кем поболтать и развеять скуку. Желательно, чтобы они обладали хоть минимальным интеллектом… Наки, черт возьми! — ведь это ты во всем виновата. Ты и твои дурацкие мечты о несуществущем рае Алуно… Стоп. Прости меня, девочка. Я кривлю душой: ты сумела заразить меня своими мечтами, и они стали моими не в меньшей степени… Я устал, видишь ли. Дьявольски устал. Я хочу уютного тупичка (как говорил Привратник) с садиком, с резными наличниками, без амбициозных правителей, бессмысленных боен и крови — успел насмотреться на это за время долгого пути… Слабак, хватит ныть! Усталый трусливый заяц, прекрати трястись коленками! Что, надоело носить маску сильного мужчины? Лицо тебе натерла? А ты терпи!.. Хотя, с другой стороны, перед кем позерствовать? Один, абсолютно. Так уже было — полное и безбрежное одиночество. Так, да не так. Тогда ты был свободен, ни к кому и ни к чему не привязан. Одиночество не было в тягость, оно было символом этой свободы, ее стягом, которым ты бодро помахивал при ходьбе. А сейчас одиночество — пытка… Почему я не помню ни своих родителей, ни места, где родился и жил? Не мог же я возникнуть из ниоткуда. У меня нет прошлого — значит, не о чем будет вспомнить перед смертью. Какие картины увижу я в последний свой миг — когда перед глазами обычных людей проносятся лица любимых и близких? Снежные закаты? Бушущее море, грозы, болото, горы?.. Смешно.

Дийк очень устал. Он понимал, что Оно уже близко, но усталость и пришедшая с ней апатия приглушили все чувства. Промир опустился в мокрую грязь и закрыл глаза: лицезреть неотвратимо приближающееся не хотелось.

— Жаль, что я никогда больше не увижу Лелю. Милая девушка, как хотелось бы с ней поговорить, утешить… Впрочем, что я за дурак? О чем думаю в последние мгновения жизни? Полагалось бы о высоком, о вечном, а я о женщинах…

Звон стал совсем нестерпимым. Чтобы приглушить его, Дийк прижал к ушам ладони, но это не помогло. Тогда он забормотал стишок, слышанный когда-то в юности и въевшийся в память:

Мне снилась кровавая сеча, где полнился воздух болью,

Где запах липкого страха хлестал по глазам и губам.

И я был средь тех, кто умер, и леденело небо,

Вывернувшись наизнанку в моих застывших зрачках.

И я был с теми, кто ранен, чьи пальцы терзали почву,

Чьи хриплые острые стоны роились тугой волной.

И я был с теми, кто бился, рыча пантерой и барсом,

Бурлила ярая лава в висках и венах моих.

И я был ангелом смерти, парившим над бранным полем,

В расправленных темных крыльях ветер седой играл.

И я был каким-то богом — языческим, древним, грозным —

С хмельным и оскаленным ликом взиравшим на все с облаков…

Тело было влажным от пота. Где-то тихо журчала вода.

Сквозь звон, сквозь страх и апатию пробился знакомый голос:

— Какой же ты глупый: валяешься здесь, когда за окном такая благодать! Знаешь, я не верю, что ты меня не слышишь, и не верю, что ты не можешь встать. Ты просто вредничаешь. И еще ты лентяй. Валяешься здесь, вместо того чтобы жить. Спрятался и наблюдаешь. Ничего, я тебя разбужу, в конце концов! Не надейся от меня отвертеться…

Дийк потянулся к родному голосу — всем своим существом, в котором затеплилась надежда. Крохотная и слабая, она могла в любой момент исчезнуть, и он взмолился: «Говори, говори, Лелечка, пожалуйста!..»

Словно услышав его немую мольбу, она продолжала:

— Сегодня вечером я иду с подругой в кино. Как жаль, что ты не сможешь составить нам компанию! Вот Анатолий Семенович говорит, что все это глупости, что ты меня не слышишь и бестолку с тобой говорить. Что ты не человек, а «овощ». Просто плоть — без души и мыслей. А я ему не верю. Я знаю, что ты живой и с тобой нужно разговаривать. Это очень важно…

Запах лаванды пробился сквозь зловоние. Он становился все ярче, и зловоние мало-помалу растворилось в нем. Звон также утих. Зато голос Лели зазвучал отчетливо:

— Он вообще козел, знаешь: пристает ко мне, когда рядом никого нет. Руки потные, лысеть начал… да он мне в отцы годится! Намекнул, что, если не уступлю ему в ближайшие дни, он добьется моего увольнения. Пусть увольняет: зарплата здесь мизерная, а работы вагон. Не заплАчу. Запросто смогу себе что-нибудь получше найти! Вот только одна проблема: привязалась я к тебе, Лешик. Кому — если погонят меня отсюда — буду сказки читать, горестями своими делиться?.. Ладно, не будем о противном. Тот фильм, на который я иду сегодня с подружкой, называется «Я знаю, кто убил меня». Это новый триллер, мне его один приятель посоветовал. А ты любишь триллеры? Или предпочитаешь «лавстори»?..

Дийк почувствовал, что его левая нога лишена одеяла — пятку овевал сквозняк. Он понимал, что нужно открыть глаза — но медлил. Боялся, что не сможет этого сделать, не получится — как прежде, в своих тягостных снах.