Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

— Не смей оскорблять её память, не смей так говорить о ней! — Вскричал Адриан. Лицо его начало покрываться красными пятнами, и если бы не Дружинин, вновь вмешавшийся так своевременно, то он снова бросился бы на своего дядюшку. И свалился бы замертво прежде, чем успел сделать хоть один шаг.

— Ты-то, я надеюсь, куда более рационален, чем мой бестолковый племянник? — Полюбопытсвтовал Кройтор, переводя взгляд обратно на Мишеля. — Вижу, что да, а иначе давно убил бы меня, не став слушать моих откровений. Я понимаю, она твоя мать, но и ты не можешь отрицать очевидного.

Мишель ничего не говорил, внимательно наблюдая за своим оппонентом. Чёрное дуло нагана по-прежнему смотрело прямо на него, и Волконский вдруг поймал себя на мысли, что ему нет ни малейшего дела до этого. Даже если сейчас Кройтор выстрелит в него, и, наверняка, убьёт — господи, до чего безразлично ему всё это было! Хотя, нет. Неплохо будет всё же выстрелить первым и отомстить за мать. Что бы про неё тут не говорили, она не заслуживала такой гибели. Не заслуживала, и всё тут!

— Перед смертью она сказала мне, что мой сын жив, — продолжил Кройтор, уловив некий интерес к своей персоне со стороны Мишеля, — я в первую очередь подумал на тебя, и поэтому взял фотографию. Я не знал, как ты выглядишь, эта карточка была нужна мне. Но потом я навёл справки и выяснил, что тебе всего лишь двадцать три года. Тогда я продолжил поиски. Некто Воробьёв, лечащий врач этой подлой женщины, твоей матери, рассказал мне — не бесплатно, конечно — об усыновлённом мальчике. Я видел этого мальчика на приёме у Авдеевой. Рыжеволосый! Точная копия Санды! Чёрт возьми, что-то шевельнулось в моей душе в тот момент… Но он избегал меня, всячески избегал, будто боялся, что я, как человек военный, могу силой утащить его за собой на фронт… В моём обществе ему было некомфортно, а ещё он до безумия любил своего приёмного отца, Василия Голицына. Я понял, что не имею права вмешиваться, и тогда решил попробовать отыскать дочь…

А вот про дочь Воробьёв ему ничего не сказал, хотя и знал.

Потому что, если из усыновления Антона Голицына тайны не делал никто и никогда, то правда о Ксении Митрофановой тщательно скрывалась вот уже столько лет! Не подумайте хорошего про старину Викентия — вовсе не из-за обещаний, данных покойной княгине, он держал язык за зубами, о нет! Кройтор в состоянии был заплатить за информацию столько, что какие-то там обещания живо перестали бы иметь значение. Но никакие деньги не шли в сравнение с тем, что сделал бы с Воробьёвым Андрей Митрофанов, если бы правда вскрылась. Убил бы его зверски, это как минимум. Потому что Андрей Юрьевич, хоть Ксюша была ему и неродная, любил дочь до безумия, и ради неё готов был на всё. И если бы, не дай Бог, выяснилось, что на самом деле она — подкидыш, и что настоящая наследница Митрофановых родилась мёртвой — на репутацию Ксении было бы поставлено ещё одно пятно. И это не говоря о том, что она неминуемо отдалилась бы от отца, чувствовала бы себя ненужной, брошенной… Андрей Митрофанов допустить такого никак не мог, а потому ещё тогда, давным-давно, пообещал убить Викентия медленно и мучительно, если тот проболтается хотя бы одной живой душе. Вот почему Воробьёв сохранил правду в секрете.

Вот почему Матей Кройтор так и не узнал ничего о своей дочери.

«Он не должен её найти, — подумал Мишель, не сводя всё того же проницательного взгляда с чёрного дула револьвера, — ещё одно потрясение её попросту убьёт, ей сейчас и так не до этого…»

— Даю вам целых пять секунд на то, чтобы сказать мне, кто эта девочка, — произнёс Кройтор, обращаясь теперь уже к Дружинину, — ну же, генерал-майор, уж вы-то наверняка знаете? Вы ведь были в курсе всех дел этой… женщины! Прошу вас, пять секунд, а потом я стреляю. Как думаете, Юлия простит вам смерть её сына?

— Даже и не думайте говорить, — хмуро сказал Мишель.

— Четыре…

— С чего вы взяли, что мне об этом известно?! — облизнув пересохшие губы, воскликнул Дружинин. Слишком поспешно, даже Адриан понял, что он лжёт.

— Три…

— Послушайте, полковник, вы совершаете ошибку! Вы хотя бы представляете, какие последствия…

— Две…

«Что ж, или я его, или он меня», подумал Мишель, и тщательно прицелился прямо в сердце. Никогда прежде он не был так спокоен, ощущая себя на прицеле, никогда прежде не испытывал он такой решимости, целясь в человека сам. Либо последние светлые чувства и впрямь умерли в его душе, либо… либо что-то ещё. Сам он для себя это безразличие не мог оправдать ничем. Вообще ничем.

Вот только выстрел, увы, раздался прежде, чем Мишель успел спустить курок. Кройтор так и не завершил свой обратный отчёт, и это, наверное, было нечестно. Но, такова наша жизнь — нечестная, и несправедливая, с этим уж ничего не поделаешь.

Сергей Авдеев во все глаза смотрел на некрасивую, худую женщину, разводящую какой-то медицинский раствор с таким сосредоточенным видом, словно от качества выполненной работы зависела вся её жизнь. Смотрел, и не понимал — что она делает, и для чего.

— Послушайте, Марина Васильевна… — От волнения он перепутал отчество, но госпожа Воробьёва его быстро поправила:

— Викторовна, молодой человек. Марина Викторовна, прошу запомнить!

— Да-да, Марина Викторовна, простите! Я вас уверяю, мне не нужно никакое промывание кишечника, со мной всё в порядке!

— Так вы, что же, тоже доктор, господин Авдеев? — Эта отвратительная женщина сделала вид, что приятно удивилась такому факту. — Надо же, как прекрасно! Должно быть, это наша Саша привила вам интерес к медицине!

— И вовсе я не доктор, но я уверяю вас, что вовсе не обязательно…

— А если не доктор, то, будьте добры, закройте рот! — Сурово произнесла Воробьёва.

— Что? Да как вы со мной разговариваете?!

— Как вы того заслуживаете, это несомненно. — Она устало вздохнула и обернулась. — Послушайте, Авдеев, мне наплевать, что вы граф, и на желания ваши мне тоже наплевать. Согласна, процедура неприятная, и, может, местами унизительная, но тут уж ничего не поделаешь! Раньше надо было думать, до того, как глотали таблетки горстями!

— Викентий Иннокентьевич меня уже осмотрел, со мной всё в порядке, в порядке!

— Я вижу, иначе вы не визжали бы, точно недобитый поросёнок, — как обычно грубая и резкая, ответила Марина, но губы её чуть искривились в улыбке. — Лягте на живот, Сергей Константинович, будьте любезны!

— Что?! Я не позволю вам, вы слышите!

— Послушайте, милый мой мальчик, вы ещё покомандуйте мне тут, в моей же больнице! Закрывайте рот, и поворачивайтесь, я не собираюсь ждать вечно.