Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

единство добродетели, которое дало рождение Церкви. Именно это единство диктует всем другим союзам, которые будут созданы в христианстве. Отсюда, следуя законам этого единства, всякий, кто присоединяется к обществу Христа, становится, де-юре и де-факто, с момента своего присоединения, равноправным членом христианского народа.

То, что в свете вышесказанного никакое расовое разделение в этом народе не может быть допустимо или терпимо, для Картахены само собой разумеется. По существу это не может быть признано — ни юридически, ни практически. Соответственно, даже номинальным различиям — таким, как разделение на «старых» и «новых христиан», — нет места в христианском мире, и они не должны быть никоим образом терпимы. Они искажают единство Церкви и представляют собой, по существу, противоречие фундаментальным догмам христианства. И действительно, согласно этим догмам, не существует христиан, которые могут рассматриваться как «старые», потому что «нет католиков, которые не пришли к вере недавно» (то есть в этом поколении), поскольку ни один католик, вне зависимости от его происхождения, не родился христианином[1699]. Христианство может быть получено только через таинство крещения, и каждый непосвящённый должен войти в эту дверь. «Поэтому, — сказал Августин, — если беременная мать крещена, то ребёнок в её утробе остаётся некрещёным, потому что он не принадлежит материальному телу»[1700]. Исидор Севильский говорит: «Те, кто находятся в материнской утробе, не могут быть крещены вместе с матерью, потому что тот, кто ещё не рождён, как Адам, не может быть рождён заново, как Христос. Возрождение не может произойти с тем, кто ещё не родился впервые»[1701].

Таким образом, поскольку христианство начинается у каждого человека в какой-то момент его собственной жизни, еврейские дети, которые крестились в любой момент их жизни, не отличаются от детей, родившихся от христианских родителей, никто не может считаться более «старым христианином», только если дата его крещения не предшествовала дате крещения другого человека, но в этом случае многие крещёные дети еврейских родителей могут считаться более «старыми христианами», чем дети многих христиан. Естественно, дифференциация между двумя заметными группами на базе подобного принципа абсурдна, противоречит святости крещения и способна только посеять разлад между христианами в момент, который призывает к абсолютному единству.

Христианство и знать

I

Взгляды Картахены, представленные до сих пор, выглядят стоящими крепким фронтом, достаточно сильным, чтобы отразить нападки толедцев. Трудно найти в этом фронте слабое место, на которое можно обрушить успешную атаку. Похоже, что Картахена обеспечил безопасность всех позиций и укрепил все уязвимые места. Если бы в этот момент он привёл Defensorium к заключению, это выглядело бы абсолютно приемлемым. Но именно в момент уже обеспеченной победы он оставил свои неприступные позиции, открыл новую линию аргументов и продолжил атаковать толедцев с новой точки зрения, которая выглядит противоположной первой.

Теперь внимание читателя привлечено к проблеме знатности в христианстве и положения знати относительно других групп. Судя по изложенным до сих пор доводам Картахены, знать и христианство — понятия взаимоисключающие, но в том случае, если знать определена как класс, отличающийся своей превосходящей других кровью. Но если мы принимаем, как на том стоит Картахена, что христианство является плавильным котлом всех наций, из которого выйдет одна нация, то как же отдельный класс знати может подняться или сохраниться в этой мешанине? Если большие «реки», стекающиеся в море христианства — т. е. большие народы, которые должны слиться воедино, — должны потерять, как нас уверили, свои отличительные свойства и отдельное существование, то как же могут значительно меньшие потоки знати сохранить своё особое лицо внутри широкого христианского моря? Что же касается желательности такого явления, Картахена видит его противоречащим самому зерну христианства. Как может право по рождению физического свойства иметь какую-либо ценность, когда люди должны переродиться духовно, когда духовное же перерождение отменяет, по существу, все физические разделения? И всё же, несмотря на свои неоднократные уверения в том, что христианство идёт к уничтожению всех родовых прав, всех физических и этнических различий, Картахена высказывает однозначную поддержку классовой дифференциации, основанной на наследственных правах.

Здесь мы вновь сталкиваемся с двойственностью, которую мы заметили в его взглядах на расовый вопрос — когда он подчёркивает, с одной стороны, единство человеческого происхождения, а с другой — превосходство еврейской расы. Эта дихотомия, как мы отметили, теоретически основана на сочетании еврейской идеи избранности с христианской идеей универсальной Церкви. Но то, что лежит в корне настоящего противоречия, может быть конфликтом между двумя противоположными тенденциями — космополитической и национальной, которые, вне сомнения, присутствовали во взглядах Картахены, но никогда полностью не увязывались в его мышлении. В конце концов, всё же космополитическая тенденция оказалась победительницей, когда он энергично подчёркивал идею одного народа как слияния всех этнических элементов. Но эта победа ни в коем случае не была полной, потому что универсалистское равенство с точки зрения происхождения, продиктованное идеей «одного народа», теперь оказывается ограниченным важной оговоркой, признанием классового различия, основанного на наследственности.

Итак, социальная идея Картахены должна быть определена несколько иначе, чем она выглядела в свете его более ранних утверждений. Теперь он настаивал на том, что, хотя Церковь и не признаёт чьего-либо превосходства на базе национального происхождения, она признаёт различные ступени положения на основе социального происхождения. Поэтому в то время как различия первого сорта должны быть игнорированы христианами, различия второго должны уважаться и соблюдаться.

Чтобы понять значение его следующей дискуссии, мы должны рассмотреть причины, побудившие к ее открытию. Нам кажется, Картахена представил взгляд, который был и идеалистическим, и сбалансированным. Он также дал эффективный ответ на расовые теории, поддержанные толедцами. Этот ответ находился в полном соответствии с истинными первоначальными доктринами христианства и твёрдыми теологическими обоснованиями. Но Картахена понимал, что, если довести эту теорию до логического завершения, её смысл предстаёт в ясном свете, и тогда её окончательные выводы, нанеся сокрушающий удар толедцам, одновременно наносят удар по основам социального порядка, существовавшего в средневековой Испании.

Если христианский идеал полного единства и равенства достигается путём уничтожения всех этнических различий, очевидно, что классовые различия, коренящиеся в родословной, должны рассматриваться как изъян, который следует устранить. Если бы Картахена пришёл к такому выводу и не сказал ничего больше по этому поводу, его теория в социальном плане могла бы рассматриваться как революционная, антиаристократическая и даже антимонархическая. Такой взгляд на вещи был ему весьма далёк. Он не только не хотел поддерживать его, он возражал против него, как мы сейчас увидим. Исходя из этого, экспозиция его взглядов на этот предмет — то есть на «права» различных классов