Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

Так мы и тащились вдвоем: я, несмотря на боль в боку, счастливый, точно школьник, которого отпустили на каникулы, и Хэнк, который делал никому не нужные снимки скал и потоков лавы. Хэнк болтал о том, что он продаст свой участок и поселится здесь, в Счастливой долине. Он сказал:

— Знаешь, Билл, ведь скоро понадобятся несколько настоящих ганимедских фермеров, чтобы подавать пример новичкам. А кто больше меня знает, как надо на Ганимеде фермерствовать?

— Да почти все, — ответил я.

Он проигнорировал мой выпад.

— В этой местности что-то есть, — продолжал он, оглядывая простиравшуюся кругом долину, которая выглядела точно Армагеддон после последней битвы. — Тут гораздо лучше, чем вокруг Леды.

Я согласился, что эта земля имеет свои преимущества.

— Но она не для меня, — продолжал я. — Не думаю, что мне захочется поселиться в местах, откуда не видно Юпитера.

— Чушь какая! — фыркнул он. — Ты сюда приехал пейзажами любоваться или строить ферму?

— Трудно сказать, — ответил я. — Иной раз мне думается так, а иной раз — по-другому. Иногда у меня вообще ни малейшего представления нет.

Он меня не слушал:

— Видишь вон ту щель?

— Конечно. А что?

— Если мы перейдем тот маленький ледник, мы к ней приблизимся.

— Зачем?

— Я думаю, что она ведет в другую долину — а та может оказаться еще лучше. Никто там пока не бывал. Я-то знаю: я же был в топографической команде.

— Я пытался заставить тебя об этом забыть, — засмеялся я. — Но зачем вообще там смотреть? На Ганимеде, наверно, сто тысяч долин, которых еще никто не видел. Ты что, и в самом деле собираешься торговать недвижимостью?

Меня это не увлекало. Есть что-то в девственной почве Ганимеда, что раздражает; и еще — я хотел быть в пределах видимости от лагеря. Было тихо, точно в библиотеке — даже еще тише. На Земле всегда есть какие-то звуки, даже в пустыне. Через некоторое время эта тишина, голые скалы, лед и кратеры стали действовать мне на нервы.

— Пошли! Не будь неженкой! — позвал Хэнк и начал карабкаться вверх.

Щель вовсе не вела в другую долину, мы вышли по ней к чему-то вроде коридора между холмами. Одна из стен этого коридора была на удивление плоской, как будто ее специально выстроили. Мы прошли какую-то часть пути, и я уже был готов вернуться и остановился, чтобы позвать Хэнка, который взобрался на торчащую на другой стороне скалу, чтобы сделать снимок. Но когда я повернулся, мне в глаза бросилось что-то разноцветное, и я подвинулся, чтобы разглядеть, что это такое. Это были те самые кристаллы.

Я уставился на них, а они, казалось, воззрились на меня. Я позвал:

— Эй, Хэнк! Беги сюда!

— Что случилось?

— Иди сюда! Здесь нечто такое, что стоит сфотографировать!

Он слез и присоединился ко мне. Немного посмотрев, он затаил дыхание и прошептал:

— Ну, пусть меня в пятницу изжарят!

Хэнк занялся фотоаппаратом. Я никогда не видал таких кристаллов, не видал даже сталактитов в пещерах. Они были шестигранные, за исключением немногих трехгранных, и еще были двенадцатигранники. По величине они были разные: начиная от припадающих к земле малюток, вроде крошечных грибков, кончая высокими стройными стволами, достающими до колен. Позже, в более отдаленных местах, мы обнаружили такие, которые доходили нам до груди. Это были не простые призмы: они ветвились и образовывали утолщения. Но от чего можно было совершенно обалдеть, так это от их окраски.

Кристаллы были всевозможных цветов, причем, если на них смотреть, окраска менялась. Мы в конце концов решили, что они вовсе никак не окрашены: просто это преломление света. Во всяком случае, Хэнк так подумал. Он наснимал целую пленку, а потом предложил:

— Пошли. Поглядим, откуда они берутся.

Не хотел я никуда идти. Оттого, что я карабкался вверх, у меня кружилась голова, а правый бок при каждом шаге жутко болел. Наверно, головокружение усиливалось еще и оттого, что я смотрел на кристаллы: мне начинало казаться, будто они вращаются, и приходилось моргать, чтобы их остановить. Но Хэнк уже двинулся в путь, пришлось и мне отправиться за ним следом. Казалось, кристаллы старались держаться поблизости от сухого русла. Наверно, они нуждались в воде. Мы приблизились туда, где на дне коридора скопилась масса льда — древние залежи, сверху прикрытые снегом последней зимы. Кристаллы прорезали себе путь прямо через этот коридор: лед служил им естественным мостом, и к тому же они расчистили пространство в несколько футов во все стороны от того места, где росли.

Когда мы карабкались по скале, Хэнк потерял равновесие и ухватился за один из кристаллов. Тот сломался, издав высокий чистый звук, наподобие серебряного колокольчика. Хэнк выпрямился, да так и застыл, разглядывая свою руку. Поперек ладони и пальцев шли длинные параллельные царапины. Он глазел на них с самым дурацким видом.

— Это тебе урок, — сказал я.

Потом вытащил походную аптечку и наложил ему повязку. Закончив, я предложил:

— А теперь — обратно.

— Вот еще, — возразил он. — Подумаешь, царапины. Пошли дальше!

Я сказал:

— Послушай, Хэнк, мне надо назад. Что-то мне нехорошо.

— В чем дело? — спросил он.

— Живот болит.

— Это из-за того, что ты объедаешься. Разминка будет тебе только на пользу.

— Нет, Хэнк, мне нужно вернуться.

Он долго смотрел на ущелье с очень раздраженным лицом. Наконец, сказал:

— Билл, кажется, я вижу, откуда берутся эти кристаллы, это не так далеко. Подожди здесь и дай мне взглянуть. Потом я вернусь, и двинем в лагерь. Я недолго прохожу, честное слово, недолго.

— О’кей, — согласился я.

Он отправился, а немного погодя и я пошел за ним. Еще когда я был скаутом-«щенком», мне крепко вбили в башку, что в незнакомой местности разделяться нельзя. Вскоре я услышал, что он кричит. Посмотрел вверх и увидел, что он стоит перед огромной темной дырой в скале. Я крикнул ему:

— Что там такое?

Он ответил:

— НИ ФИГА СЕБЕ, РАЗРАЗИ МЕНЯ ГРОМ! — что-то в этом роде.

— Да что там такое, в конце концов? — повторил я раздраженно и поспешил к нему.

Там было великое множество кристаллов. Они подошли к самому устью пещеры, но не заходили внутрь, а образовали на пороге плотный затор. Поперек ущелья, на дне его, будто взгроможденный туда подземным толчком, лежал огромный камень, монолит, размером с камни Стоунхеджа. Видно было, в каком месте он отвалился от скалы, открыв отверстие. Поверхность надлома была крутая и гладкая, точно в древнеегипетских сооружениях.

Но мы не на этот камень смотрели: мы заглядывали в дыру. Внутри нее было темно, но от пола ущелья и от дальней стены отражался рассеянный свет, просачиваясь внутрь. Глаза мои начали приспосабливаться к темноте, и теперь я мог видеть, куда именно смотрел Хэнк и что заставило его так взволноваться.