Развороченная могила - Джоан Роулинг

С того момента, как Руфус согласился встретиться с ней, Робин знала, что к своей главной цели — выяснить, была ли Розалинда Фернсби той самой обнаженной девушкой в маске свиньи, — придется подходить тактично. Ей не хотелось бы представлять, как отреагирует кто-нибудь из ее родных братьев, если ему покажут такую фотографию с изображением Робин. А теперь, встретившись с Руфусом, она боялась, что может произойти настоящий вулканический взрыв, когда она покажет ему фотографии в своем телефоне. Поэтому она решила, что второстепенная задача — выяснить, был ли Уолтер тем человеком, которого Цзян узнал как человека, вернувшегося через много лет, — станет первой линией ее допроса.

Купив бутерброды, они сели за угловой столик.

— Большое спасибо за встречу со мной, Руфус, — начал Робин.

— Я перезвонил вам только потому, что хочу знать, что именно происходит, — сурово сказал Руфус. — Неделю назад мне звонила женщина-полицейский — ну, она сказала, что она женщина-полицейский. Она спрашивала контактные данные моей сестры.

— Вы дали их ей?

— У меня ничего нет. Мы не общаемся, уже много лет. Ничего общего.

Он сказал это с какой-то драчливой гордостью.

— Затем она сказала, что со мной могут связаться два человека по имени Робин Эллакотт и Корморант Страйк, которые пытаются найти компромат на мою семью. Естественно, я попросил уточнить детали, но она сказала, что не может их дать, так как это открытое расследование. Она дала мне номер телефона, по которому можно позвонить, если вы со мной свяжетесь. И когда вы позвонили… ну, вы знаете, что произошло, — безапелляционно заявил Руфус. — Я позвонил по номеру, который мне дали, и попросил позвать констебля Кертис. Ответивший мне человек рассмеялся. Он передал трубку этой женщине. У меня возникли подозрения. Я спросил номер ее жетона и юрисдикцию. Наступила тишина. Потом она повесила трубку.

— Очень умно с вашей стороны проверить, — прокомментировала Робин.

— Ну, конечно, я проверил, — сказал Руфус с оттенком удовлетворенного тщеславия. — Если мы не проверяем, для инженеров на карту будет поставлено нечто большее, чем плохая рецензия в каком-нибудь шуточном журнале по общественным наукам.

— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила она, доставая свою сумку.

— Почему я должен возражать? — раздраженно сказал он.

Робин, знавшая по записям в Интернете, что Фернсби женат, молча посочувствовал его жене, когда потянулась за ручкой.

— Констебль Кертис — так называемая — дала вам номер стационарного телефона или мобильного?

— Мобильного.

— У вас он еще есть?

— Да.

— Можно мне его взять?

— Мне нужно подумать об этом, — сказал он, подтверждая впечатление Робин о том, что это человек, который считает, что информация — это, безусловно, сила. — Я решил перезвонить вам, потому что вы, по крайней мере, сказали правду о том, кто вы. Я проверил вас в Интернете, — добавил он, — хотя вы не очень похожи на свои фотографии.

Его тон не оставлял у Робин сомнений в том, что, по его мнению, вживую она выглядит еще хуже. С каждой минутой ей становилось все жальче его жену, и она сказала:

— В последнее время я немного похудела. Ну, мы с моим партнером…

— Это Корморант Страйк?

— Корморан Страйк, — сказала Робин, которая не понимала, почему Фернсби должен занимать первое место на рынке педантизма.

— Не Корморант?

— Не Корморант, — терпеливо сказала Робин. — Мы расследуем деятельность Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Зачем?

— Нас наняли для этого.

— Газета?

— Нет, — сказала Робин.

— Я не уверен, что хочу с вами разговаривать, если не знаю, кто вам платит.

— У нашего клиента есть родственник в церкви, — сказала Робин, решив, что проще, учитывая придирчивость Руфуса, не говорить, что родственник в действительности вышел.

— А как мой отец относится к этой ситуации?

— Вы в курсе, что он сейчас…?

— На ферме Чепменов? Да. Он написал мне дурацкое письмо, что вернулся назад.

— Что вы имеете в виду под “вернулся”? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Я имею в виду, что он там уже бывал, очевидно.

— Правда? Когда?

— В 1995 году — в течение десяти дней, — сказал Руфус с придирчивой, но полезной точностью, — и в 2007 году — в течение… возможно, недели.

— Почему такие короткие сроки? Мой клиент интересуется тем, что заставляет людей приходить в церковь и что заставляет их уходить, понимаете ли, — добавила она коварно.

— В первый раз он ушел, потому что моя мать подала на него в суд. Второй раз — потому что заболела моя сестра Роуз.

Скрывая свой интерес к этим ответам, Робин спросила,

— Что заставило его захотеть присоединиться в 95-м году, вы знаете?

— Тот человек, который все это затеял, Уэйс, выступал с докладом в Сассекском университете, где работал мой отец. Он пошел туда в духе мнимых научных изысканий, — сказал Руфус с легкой усмешкой, — и попал на удочку. Он ушел со своего поста и решил, что посвятит себя духовной жизни.

— Так он просто сорвался?

— Что вы имеете в виду под словом “сорвался”?

— То есть, это было неожиданно?

— Ну, — сказал Руфус, слегка нахмурившись, — на этот вопрос трудно ответить. Мои родители были в середине бракоразводного процесса. Наверное, можно сказать, что у моего отца был так называемый кризис среднего возраста. На работе его не продвигали по службе, и он чувствовал себя недооцененным. Вообще-то он очень сложный человек. Он никогда не ладил с коллегами, где бы он ни работал. Спорный. Зациклен на чинах и званиях. Это довольно жалко.

— Хорошо, — сказала Робин. — И ваша мать подала на него в суд, чтобы заставить его выйти?

— Не для того, чтобы заставить его уйти, — сказал Руфус. — Он взял меня и Роуз на ферму.

— Сколько вам было лет? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Пятнадцать. Мы близнецы. Это были школьные летние каникулы. Отец нас обманул, сказал, что это будут недельные каникулы за городом. Мы не хотели его обижать и согласились поехать.

В конце той недели он прислал моей матери письмо, полное церковного жаргона, в котором говорилось, что мы втроем перешли в ВГЦ и больше не вернемся. Моя мать получила срочный судебный приказ и пригрозила ему полицией. В итоге мы ушли посреди ночи, потому что мой отец заключил с Уэйсом какое-то нелепое соглашение и боялся сказать ему, что этого не будет.

— Какое соглашение?

— Он хотел продать семейный дом и отдать все деньги церкви.

— Понятно, — сказала Робин, которая почти не ела свой бутерброд, так много она делала заметок. — Полагаю, вы с сестрой были рады уехать?

— Я был, но моя сестра была в ярости.

— Правда?

— Да, — сказал Руфус с очередной усмешкой, — потому что она была