Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

покинули благодаря усилению национального движения». В заключительном предложении своей резолюции немецкие националисты вновь заявили о приверженности убеждению, согласно которому «государственный и экономический кризис может быть преодолен только сильным государственным руководством».

Утверждение о том, что Шлейхер готовил почву для распространения «большевизма в деревне», было таким же демагогическим и абсурдным, как и обвинения, выдвинутые фракцией немецких националистов в рейхстаге восемью месяцами ранее против правительства Брюнинга, что его программа поселений является «законченным большевизмом». Но лозунг, который был успешно использован в мае 1932 г., вновь имел хорошие шансы произвести впечатление на Гинденбурга. Своим решением от 21 января немецкие националисты повернули в ту же сторону, что и Ландбунд десятью днями ранее. Фронт противников Шлейхера стал шире и сильнее, и они могли надеяться, что рейхспрезидент скоро открыто примкнет к ним{608}.

22 января 1933 г. — через день после того, как ДНФП приняла решение выступить против Шлейхера — в доме Риббентропа состоялась очередная встреча между Гитлером и Папеном. Она приобрела особый вес и значение, т. к. в ней также приняли участие статс-секретарь Мейснер и Оскар фон Гинденбург, а со стороны национал-социалистов — Геринг и Фрик. Гитлер заверил, что в возглавляемом им президентском правительстве буржуазные министры смогут получить самое широкое представительство, если только они не будут нести ответственность перед своими партиями. Геринг заявил то же самое Мейснеру. Исходя из высказываний Папена можно было сделать вывод, что он отныне был готов удовлетвориться постом вице-канцлера в кабинете Гитлера. Самой важной частью встречи стала длинная беседа тет-а-тет между Гитлером и сыном рейхспрезидента. Во время совместного возвращения на Вильгельмштрассе Оскар фон Гинденбург дал понять Мейснеру, что его впечатлили аргументы Гитлера. Таким образом, фюрер НСДАП оставил позади себя еще один отрезок пути, значительно приблизившись к своей цели{609}.

Когда рейхспрезидент на следующий день, 23 января, принял у себя рейхсканцлера для беседы, он уже был проинформирован своим сыном и статс-секретарем Мейснером о результатах состоявшейся накануне «далемской» встречи. Шлейхер доложил о выводах, к которым правительство пришло неделей ранее. Надо ожидать, заявил канцлер, что на заседании рейхстага, которое, очевидно, должно было теперь состояться 31 января, имперскому правительству будет вынесен вотум недоверия: «Поэтому он предлагает распустить рейхстаг. Но так как новые парламентские выборы, по всей видимости, не изменят положение, а напротив, будут означать складывание для государства чрезвычайной ситуации, не остается ничего другого, как отсрочить очередные выборы на несколько месяцев».

Гинденбург, согласно официальному протоколу, заявил в ответ, «что вопрос о роспуске рейхстага он еще хочет обдумать, что же касается переноса очередных выборов на срок, больший предусмотренного конституцией, то он не может в настоящее время взять на себя такую ответственность. Подобный шаг был бы истолкован в его отношении всеми сторонами как нарушение конституции. Прежде чем решиться на подобный поступок, нужно убедиться путем опроса лидеров партий, что они признают введение чрезвычайного положения и не будут выдвигать обвинения в нарушении основного закона».

Таким образом, план введения чрезвычайного положения практически потерпел крах. С уверенностью можно утверждать, что не только сомнения в правомерности нарушения конституции дали повод рейхспрезиденту отказать Шлейхеру в том, что дважды — в конце августа и в начале декабря 1932 г. — было обещано его предшественнику: отклонение от статьи 25 конституции, регулировавшей срок назначения очередных выборов в рейхстаг. В таком решении Гинденбурга свою роль, конечно же, сыграло то, что Шлейхер сам 2 декабря 1932 г. «штабной игрой Отта» предоставил наглядные доказательства того, насколько легко объявление о введении чрезвычайного положения может привести к развязыванию гражданской войны. К этому добавились также другие, на этот раз личные, мотивы. В бюджетном комитете рейхстага продолжались разоблачения, связанные со скандалом вокруг Восточной помощи, в связи с чем все снова и снова публично упоминалось имя Гинденбурга, а рейхсканцлер не поспешил встать на защиту рейхспрезидента. Соседи-помещики, такие как «старый Янушауец», поэтому прежде всего требовали свержения Шлейхера и назначения на пост канцлера Гитлера. Исходя из этих же соображений на рейхспрезидента воздействовал командующий военным округом в Восточной Пруссии генерал фон Бломберг.

Но свергнуть Шлейхера и назначить канцлером Гитлера — это были два разныхдела. Когда 23 января 1933 г. Папен вслед за Шлейхером был принят рейхспрезидентом, чтобы поведать ему о вчерашней встрече в доме Риббентропа, Гинденбург вновь отклонил канцлерство Гитлера. Преемником Шлейхера должен был стать, по мнению рейхспрезидента, не кто иной, как Папен. Сам Папен ни в коей мере не был убежден в разумности такого шага и пытался отговорить президента. Но 23 января он тем не менее не заявил Гинденбургу о своем окончательном отказе от места канцлера.

24 января пресса была полна сообщениями о планах правительства по введению чрезвычайного положения. Шлейхер отдал распоряжение незамедлительно заявить от его имени, что он никогда не был сторонником теории «государственного чрезвычайного положения», и его правительство стремится к тому, чтобы сделать все от него зависящее для сохранения конституции. Но этому опровержению не поверили. Правление СДПГ и руководство фракции социал-демократов выступили 25 января с «резкими протестами против плана провозглашения так называемого “государственного чрезвычайного положения”». Они заявили, что его осуществление выльется в государственный переворот, что, в свою очередь, приведет к возникновению состояния анархии, «любое сопротивление которой будет разрешено и оправдано».

Когда оба заместителя председателя АДГБ, Грассман и Эггерт, были приняты Шлейхером 26 января 1933 г., то они вместе заговорили о циркулирующих слухах, согласно которым правительство готовилось распустить рейхстаг и отсрочить новые выборы, не считаясь со сроками, определенными в конституции. Канцлер, в свою очередь, подтвердил то, что он публично оспаривал двумя днями ранее. Да, он предложил рейхспрезиденту опросить «вождей экономики», т. е. руководителей рабочих организаций и союзов предпринимателей, «не считают ли они, что целесообразнее перенести новые выборы на октябрь или ноябрь текущего года, чем проводить их в настоящее время. И если “вожди экономики” дадут свое согласие, поскольку выборы сейчас ничего не изменят в общем соотношении партий и не приведут к созданию работоспособного парламента, то тогда рейхспрезидент и правительство, поддержанные экономикой, на плечи которой ложатся расходы по проведению предвыборной борьбы, могут спокойно перенести выборы. Такой перенос представляет собой нечто совершенно иное, чем нарушение конституции». Ответ Эггерта едва ли мог ободрить Шлейхера. Он гласил: «Мы не желаем введения чрезвычайного положения в рейхе в какой бы то ни было форме».

Отказ Партии католического Центра поддержать план провозглашения чрезвычайного положения был не менее однозначным. 26 января председатель партии, прелат Каас, предостерег канцлера в подробном письме от переноса срока очередных выборов. Уже во время своей последней беседы со Шлейхером 16 января Каас настоятельно