Периферические монстры из дремучего леса - Ник Трейси

Старуха из складок черного платья достала челюсть с зубами. Обильно сдобрила кусок печени Хаминой кровью и облизнулась. Я даже испугался, когда она его, не жалея, лила на мясо, ведь та кровь еще должна была пригодиться.

Кусок печени в белой тарелке и, правда, стал исходить паром, он буквально растекался во все стороны, как шоколад под нагретой плитой. Старуха вонзила в печень вставочные зубы, принялась яростно разжевывать и глотать.

Мы с Миколой рты раскрыли, на неё смотрим. Кабан рядом тоже на старуху уставился. Не успела Мигула последний кусок проглотить, как сморщенная старческая кожа на лице пузырями пошла. Она даже сначала не заметила, жует себе и жует. Но тут и в горле у неё словно ком встал, схватилась за шею и захрипела. Вот тут то Микола и скомандовал:

– Вперед!

А сам отталкивается от стола и, перекатившись кубарем через спину, вскакивает на ноги прямо перед кабаном. У зверя желтые глаза успели лишь удивленно округлиться, а Микола уже всадил ему крюк под самое основание челюсти. Да так, что острие сквозь мозги прошло и через темечко вышло. Кабан даже рыкнуть не успел.

Я в то время давно по столу к старухе бежал. Она перед открытым окном за горло хватается, и прыгающие тени на столе меня остановить пытаются. Бегу и кричу, как психбольной. Оружия то нет, голыми руками на неё прыгаю и вместе с ней в окно вылетаю. Стекло под нами бьется, свет дневной в глаза ударяет, но главное свежий воздух всего меня жизнью наполнил.

Пролетели мы со старухой со второго этажа прямо в пруд холодный. Я в шею её вцепился и сжимаю пальцы со всей дури. Под водой уже глаза открыл, смотрю: пузыри на лице старухи лопаются, а из них гной течет. А потом и вовсе старушечья голова на куски развалилась, а под черепом черный песок осыпался. Я только и успел ключ с её шеи снять и к поверхности поплыл.

Выплываю, вдох глубокий делаю и вижу Миколу в разбитом окне второго этажа. Сам он весь в крови, но счастливый. Лихо он старуху вокруг пальцев обвел.

26 серия. Внизу

Ключ я обратно вокруг шеи повязал и опять он вместе с мешочком кожаным болтается, слова где заветные сложены. Во второй раз за день я по мертвой беззубой Моне наверх залез. Кожа у неё пористая и резиновая, почти не скользит. На первом этаже меня уже Микола встречал, весь в кабаньей крови. Пузырек с Хаминым зельем он снова в рюкзачок вернул, а рюкзак за спину закинул. И крюк тот в кабаньей голове тоже не оставил. Вытащил и обратно к поясу подцепил.

Вошли мы снова в помещение с зеленым освещением и тушами червей. Топорики наши там же на полу валяются, нетронутые. Мы их подобрали конечно и к люку подобрались. Стоим над водой, а она немного колеблется в красном свечении.

– Гака? – зовет Микола, но к люку в этот раз не припадает.

Молчит наша девчушка. Мы её минут десять окликали, а потом ясно стало, что придется по-другому поступить. Страшно в воду лезть, да только Микола уверен, что без Гаки нам ни за что в цель не уйти.

Ладно, делать нечего. Сбил Микола топориком замок на цепи, что люк над водой запирал. Откинули мы решетку и холодком от воды повеяло, будто призрака на волю выпустили.

– Мы только спросим её, как дальше, – говорит Микола, на меня глядя. – И всё.

А чуть погодя добавляет:

– Вряд ли она сделает нам что-то плохое.

– Про какой глаз она говорила? – спрашиваю тревожно – Что это может значить?

– Не знаю, – вздыхает Микола. – Может в доме где спрятан?

– Ладно – говорю. – Хватит мусолить. Полезли.

Мы спускаемся в воду одновременно. Микола с одной стороны, я с другой. Вода тут чуть потеплее, но не намного. Глубина клетки под люком оказалось не большая. Ноги быстро уперлись в плетенный ивовый пол. Вода здесь доходила до груди. К деревянному потолку подпола крепились странные круглые лампы с красным переливчатым веществом. От их свечения вода и казалось красной.

Это было нечто наподобие подпольного бассейна. Плетеные стенки под водой протягивались по всему периметр старушечьего дома. Отличное место, чтобы держать у себя незаконно выловленных касаток или дельфинов. Ламп здесь было немного. Всего три или четыре и те все около люка. Поэтому вокруг нас таинственно темнели воды. Особенно сейчас, когда лес снова погружался в сумерки.

В воде мы продолжали звать Гаку, но она молчала. Слышался лишь плеск воды и это нервировало

– Надо проверить там, – говорю я Миколе, кивая в темные воды под домом в стороне пруда.

Мы договорились, что пойдем вдоль стен. Он, держась левой стороны, а я правой. Вот так и пошли. В одной руке топор над водой занесенный, а другая рука на всякий случай за ивовую сетку цепляется. Дошли мы так каждый до подпольного терминатора – той линии, что отмечала здесь край освещения – и дальше шаг во тьму сделали. Как и можно было ожидать, пол под ногами кончился. Эта половина бассейна оказалась без дна. Очевидно, что это был подводный путь из дома в пруд. И обратно.

– Так, что теперь? – говорю.

И тут Микола по воде ладонью зашлепал.

– Гака! – зовет – Гака, выходи!

И снова тишина. Только слышно, как воды об ивовую клеть плещутся. Не уж то, думаю, нырять придется в темную глубину, чтобы девчонку к расспросам на поверхность поднять. Но не пришлось. В дальнем конце бассейна, в сумраке влажного воздуха, из воды всплыла огромная синеватая голова страшного зверя. Я как это увидел, так и замер, словно заморозили.

Голова смутно походила на конскую, такая же вытянутая вперед, но более широкая и приплюснутая. Глаза твари утопали в глубоких узких глазницах. Оттуда, будто из глубины тоннеля, светились красные точки зрачков. Затылок таинственного водоплавающего сильно выдавался назад, как у динозавра, а широкая пасть слегка приоткрывалась, обнажая ряд острых и беспорядочных акульих зубов.

Пальцы и коленки у меня задрожали. Глянул на Миколу, а шаг назад делает. Молчим мы, друг на друга глядя. Голос свой подать боимся. Топоры только повыше занесли, да пальцами посильнее в стену ивовую схватились.

Страх превращает время в вечность. Не знаю,