Проклят и прощен - Эльза Вернер

— Всего неделю назад, — вскользь ответил Пауль, снова обращаясь к молодой женщине.

Но Вильмут подошел к ее стулу, облокотился на спинку и совершенно завладел разговором.

— Значит, у вас еще не было случая ознакомиться с местными условиями? — продолжал он.

— Нет, я здесь еще совершенно чужой, и потому мне очень хотелось бы хоть немного сориентироваться.

— Это вполне естественно. Но знает ли господин барон, что вы почтили меня своим посещением?

— Нет, он даже не знает, что я поехал в Верденфельс, — с нетерпением ответил молодой человек, сердясь на такой экзамен.

— Я так и знал, — холодно произнес Вильмут.

Это замечание поразило Пауля. В холодной сдержанности пастора он теперь видел что-то преднамеренное и в свою очередь принял холодный вид.

— Мой визит, очевидно, удивляет вас, — сказал он. — Я думал исполнить долг вежливости, посетив вас, так как замок Верденфельс принадлежит к вашему приходу. Но вижу, что ошибся, и очень жалею, что явился непрошенным гостем.

— Пожалуйста, барон! Вы для меня — желанный гость, — прервал его Вильмут, делая ударение на слове «вы». — Я спросил это только ради вас самого, боясь, что вам придется сильно поплатиться в Фельзенеке за этот визит.

Пауль посмотрел сперва на пастора, затем на Анну, как бы ожидая от них объяснения этих слов, но лицо Вильмута было по-прежнему непроницаемо, а Анна смущенно молчала, между тем как ее молоденькая сестра, жившая всего несколько недель в Розенберге, с величайшим любопытством прислушивалась к разговору, явно ничего не понимая.

Напряжение достигло высшей степени, но тут, к общему удовольствию, доложили о приходе почтальона, который должен был передать деловое письмо «в собственные руки пастора».

Вильмут извинился и вышел. Едва затворилась за ним дверь, как Пауль обратился к молодой женщине:

— Убедительно прошу вас объяснить мне, что все это значит.

Бросив взгляд на дверь соседней комнаты, Анна быстро и негромко проговорила:

— Я отвечу вам вопросом на вопрос: что означает ваше появление в этом доме? Как вы сюда попали?

— Я вам только что объяснил: самым простым образом. Но я вижу, что здесь существуют какие-то обстоятельства, из-за которых мое посещение должно казаться странным. Однако даю вам слово, я ничего подобного не подозревал. Ради Бога, скажите, что произошло между моим дядей и вашим родственником?

— Это вы узнаете в Фельзенеке, я в атом деле сторона.

Тот же холодный, почти неприязненный тон, который Пауль уже не в первый раз слышал из этих уст... Но на сей раз он не остановил его; он начал догадываться, что ее холодность относится не к нему, а к тому имени, которое он носит.

— Вы сердитесь на меня? — спросил он тихо, сердечным, умоляющим тоном.

— Я? Нет! За что мне сердиться на вас?

— Но вы не хотите позволить мне даже видеть вас. Вам была известна цель моего путешествия, а между тем вы и словом не обмолвились, что живете в Розенберге, и я совершенно случайно узнал об этом несколько дней тому назад. Или вы действительно хотели соблюсти тайну?

— Нет, я знала, что рано или поздно мое местопребывание откроется, но...

— Значит, вы позволяете мне приехать в Розенберг? — со страстной мольбой в голосе прервал Анну Пауль, не обращая внимания на то, что здесь сидела Лили и слушала его, широко раскрыв глаза; да ему и в голову не приходило скрывать свои чувства.

Молодая женщина, напротив, казалось, была неприятно смущена, но прежде чем она успела ответить, вошел Вильмут. Пауль тотчас же встал. Он чувствовал, что его импровизированный визит не может более длиться ни одной минуты, и, низко поклонившись госпоже Гертенштейн и Лили, вышел из комнаты. Вильмут не сделал ни малейшей попытки удержать его и проводил с той же ледяной холодностью, с какой встретил. Подобно Лили, молодой человек с облегчением вздохнул, перестав чувствовать на себе тяжелый взгляд холодных, строгих глаз пастора.

Между тем Лили дала волю своему удивлению и заявила, что молодой барон смотрел на сестру совсем особенным образом, а также совсем особенным тоном просил разрешения приехать в Розенберг. Одним словом, она нашла все это крайне подозрительным. Но бедной девочке вовсе не посчастливилось с ее остроумными заключениями: ее строго остановили, объяснив, что ей нечего говорить о вещах, которых она не понимает. Лили недоумевала, почему она в шестнадцать лет не может понимать «подобные вещи». Рассердившись, она схватила свои орехи и убежала в соседнюю комнату, тем более, что увидела входившего кузена Грегора.

— Странное посещение, — насмешливо и презрительно проговорил пастор, обращаясь к Анне. — Что ты о нем думаешь?

— Я думаю, что дело происходило именно так, как сказал молодой барон, — ответила Анна. — Он был в замке, и счел долгом вежливости навестить тебя.

Грегор пытливо поглядел прямо в лицо молодой женщине и резко произнес:

— Возможно! Боюсь только, что его вежливость менее всего предназначалась мне. Твои глаза, Анна, снова причинили зло, я с первой минуты увидел это. Но мне нечего предупреждать тебя, что ты должна держаться подальше от молодого человека: ведь он — Верденфельс, и это одно должно помешать вашему сближению.

Глава 6

Молодой барон возвращался из Верденфельса в Фельзенек далеко не в радужном настроении, так как принужден был признаться самому себе, что так страстно ожидаемое им свидание оказалось на деле довольно мучительным и что его визит в дом приходского священника был преждевременным. Как ни мало были ему известны обстоятельства жизни в Фельзенеке, тем не менее ему стало теперь вполне ясно, что между его дядей и пастором Вильмутом существует глубокая неприязнь. Ему казалось, что теперь он понял причину сдержанности молодой женщины: эта сдержанность относилась не к нему лично, а к тому имени, которое он носил. Но к этому препятствию он отнесся со своим обычным юношеским легкомыслием, не считая его серьезной помехой своим планам. Хотя ему и не было дано формального согласия на посещение Розенберга, но не было и запрещено явиться туда. Поэтому он считал такой визит делом решенным и продолжал строить планы на будущее.

Как только Пауль вернулся из Фельзенека, Арнольд встретил его словами, что «многоуважаемый дядюшка» желает его видеть. Пауль не слишком любил эти аудиенции, хотя короткие и редкие. Ледяное равнодушие барона Раймонда при встречах все больней и больней задевало мягкую натуру Пауля, но всякое желание дяди было для него приказанием, которое он считал долгом исполнять. Поэтому и сейчас он ограничился вопросом, в котором часу должен идти к дяде.