Волк среди волков - Ханс Фаллада

Пожалуй, не теснота, не спертый воздух, не пчелы, о которых необходимо было позаботиться на зиму, и не охотничья собака, которую надо было каждый день кормить, так быстро подняли на ноги лесничего.

Скорее всего выкурила его «она», жена. Всю жизнь прожили они бок о бок — и опостылели друг другу, так что уж и видеть друг друга не могли! Он не замечал жены, она не замечала мужа, изо дня в день они проходили один мимо другого, не говоря ни слова. Он шел в кухню, варил себе кофе и намазывал хлеб, а когда он уходил из кухни, приходила она и, сопя, варила кофе, и намазывала хлеб.

Можно же так безнадежно, так отчаянно осточертеть друг другу. Они давно уже вышли из стадии вражды, ненависти, отвращения, теперь они вообще друг для друга не существовали. Давно уже! Еще прежде, чем он открывал рот, она уже знала, что он скажет, и он знал о ней решительно все, — что горох ей вреден, что при южном ветре она не слышит на левое ухо и что минога с лавровым листом кажется ей гораздо вкуснее, чем минога без лаврового листа.

— Переезжайте в другую комнату, — продолжил Пагель. — В доме достаточно комнат.

— Но ведь моя кровать всегда стояла здесь! Не могу же я на старости лет поставить ее в другое место. Да я ни за что не засну!

— Тогда идите погулять, — ответил Пагель. — Доктор сказал, что свежий воздух и немножко движения могут только принести вам пользу.

— Да, он так сказал? — боязливо спросил лесничий. — Значит, так и сделаю.

Он был готов выполнить все предписания врача. Врач дал ему много хорошего: отдых от труда, деньги из больничной кассы, замечательное лекарство, дарящее беззаботный сон. И он сулил еще и многое другое: конец инфляции, пенсию, спокойный закат жизни.

Итак, лесничий стал выходить на прогулку. Но и это оказалось сложным делом. В лесу, который тянулся за домом, лесничий Книбуш ни за что не хотел гулять. Достаточно он насмотрелся на лес в своей жизни, слишком даже довольно. Он и вправду из-за деревьев леса не видел. Видел только деревья, дававшие столько-то и столько-то кубометров дров, шпалы, дышла, колья… А когда он уж забредал в лес, ему казалось, что он вовсе не болен, что он на службе. Это все равно что отправить больного бухгалтера для поправки здоровья в его контору.

Но в сторону деревни лесничий тоже не хотел идти. Люди всю жизнь корили его, он, мол, попросту бездельник, только и делает, что гуляет. И теперь он не желал прогуливаться у них на глазах, еще скажут, что они в самом деле были правы!

Оставалась одна дорога — от лесничества мимо картофельных буртов почти прямиком в имение Нейлоэ, к усадьбе и конторе. Этой единственной дорогой и пользовался лесничий для своих прогулок; он проходил по ней регулярно, несколько раз в день, и с особенной регулярностью, несколько раз в день, навещал он в конце своего пути контору.

Оказывается, что лесничий на склоне дней обрел настоящего друга — и эту веру Пагель не хотел разрушать. Порой он вздыхал, видя, что лесничий явился снова, а между тем старик, сопя, садился на стул и целых полчаса не сводил глаз с молодого человека. Не то чтобы он мешал, если Пагель был занят, он не говорил ни слова, только позволял себе разок-другой восторженное восклицание. Видя, например, Пагеля за пишущей машинкой, он выкрикивал что-нибудь вроде: «Нет, каково! Точно из пулемета! Ведь надо же!»

Нет, он не мешал, но было тягостно чувствовать на себе взгляд этих круглых выцветших тюленьих глаз, полных беспредельной преданности, восторженной дружбы. Тягостно потому, что Пагель не мог ответить на это чувство. Нет, он не особенно любил лесничего, этого старого труса — и что он в конце концов сделал, чтобы заслужить такую дружбу? Почти ничего: телефонный звонок врачу, жалкий паек, два-три коротких посещения…

Когда это становилось невыносимо, Пагель прерывал свою работу:

— Идемте, господин Книбуш, надо поглядеть, нет ли новых мышиных нор в картофельных буртах, я немного провожу вас.

И лесничий всегда с готовностью вставал и отправлялся с Пагелем. Ему и в голову не приходило, что друг его выпроваживает, хочет сплавить. Но после того, как они два-три раза проделали это путешествие, старому Книбушу пришло на ум, что он мог бы избавить своего друга хотя бы от этой работы. С этих пор, совершая свою утреннюю прогулку, по пути к конторе он осматривал картофельные бурты. И докладывал: в шестом, седьмом, одиннадцатом есть ямы. На северном конце, в середине, на южном конце…

Он очень старался.

— Да, вы вздыхаете, господин Пагель, — зло сказала ему Аманда. — А могли бы с спокойной совестью сказать Книбушу, что вам мешает это вечное сиденье и гляденье! Ведь старик не церемонился с людьми, и если вы не хотите сказать, то скажу я!

— Нет, не скажете, Аманда! — ответил Пагель и так выразительно, что Аманда действительно ничего не сказала Книбушу.

Сеял тонкий дождик, при полном отсутствии ветра, когда лесничий в этот день вышел из дому. Было не светло и не темно, даже не сумрачно, был один из тех скучных, тоскливых осенних дней, которые своей мертвенной бледностью как кошмар ложатся на сердце молодого человека. Но старого лесничего радовала погода, он был уверен, что застанет в конторе своего молодого друга. По такой плохой погоде тот не выйдет в поле, а займется письменной работой. Лесничий нахлобучил старую фетровую шляпу, накинул дождевик и отправился в путь.

Он шел, сложив на животе руки, которым было тепло и сухо под плащом, медленным, шаркающим шагом брел он по направлению к усадьбе. Если подумать, никогда еще не жилось ему так хорошо, а от хорошей жизни и на душе было легко. Ему даже не приходилось бояться возвращения тайного советника. По почину Пагеля доктор написал господину фон Тешову, и старый хозяин ответил своему старому лесничему не в сердитом, а в самом дружеском тоне: пусть Книбуш постарается стать на ноги, чтобы обучить своего преемника всему, что он знал о повадках дичи, уловках лесного управления и плутнях местных жителей, а о службе пусть больше не тревожится!

Ничего-то старый барин не знал! Лесничий вообще ни о чем больше не тревожился. А тем более о лесе; но, может быть, он досадовал хоть немножко, находя ямы в картофельных буртах? Ведь они причиняли столько забот и хлопот его лучшему, единственному другу Пагелю! Да, конечно; но лесничего Книбуша радовали эти ямы, ибо если есть ямы, значит есть о чем доложить другу, можно быть ему полезным!

Весьма довольный, старик обходил картофельные бурты сначала с одной стороны, а потом с другой. Но, к сожалению, он, как и ожидал, ничего не нашел: в эту чертову погоду у людей нет охоты даже воровать. Одежды нет с самой войны, и мужчинам не хочется промочить единственный серый китель, привезенный с фронта.

По-видимому, сегодня не о чем будет докладывать Пагелю, и это досадно. Наконец Книбуш дошел до седьмого, последнего бурта. И на другой стороне его, обращенной к лесу, отыскал-таки желанную нору, и еще какую, здесь выгребли по меньшей мере шесть или восемь центнеров картофеля!

Лесничий мог бы этому порадоваться и пойти с докладом к Пагелю, но вместо этого он стал задумчиво оглядывать протоптанную дорожку, которая вела от ямы к картофельной куче прямо в сосновый заказник. Земля размокла от дождя, и ясно видно было, что картофель не свален в ручную тележку и не отвезен по шоссе в деревню. Свежие следы говорили, что картофель сложен в заказнике, и, должно быть, все еще лежит там.

Лесничего мучило старческое, зудящее, как чесотка, любопытство; лесничего подгоняло чутье охотника; если всю свою жизнь выслеживаешь дичь, то на старости лет не пройдешь равнодушно мимо следа. Лесничего разбирала охота доложить своему другу Пагелю нечто из ряда вон выходящее.

Ни на минуту не приходила ему в голову мысль, что идти по этому следу опасно для жизни. Те, кто ворует картофель, безобидные люди. Такие хищения караются штрафом, который взимается обесцененными бумажными деньгами. Пойманный вор не очень-то беспокоится о суде. Если лесничий колебался, то лишь памятуя свое твердое решение ни о чем больше не хлопотать, не тревожиться. Но ему хотелось оказать услугу Пагелю, и лесничий крадущимся шагом пошел навстречу своей судьбе.

Нечего было опасаться и того, что сквозь сосновую чащу придется пролезать с трудом, с шумом и треском. За эти годы люди порядочно здесь похозяйничали. Они наворовали столько хворосту и дров, что заказник основательно поредел, и в нем можно было разгуливать так же беспрепятственно, как в просторном строевом лесу.

И лесничий очень быстро пришел на то место, где возвышался маленький холмик картофеля. «Профессор Вольтман», — установил он сорт картофеля. Хочет, должно быть, откормить им своих свиней!

Тут лесничий что-то почувствовал. Почувствовал, что он здесь не один, почувствовал на себе чей-то взгляд. Он поднял глаза и увидел под соснами человека, который сидел, расстегнув брюки, на корточках, спокойно смотрел на лесничего и справлял свою надобность.