Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

и из — «юродства». М. б. и трагедия… — _т_а_м-то он, вообще, как писатель _н_е_ _н_у_ж_е_н, _к_у_р_и_т_ь_ он не может. Да и «загораться»… — он сырой. Я… могу воспламеняться, очертя голову, но теперь я стараюсь быть «хладным». Свое я по-своему люблю, как скажет сердце на — 20 процентов, рассудок на 10, и «подсознательно»-интуитивно на… все остальные 70. Так всегда.

Получил трогательный _п_о_к_л_о_н_ от «Просветительского фонда имени Ивана Кулаева»783 — из Сан-Франциско и… приношение в 50 долларов, Ильин только что извещал — 100784. Не знаю… Приветствуют «верного Знамени», — трогательное письмо-авион. Им — для юбилейного сборника «День русского ребенка»785 — 15-й сборник, страниц в 300 — «ин кварто»[235] — по 2 доллара, с многими иллюстрациями. Дал им недавно — гратис[236], конечно, — «Говенье». Восторг! — новое авион-письмо. Там же пойдет статья Ильина786 — «Иван Сергеевич Шмелев». (* По их просьбе.) И еще его две статьи о России — пути ее, и «О гонениях и свободе Церкви»787, помимо массы многих статей — совсюду. Дела-ют дело! И — 15 лет, начали, выпустив сборник в 100 экз., каждый год ширились, и вот — ныне, кажется — 1500. Не хватает! Это — в Америке-то, где 1000 тираж за редкость: прежние русские денационализировались.

Нет, не по времени, передумал: _н_е_ надо рамочки, (на странице это очень осложнит печатание и удорожит), ни концов, ни заставок: только — обложку: или — заставку — арабеск — одну и ту же для каждой главки (с новой страницы!) и — м. б. _о_д_н_у_ — концовку: ка-кую?!.. — не соображу. Ты найдешь…

Сейчас ищется, кто может дать деньги. Потребуется тысяч — 60–70. Тираж — не более 1500 экз. Важно — на добротной — чистой бы бумаге! И что такое 60–70 тыс. теперь!

«Voies Célestes» — взято испанским издательством788, только что узнал. Из-за [1 сл. нрзб.] все еще нет гонорара от итальянского издательства и с Севера… Есть слух — м. б. позовут в Соединенные Штаты, но… ку-да мне! Отклоню. Теперь за «Пути». 2-ая посылка из Холливуда, в пути — 3-я — ну, что я поделаю?.. — _ч_и_т_а_т_е_л_и. Говорю, в душе: «награди, Господи, за меня». А у меня и книг нет — послать. И купить негде — нет. Набирают «Лето Господне» огромный том, страниц около 500. Болезнь — то же… будто полегче? Лечусь сам 23-й день — «ясеневого экстракта», капли. Еще один доктор подтвердил диагноз Веретенниковой789 — «маленькая (?!) экземочка-раздражение, дня 4 не умываться, т. к. полотенцем, утираясь, раздражение». Заметил: как дожди — почёс ярей. Ревматическое? простудное?.. Ну, ясень. 25-го приму 6-ой порошок. Плохо сплю. Сегодня, ночью, в 4 часа, встал, (очень — мысли! и — порой — негодование!) и пришло в голову, — увидел Евангелие «божественным загадать». Криком души напрягся, загадал — где на какой странице — о _С_у_д_ь_б_е_ России! — и открыл… Луки, гл. I, стихи 57–71790. —!.. — да-а-вно не загадывал, не помню. Всю душевную силу собрал: «Господи, укажи мне, изнемогла душа!..» — И вот. _У_п_о_в_а_ю. Бу-ди! бу-ди!.. Да… и м. б. — «время близко». Кто что может знать? — у тебя хорошо вышло начало письма — о _в_е_с_н_е_ — и переход от бури, — и — буря!.. Помни, — _п_р_о_щ_е!.. И не растекайся — гони рассказ так, чтобы взять читателя сразу, за-ма-нить! В.

Господь с тобой. Я тебя _н_е_ жду.

Я написал тебе очень жестокое письмо, по поводу твоей «критики»… — и заменил этим. Зачем я буду строго судить тебя?!.. Ты _н_е_ _в_г_л_я_д_е_л_а_с_ь, не вдумалась.

Досылаю мою копию, с «добавлением» — новые «загромождающие _д_е_к_о_р_а_ц_и_и» и «болтовня».

Но разве в письме _в_с_е_ скажешь!

Надо _г_о_в_о_р_и_т_ь. А этого уже не придется.

Ну, хоть куцым ограничусь.

Ш.

[На полях: ] Итак: очевидно, «Куликово поле» до твоей души не дошло. Значит, я ошибся в твоем «потенциале»?

Луковицы — уже недели 2 — отправлены с оказией в Сен-Женевьев — к садовнику. Спасибо. Посадил себе — два крокуса. А. А. мне нечего отвечать: на чествования что скажешь?.. Теперь — будя. И прошу: не заикайся и ты, — в пу-стую! Придет час — само проявится, _в_с_е. Какая правда: вражье лепко, а Божье крепко.

178

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

28. III.47

Пишу тебе — ласковому моему дорогому, любимому моему Ванюше, пишу от самой глубинной моей, самой чистой сути души моей.

Оставь злость на меня, посмотри в сердце твое и мое, и ты увидишь, как ты был неправ, и почему смогла я, любящая тебя светло и верно, — так написать тебе вчера791. Я не хочу касаться всего того, но скажу только, что ты меня предельно оскорбил, смешав с пакостью[237].

И зачем ты делаешь это, — ведь не можешь же ты не знать меня!

Все устремление души моей — исканье лучшего и правдивого в этом мире. Не смешивай меня с непотребным!

Не перечитывай вчерашнее письмо мое, — оно все из боли невыносимой. _П_Р_А_В-Д-А у нас с тобой общая, та правда, что будет стоять в веках, и далеко после нас.

Во имя этой святой правды я протягиваю тебе свои руки. «Куликово поля» я никогда не «взрывала». И разве могло это быть!? Что ты!!

Я глупо, м. б., по-обывательски писала тебе о нем. Ведь оговорилась же тотчас же, что только потому и пишу так, что _т_в_о_й_ рассказ должен быть в каждой мелочи _с_о_в_е_р_ш_е_н_е_н, дабы никто не мог к нему подкопаться. Разве я умалила его??!

Ты _с_а_м_ накрутил и поверил твоему же.

Разве тебе не знакомо это, когда у близких, дорогих людей все особенно тщательно рассматриваешь: — нет ли погрешностей, дабы это любимое существо кто не посмел зацепить?

Поверь же мне, — прошу тебя — раз и навсегда, чтобы и себя не мучить, и меня не иссушать и не испепелять.

Чего ты о Ремизове накрутил-надумал! Ты сам такой жалостливый, — неужели ты не подумал о таком простом?

Но ты во всем всегда сперва предполагаешь скверное во мне!

Откуда это??

Мне _о_ч_е_н_ь_ больно! Но сквозь эту боль, еще больше чем она, горит во мне к тебе чувство нежности и желание сказать тебе: Ванечка, оставь больное! Грех, Ванюша, накликать на себя несчастность. И не искушай Господа!! Мне всегда не по себе от всех твоих «клянусь»… Не пребывай в злобе!

Не рисуй себе картин не существующих обо мне! И будет гораздо легче и благостней у тебя на душе.

Абсурдно ведь: ну, неужели ты всерьез поверил,