Стальное зеркало - Анна Оуэн

И ему не стоило на очередном немом отказе складывать ладони — почти как в молитве, перед грудью, сустав точно к суставу. Только пальцы не сжаты, а наоборот, слегка растопырены, с силой упираются друг в друга. Я этот жест видел раньше — и запомнил, как оказалось.

Во дворце будет веселье — идти до покоев Его Величества сравнительно далеко, не один поворот и переход, и во второй половине дня все кишмя кишат придворными. Переполох будет до небес, потому что зрелище из себя добыча представляет изумительное — и пусть представляет дальше, я ему даже гвардейского плаща не дам.

Я тоже люблю маскарады и прочие увеселения. И с удовольствием в них участвую — куда чаще, чем кажется. А уж сыграть роль стражника в уличной комедии — это шанс, которым нельзя пренебречь. Тем более, что почтенным отцом семейства я месяц назад уже был. На этих же подмостках…

Я должен этому мальчику какую-нибудь мелкую услугу. Я уже два часа не думаю о войне.

Послеобеденное время Людовик обычно отводил на чтение докладов, писем и доносов. До выхода армии к Марселю их было вдвое больше, но и сейчас хватает. Как раз часа на три, которые можно провести в затененном кабинете. С графином морса, стоящим в большой фаянсовой миске со льдом. Запотевший хрусталь медленно сочится каплями, между ними играет темно-розовая жидкость. Жизнь представляется не такой уж отвратной, пусть даже августовская жара и невыносима…

Королю редко хотелось кого-то убить или казнить. Почти никогда. Иногда это было необходимо, причины требовали, поводы вопияли — но удовольствия это не доставляло, удовлетворения не возникало. Нужно. Значит, должно быть сделано. Однако кузен часто ходил по самой грани, а нынче за грань точно перешел. Все было так хорошо — и тут явился Клод, и потребовал немедленной аудиенции. Потребовал. Его было слышно через две двери, через две стражи…

И, конечно, его придется принять… даже для того, чтобы что-нибудь подходящее с ним учинить. Что ж ему такого сделала или сказала эта вдовствующая коза, что он теперь во все рамы бьется? Право, жаль, что она ему двоюродная сестра — вот кого бы поженить. И кто из них друг дружку ни убей, мир останется в выигрыше. Досадно, что кузен будет сопротивляться, а дружба с Корво обеспечивает ему отсутствие разрешения на такой брак. А то, в общем, женят двоюродных братьев и сестер, мир не переворачивается.

Вместе с Клодом, еще точнее, влекомое маршалом не то под руку, не то за руку, в покои является… нечто. Людовик от удивления проводит по лбу, по глазам ладонью, которой только что держался за холодный стакан с морсом. Может быть, все-таки жара виновата? Нет, дело не в жаре. Явление вполне материально, предметы сквозь него не видны.

Дама? Простоволосая и стриженая? Нет, не дама. Молодой человек лет пятнадцати-семнадцати, долговязый, только на ладонь ниже Клода. В женском платье, весьма бесформенном, сверху закрытом наглухо, с очень длинными рукавами без прорезей. Траурном. И с лихо, неровно обрезанной этак повыше щиколоток юбкой.

Примерно треть лица загадочного юноши занимает роскошный и очень свежий, еще не налившийся синевой, кровоподтек. Багровое клубится вокруг глаза, стекает на скулу, ползет к виску.

— Кузен, что это вы нам притащили? — Людовик не сразу вспоминает, что надо что-то сказать и чувствует себя хозяйкой дома, которой собака только что преподнесла свежезадавленную крысу… или даже не крысу, а мелкого василиска, например. Свежевылупившегося. И не собака, а…

— Я нижайше прошу о возможности, — прерывает королевские мысли Клод, — познакомить Ваше Величество с моей кузиной, вдовой Вашего предшественника и в настоящий момент — королевой Каледонии. Вернее, с тем, что имело пребывать в стенах обители под этим именем. Уж не знаю, что милые сестры-бенедиктинки думали о вкусах и пристрастиях покойного Карла… И матери нашей католической Церкви, некогда благословившей этот брак.

У короля есть два законных повода гневаться: ему испортили послеобеденный отдых и приволокли в кабинет невесть что. Три — ему морочат голову. Четыре — это сделал кузен. Пять — кузен явственно издевается. Шесть — кузен этого даже не скрывает…

Людовик перестает считать поводы, набирает в грудь воздуха и рявкает:

— А теперь объясните нам понятно и доступно!

— Ваше Величество, как верный подданный, — каким-то образом маршал умудряется дать понять, что он думает о слове «подданный», при том, что ни в тоне, ни на лице, для разнообразия, ничего такого нет, — я пытался выполнить ваше утреннее распоряжение со всей возможной скоростью и тщанием. Однако, прибыв в обитель, я столкнулся с рядом проволочек, а затем и с прямым противостоянием воле Вашего Величества. Чего я, естественно, не стал терпеть. Получив, наконец, доступ к особе вдовствующей королевы, я попытался было убедить ее, что ее долг — действовать в соответствии с Вашей волей. Но вскоре понял, что передо мной находится не Мария Каледонская, да и, скорее всего, вовсе не особа женского пола. Убеждение это было настолько глубоким, что я рискнул действовать на его основании… и обнаружил под вуалями и покрывалами уже предъявленное вам лицо. Полагаю, его подпись для нас совершенно бесполезна.

Король давится воздухом, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег, а потом понимает, что изливающееся изо рта бульканье есть смех. Это… совершенно ужасно, поскольку Мария, надо понимать, сбежала. Альба будет негодовать и не поверит, что мы здесь ни при чем. Если они не разорвут договор, нам очень повезло. Это никуда не годится — но это невероятно, просто невозможно смешно. Затолкать смех обратно в глотку не удается, приходится сидеть Нереем посреди фонтана — ждать, пока он иссякнет сам собой.

— Кузен… мы вас благодарим. Просим вас подождать в нашей приемной. Мы желаем побеседовать с вашей находкой наедине.

Кузен кланяется и отбывает со всеми подобающими церемониями. Не понимает, насколько он смешон. Деревенский стражник из кукольной пьесы. И двигается так же, разве что быстрее. И есть у него силы. А он еще и в седле часа три или четыре провел в эту жару…

— Представьтесь, молодой человек, — говорит король. — Не называть же мне вас Марией.

— Эсме Гордон к услугам Вашего Величества.

При слове «услуги» Людовик опять начинает булькать, но, слава Богу, умудряется справиться с собой.

— У вас сомнительное представление о том, какая служба мне требуется. Где моя родственница?

— Ее Величество на пути в Каледонию, — вид у молодого человека такой, словно он готов отвечать с глубоким реверансом, как почтенная фрейлина. Что, кстати, более подобало бы странному костюму — хотя тут уже чулки мешают… межеумочное какое-то облачение.