Вся трилогия "Железный ветер" одним томом - Игорь Николаев

Отделение «лучника» затягивало дымом, резкий запах душил оператора, кружил голову. Только сигнальные лампы на пультах светились тусклыми разноцветными огнями, да экран наведения рябил желтым и серым.

Перед внутренним взором Гедеона мгновенным калейдоскопом пронеслись лица многих людей. Следователь, пожалевший расхитителей. Экипаж броневика, погибший в бою. Отец, ушедший добровольцем на войну. Друзья детства, соседи… Живые, которые верили, что он герой. И мертвые, которые уже ничего не могли рассказать.

Еще одна ракета, еще один пуск — и все. Как чернокнижник древней и страшной сказки, юноша накладывал на страх заговор, запечатывал его страшной клятвой — только один выстрел, и он покинет горящий истребитель.

Маркер лег на силуэт танка.

— «Слишком близко, а старт с возвышением» — шепнул незримый помощник. — «Возьми ниже».

«Лучник» выстрелил и попал, Гедеон впервые увидел последствия удачного поражения. Адская игла из раскаленного металла и газов пробила подставленный борт и вызвала детонацию боезапаса или полупустого бака. Сила взрыва выбила все люки, башня удержалась, но скособочилась на прогоне. Даже на маленьком прямоугольном экранчике яркий столб огня и дыма из башенного люка выглядел устрашающе.

Гедеон дал слово и сдержал его.

Но разве мужчина не может дать еще одно обещание?..

Мертвый экипаж «Медведя» одобрительно кивал.

Прозрачно-желтоватые язычки пламени прыгнули на плечи черного комбинезона, заплясали по черной ткани. Одежда была огнеупорна и несколько секунд действительно удерживала капли жидкого огня. Затем сдалась, и Гедеон застонал от безумной боли.

Каким-то чудом еще работал аккумулятор, ток бежал по проводам и со сбоями, но действовала аппаратура наведения. Словно сами боги войны проверяли — как далеко может зайти солдат, задушивший страх и презревший смерть. Загорелись рукава, потрескивали кончики волос, тлея и скручиваясь от жара. Газойль горит не так бурно и стремительно, как бензин, но если уж воспламенился, потушить его почти невозможно.

Лязг автомата перезарядки, очередной комплект проводов к контейнеру, скрежет поворотной оси пусковой установки. Новая мишень, новый пуск, уже на такой дистанции, когда надо целиться в нижний край гусеницы, чтобы попасть в башню. Иначе ракета пройдет поверх цели. Гедеон кричал, не переставая — от боли, и заглушая мерзкий, отвратительный вой собственного страха, инстинкта самосохранения. Но продолжал заряжать, наводить и стрелять.

Лампочки мигнули и разом погасли, одновременно с заглохшим двигателем. За бортом бушевал ад, но тишина внутри истребителя показалась немыслимой. Она навалилась как толстое одеяло, сквозь которое пробивалось лишь задорное потрескивание языков пламени. Огонь был уже почти везде, он жадно лизал ладони, кусал ноги даже сквозь толстые ботинки.

Гедеон обернулся и увидел пустые ложементы. Стеллаж с ракетными контейнерами был опустошен, лишь валялись пустые кассеты-катушки с проводами для управления.

Он отстрелял весь боезапас.

Оператор рванулся вверх, пытаясь открыть люк, вытянуть слабеющее, тяжелое тело, но обожженные пальцы бессильно скользили по горячему металлу…

Последний «Дракон», ведущий беглый огнь с места, вспыхнул, как бочка с бензином. В поисках хоть какого-то оружия Таланов панически оглядывался, если так можно назвать топтание на месте с разворотом всего корпуса. Но в узкой смотровой щели оказывались лишь трупы и горящая техника. И не-горящая тоже.

Танк проехал мимо Таланова и двинулся дальше с тяжеловесной, ленивой грацией хищного динозавра. Виктор сделал шаг вслед ему и понял, что в тихоходной броне не догонит врага. Но даже если и догонит, то все равно не причинит многотонной туше никакого вреда. Даже будь с ним верный пулемет — обстреливать такое чудовище малым калибром бесполезно, если только оно не тащит навесные баки. А их не было.

Неожиданно, совсем рядом — в пяти-шести метрах от себя — он увидел неисправное безоткатное орудие. На вид пушка была цела, но сброшена с искореженного станка. Рядом, прямо на земле, сидел одинокий солдат из ратного ополчения, зажимая ладонями окровавленную голову.

В скафандре нельзя бежать — не позволяют масса и инерция. Но Таланову показалось, что пронесся эти метры подобно спринтеру. Калибр безоткатного орудия из легких сплавов — сто миллиметров или немного меньше, вес около ста килограммов, без станка. В пределах возможностей «шагохода» если учитывать теоретическую грузоподъемность. И за пределами, если принять во внимание размер и баланс пушки.

Таланов помолился бы и попросил помощи у всевышнего. Или вспомнил родных. Если бы у него было на то время. Но времени не было. Присев, как штангист перед штангой, «механик» подхватил орудие — длинную трубу с широкой «метлой» шести конических сопел. Замигал индикатор перегрузки, копиры стонали, как натянутые до предела связки. Надсадно гудела гидравлика — уже порядком изношенный скафандр протестовал.

— Родной, ну пожалуйста!!! — заорал Виктор, умоляя верного железного друга совершить еще одно чудо. И ноша подалась. Одним рывком Таланов забросил орудие на плечо, отставил правую ногу для баланса. Танк отдалился на порядочное расстояние, «механик» не мог ни сделать прицельный выстрел винтовочным патроном, ни целиться «по стволу». Оставалось надеяться на опыт и удачу.

— Огонь! — приказал он и только тогда вспомнил, что за пределами брони его не слышно.

Майор ударил подбородком по кнопке и вновь прокричал невидимому ратнику:

— Жми на спуск, я не смогу!

Ожидание тянулось мгновение за мгновением, и Таланов почувствовал, что шагоход теряет равновесие. Вес и габариты не давали упасть быстро, но боевая машина все ощутимее клонилась вбок.

— «Все» — с черным отчаянием подумал майор, и в этот миг тяжелый удар сотряс скафандр. Ратник все же понял приказ-мольбу. Виктор целился в корму, но попал ниже и левее. Танковая гусеница взорвалась кусками разбитого трака, ведущее колесо затянуло перебитую стальную ленту. Танк остановился, слепо заворочал башней.

Майор опустил руки, роняя ставшее бесполезным орудие. Мелькнула мысль, что фокус можно было бы и повторить. Но сразу угасла — то, что он сделал, и так граничило с чудом. Второй раз не удастся даже поднять безоткатку, не то, что куда-то попасть. Таланов посмотрел на ратника, сраженного пулей в момент выстрела. Оглянулся в поисках нового врага, чтобы сразиться и, наконец, обрести смерть.

Но она сама нашла его.

Майор даже не понял, откуда стреляли, яркие щупальца трассирующих снарядов тянулись сбоку, из клочьев дыма. Но палили по нему прицельно и из чего-то большего, чем простой пулемет. Град страшных ударов обрушился на скафандр, проминая броневые пластины, вырывая целые куски композитной защиты. Треснуло и рассыпалось армостекло в смотровой щели, с кашляющими хлопками остановился дизель за плечами. Аварийная система переключилась на аккумулятор, но и он отказывал, изорванный в клочья. Электролит стекал на землю, смешиваясь с топливом.

Светограммы на внутренней стороне шлема пульсировали красным, указывая на отключение энергии и стремительное падение давления в гидравлике. Скафандр умирал, как живое существо, истекающее маслом и топливом вместо крови.

Таланов не боялся, он давно отучился пугаться смерти. Было лишь очень обидно, что удалось сделать так мало. Конечно, он хорошо поработал в этот день, но все равно — недостаточно. И еще хотелось, чтобы все закончилось поскорее — как любой человек, майор не любил боль.

Горячий ветер овевал потное лицо, проникая через разбитое стекло. Скафандр медленно, рывками опустился на колени. Из дыма выходили высокие, кажущиеся прямоугольными фигуры — одна за другой. То была вражеская пехота, такой странный вид солдатам придавала защитная противоатомная экипировка. Ближайший солдат поднял раструб огнемета, направив его на шагоход.

В последнем движении Таланов поднял правую руку, растопырив стальные пальцы. Враг неожиданно отшатнулся, словно человек в разбитом вдребезги скафандре действительно мог дотянуться до него. И это неосознанное движение огнеметчика, полное инстинктивного страха, наполнило душу Таланова радостью.

А затем океан жидкого огня затопил весь мир.

Было очень больно, немыслимо больно. Но недолго.

Кругом простиралась равнина с высокой травой — по пояс взрослому человеку. Ветер скользил по зеленой глади, колыша ее, словно морскую волну. Солнце улыбалось с мирного синего неба. Больше не было боли, страха, ярости. В душе Виктора остался лишь покой и умиротворение. Он расправил плечи, глубоко вдохнул полной грудью чистейший воздух, наполненный тонким ароматом жизни и счастья. Навстречу ему шли люди, много людей. Виктор всматривался в их лица и узнавал, одного за другим.