Развороченная могила - Джоан Роулинг

мог судить, был единственным не хлопавшим в ладоши человеком в зале, был впечатлен актерскими способностями этого человека. Красивый и подтянутый, с густыми темными, едва посеребренными волосами и квадратной челюстью. Если бы на нем был смокинг, а не длинная королевски-синяя мантия, он бы вписался на любую красную ковровую дорожку мира.

Овация длилась пять минут и стихла только после того, как Уэйс сделал успокаивающий, приглушающий жест руками. Но даже после этого, когда наступила почти полная тишина, раздался женский крик,

— Я люблю тебя, папа Джей!

— И я люблю тебя! — сказал улыбающийся Уэйс, после чего раздался новый взрыв криков и аплодисментов.

Наконец, зрители заняли свои места, и Уэйс с микрофоном в наушниках начал медленно ходить по часовой стрелке вокруг пятиугольной сцены, вглядываясь в толпу.

— Спасибо… Спасибо за такой прием, — сказал он. — Вы знаете… перед каждой суперслужбой я спрашиваю себя… достоен ли я? Нет! — сказал он серьезно, потому что раздались новые крики обожания. — Я спрашиваю, потому что это нелегкое дело — выдвинуть себя в качестве сосуда Благословенного Божества! Многие люди до меня провозглашали миру, что они проводники света и любви, возможно, даже верили в это, но ошибались…

Как высокомерно со стороны любого человека называть себя святым! Вы так не считаете? — Он огляделся вокруг, улыбаясь, когда на него посыпался град “нет”.

— Вы — святой человек! — крикнул кто-то из сидящих выше, и толпа засмеялась, как и Уэйс.

— Спасибо, друг мой! — ответил он. — Но это вопрос, который встает перед каждым честным человеком, когда он поднимается на такую сцену. Этот вопрос мне часто задают некоторые представители прессы, — раздались бурные возгласы. — Нет! — сказал он, улыбаясь и качая головой, — не надо освистывать! Они правы, что задают этот вопрос! В мире, полном шарлатанов и мошенников, — хотя некоторые из нас хотели бы, чтобы они уделяли больше внимания нашим политикам и капитанам капитализма, — раздались оглушительные аплодисменты, — Совершенно справедливо спросить, по какому праву я стою перед вами, говоря, что я видел Божественную Истину, и что я не ищу ничего другого, как поделиться ею со всеми, кто восприимчив.

— Поэтому все, о чем я прошу вас сегодня вечером — тех, кто уже присоединился к Всеобщей Гуманитарной Церкви, и тех, кто еще не присоединился, скептиков и неверующих — да, пожалуй, особенно их, — сказал он с легким смешком, который публика охотно поддержала, — это сделать одно простое заявление, если вы считаете, что можете. Оно ни к чему вас не обязывает. Оно не требует ничего, кроме открытого разума.

Как вы думаете, возможно ли, что я видел Бога, что я знаю Бога так же хорошо, как своих близких товарищей, и что у меня есть доказательство вечной жизни? Возможно ли это? Я прошу только одного — ни веры, ни слепого принятия. Если вы считаете, что можете это сказать, то я прошу вас сказать мне сейчас следующее…

Экраны сменились на черные, на которых белым цветом были написаны четыре слова.

— Вместе! — сказал Джонатан Уэйс, и толпа ответила ему ревом этих четырех слов:

— Я допускаю такую возможность!

Корморан Страйк, сидевший со сложенными руками и выражением глубокой скуки на лице, ни в чем не признался.

Глава 111

…на втором месте может быть женщина, действующая в доме, а на пятом — муж, действующий в мире без дома.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин находилась в офисе на Денмарк-стрит. Пат уже ушла, и Робин была не прочь остаться до возвращения Страйка со встречи с Уэйсом, поскольку Мерфи сегодня работал.

От волнения ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. Встреча с Уэйсом уже должна была начаться. Робин беспокоилась за Страйка, представляя себе вещи, которые, как она знала, были маловероятны, если не иррациональны: Страйка встречает полиция, которой сообщили о каком-то ложном обвинении против него, придуманном церковью; Страйка затаскивают в микроавтобус ВГЦ, как несколько дней назад он предположил, что ее могут похитить на улице.

Ты просто смешна, говорила она себе, но нервы сдавали.

Несмотря на то, что между ней и улицей было два замка высшего класса, защищенных от отмычек, она чувствовала себя гораздо более напуганной, чем когда-либо с тех пор, как покинула ферму Чепменов. Сейчас она понимала, как те, кто прошел настоящую индоктринацию, продолжают испытывать страх перед Утонувшим Пророком даже после того, как признают ошибочность других верований церкви. Ее охватила нелепая мысль, что, дерзнув оказаться в одном физическом пространстве с Джонатаном Уэйсом, Страйк понесет какое-то сверхъестественное наказание. Разумом она понимала, что Уэйс — мошенник и аферист, но страх перед его влиянием не мог быть преодолен только разумом.

Кроме того, в одиночестве невозможно было остановить те воспоминания, которые она все время пыталась подавить в своих мыслях. Ей казалось, что она снова чувствует руку Джонатана Уэйса между своими ногами. Она увидела, как Уилл Эденсор с пенисом в руке надвигается на нее, и почувствовала удар. Она вспомнила — и это было почти такое же постыдное воспоминание, как и все остальные, — как она стояла на коленях и целовала ногу Мазу. Затем она вспомнила Джейкоба, который умирал, не поддаваясь лечению, в той грязной комнате на чердаке, и то, что полиция хранила полное молчание по поводу того, будет ли ей предъявлено обвинение в сексуальной насилии над ребенком. Хватит думать обо всем этом, твердо сказала она себе и направилась к чайнику.

Сделав себе, наверное, восьмой или девятый кофе за день, Робин отнесла кружку во внутренний офис, чтобы встать перед доской с материалами. Решив заняться чем-нибудь продуктивным, а не размышлять, она стала рассматривать шесть полароидных снимков обнаженных подростков, найденных ею в жестянке из-под печенья на ферме Чепмена, гораздо внимательнее, чем раньше. Это было намного проще сделать без присутствия Страйка.

Смуглая, обнаженная, пухленькая девушка — Розалинда Фернсби, если верить их идентификации, — была единственным человеком на фотографиях, которая была изображена одна. Если бы это была единственная фотография, Робин могла бы почти поверить, что Роуз позировала добровольно, если бы не намеренная деградация в маске свиньи. Робин, конечно, испытывала особую неприязнь к маскам животных. Ее насильник надевал на себя латексное лицо гориллы, чтобы совершать свои серийные преступления.

На следующей фотографии в Кэрри сзади проникает Пол Дрейпер, узнаваемый по развевающимся волосам.

На третьей фотографии Дрейпера содомировал Джо Джексон, если предположить, что и эта идентификация была верной. Джексон оттягивал голову Дрейпера назад за волосы, сухожилия на шее Дрейпера напряглись, и Робин почти видела гримасу боли на круглом лице