Бросок в Европу - Лоуренс Блок

— Говори им как можно меньше, — наказывал я Милану. — Не упоминай о польских микрофильмах, Минне и китайских бумагах. Притворяйся, что не понимаешь вопросов. Настаивай, что хочешь поехать в Нью-Йорк и там спокойно работать над своей книгой. Говори...

— Не надо мне ничего объяснять, Ивен, — он широко улыбнулся. — Я скажу им то, что сказал бы представителям любого правительства. Я ничего им не скажу.

— В Нью-Йорке сразу позвони мне.

— Как я тебя найду?

— Мой номер есть в телефонном справочнике Манхэттена.

— Очень хорошо.

Потом я забрал Минну, и мы вместе стали ждать самолета.

Ожидание не затянулось. Через час с небольшим к нам подошел какой-то военный и сказал, что самолет приземлился. Минна крепко спала. К самолету я отнес ее на руках. У трапа стояли двое мужчин, которых я видел впервые.

— Таннер? — спросил один.

Я кивнул и начал подниматься по трапу. Положил Минну на сиденье, пристегнул ремнем безопасности, сел рядом.

— Про ребенка нам ничего не говорили, — сказал мужчина.

— И что?

— Ничего, — ответил он, и самолет начал разгон.

Я не знал, куда мы летим, как высоко, как быстро и в каком направлении. Иллюминаторы салона зачернили, а дверь в кабину пилотов закрыли. Какое-то время спустя Минна проснулась, захотела узнать, где мы. Я ответил, что летим на другом самолете, уже в Америке. Если мы в Америке, почему я не говорю с ней на английском, полюбопытствовала она.

— Потому что английского ты не знаешь, — ответил я.

— Разве ты не можешь меня научить?

Лучшего занятия в отрезанном от мира салоне самолета я бы и сам придумать не смог.

— Рука, — я коснулся руки Минны.

— Рука, — повторила она.

— Рука Минны.

— Рука Минны.

— Лицо Минны.

— Лицо Минны.

— Локоть Минны.

— Локоть Минны.

— Ступня Минны.

— Ступня Минны...

Когда мы приземлились, она уже знала части своего тела, предметы одежды и познакомилась с различными формами глагола to be, которые использовались в настоящем времени. Говорила она на чистом английском, с едва заметным европейским акцентом. Латышский она освоила за несколько часов. Я не сомневался, что за несколько недель управится и с английским.

Когда самолет приземлился, дверь в кабину пилотов открылась, один из мужчин предложил мне следовать за ним. «Ступня Минны», — сказала девочка и соскочила с кресла на пол.

— Руки Ивена, — ответил я, поднимая ее на руки.

Сойдя с трапа, поставил ее на землю.

— Ступни Минны, — поправилась она.

— Рука Минны, — я протянул руку. Она взялась за нее, и вдвоем мы последовали за мужчиной к маленькому аккуратному бетонному домику, виднеющемуся за деревьями.

Я мог сказать лишь одно: мы приземлились на частной взлетно-посадочной полосе где-то в сельской местности. Мужчина позвонил, другой открыл дверь. Этого я узнал. Звали его Джо Клаузнер. Он вытаскивал меня из подвалов ЦРУ.

— Таннер, — он улыбнулся мне. — Привет, — он улыбнулся Минне. — Заходите. Шеф ждет, — сам переступил порог и вместе с моим сопровождающим зашагал к самолету.

Мы вошли. В камине пылал огонь. Четыре массивных кресла окружали дубовый стол, на котором стояли бутылка и два стакана.

В одном из кресел, наполняя стаканы из бутылки, сидел Шеф.

Я никогда не видел более счастливого человека.

— Услуга другу. Выполнение его просьбы, — воскликнул он. — Я знал, что ты задумал что-то серьезное, Ивен, но такого и представить себе не мог, — он хохотнул. — Слава Богу, что они успели развернуть бомбардировщики. Да уж, армейских ты крепко напугал. Будет им хорошим уроком. Пусть почаще проверяют систему раннего обнаружения. Конечно, вышло бы нехорошо, если в ты заставил нас бомбить Москву, — смешок. — Это уже не мирное существование, а?

Мы выпили по стакану, и Шеф вновь их наполнил. Но до того я удобно устроил Минну в одном из кресел и на латышском предложил ей немного поспать. Она ответила, что спать ей совершенно не хочется, а я предложил ей притвориться, будто она спит, и она решила, что это прекрасная идея. То ли она была прирожденной актрисой, то ли действительно уснула.

Шеф пожелал знать, кто такая Минна, и мне пришлось объяснить, что она — обычный ребенок, которого мне, так уж сложились обстоятельства, пришлось взять с собой. Я заверил его, что сам позабочусь о ней, а из-за того, что она нас слушает, волноваться не следует, потому что английского девочка не понимает.

Потом он шевельнул поленья в камине, мы поболтали о пустяках, наши стаканы опустели, он наполнил их вновь, и пришло время поговорить о делах.

— Услуга другу, — повторил он. — Я уже знаю, что от тебя можно ожидать многого, Таннер, но это какая-то фантастика. Вывезти из России всю латвийскую команду гимнасток, чтобы они попросили политического убежища на Западе! Это же потрясающий пропагандистский ход! Мы радовались, если на Западе оставался какой-нибудь балерун или пианист. Но Советский Союз заявлял в ответ, что у этих людей не все в порядке с психикой, — он удовлетворенно вздохнул. — Но о двенадцати красавицах такого никто не скажет.

Я скромно промолчал.

— Одна из них — возлюбленная твоего друга, не так ли?

— Да.

— Через нее тебе удалось убедить остальных. Что я могу сказать? Убеждать ты, похоже, умеешь.

Я вспомнил, как вошел в маленькую квартиру в Риге и узнал, что в ней появились десять девушек, решивших последовать за нами. Тогда мне как раз хотелось убедить их отказаться от своих намерений.

— И Милан Бутек. Разумеется, ты отправился в Европу ради него. Это очевидно. Когда герой Сопротивления и действующий министр коммунистической страны хочет эмигрировать, надо бросать все дела и спешить ему на помощь.

— Естественно.

— Но у тебя потрясающие источники информации, Таннер. Мы думали, что знаем обстановку в Югославии. Полагали, что нас держат в курсе событий, ан нет.

— Очень трудно знать обо всем, что происходит, — попытался я подсластить пилюлю.

— Ни единого слова о Бутеке мы не получили. Ни единого слова.

— Ну...

— А вот ты был в курсе и заранее подготовил план его эвакуации. В ЦРУ сейчас праздник, можешь мне поверить. Как я понимаю, он собирается написать книгу?

— Совершенно верно.

— Наверное, захочет опубликовать ее с помощью ЮСИА[6]. Они предварительно прочитают ее, чтобы убедиться, что взят нужный тон. Правильно расставлены акценты.

«Zirgs-prens», — подумал я. Но сказал другое.

— Бутек уже тревожится из-за этого. Он хочет, чтобы книга была такой, как он ее видит.

— Они обычно настаивают на своем.

— Понятное дело. Но я предложил ему свои услуги. Сказал, что готов ее перевести. В этом случае все будет как надо и никто не скажет, что Государственный департамент оказывал давление на автора.

— Он согласился?

— Обрадовался.

Шеф просиял.

— О лучшем нельзя и мечтать. Бутек будет доволен, публика тоже, а мы будем знать, что переведено все, как надо.

Я мог лишь гарантировать, что они получат точный перевод, слово в слово. Независимо от того, понравится им это или нет.

— А вот насчет самолета я ничего не могу понять, — продолжил он. — Он же единственный не только в России, но и в мире. Разведка многие месяцы пыталась внедрить своего человека на базу в Таллинне, чтобы хоть краем глаза взглянуть на него, в наилучшем случае — достать чертежи каких-нибудь деталей. А твоими стараниями мы получили самолет. Вместе с пилотом. Как я понимаю, он немного ку-ку. Это так?

— Он какой-то странный, — признал я.

— Этим ты и воспользовался. Должно быть, у тебя ушла не одна неделя, чтобы убедить его покинуть Россию. Умеешь ты убеждать людей, Таннер. Добиваешься от них всего, что тебе нужно.

— Вообще-то он хочет играть на тромбоне в одном из американских джаз-бендов.

— И этим ты его и зацепил! Блестяще!

Я приложился к стакану.

— Вот что я еще слышал, Таннер. Вас преследовал другой самолет, разработка которого велась одновременно с МИХГ-1, не так ли? МИХГ-2, истребитель.

— Да.

— Значит, наша военная разведка ошибается. Они-то утверждают, что истребитель быстрее и более маневренный.

— Да, быстрее, — кивнул я. — Игорь, пилот, сбил преследователя.

— Сбил МИХГ-2?

— Ракетами. Его... э... разнесло в клочья.

— Значит, мы украли один самолет и уничтожили другой. И пилота, разумеется.

«Алексея, — подумал я. — Хвастливого наглеца».

— Украл один самолет, сбил другой, — Шеф поднялся, со стаканом в руке подошел к тому месту, где могло бы быть окно. Побарабанил пальцами по деревянной панели, призванной скрыть тот факт, что мы находились в наземном бомбоубежище. Пригубил виски, покачал головой, обратился к обшитой деревянными панелями стене.

— Украл один самолет, сбил другой. Помог югославу, входящему в руководство, бежать из страны, получил права на перевод его книги. Вывез в Соединенные Штаты двенадцать латышских гимнасток, — он повернулся ко мне. — Больше никаких сюрпризов у тебя нет, Таннер?