Солона ты, земля! - Георгий Егоров

В одну из ночей Аркадий Николаевич решил провести в отрядах короткие митинги — и не только поговорить с партизанами, рассказать им положение дел, но и показать кинофильм. Он знал силу кино.

Между двух сосен на нейтральной полосе натянули белое полотно. Там, где час назад в амбразуре грозно стоял «максим», установили киноаппарат, и застрекотал он нежно, мелодично, как домашний сверчок за печкой. В динамиках, высоко на соснах, загремела музыка. На экране возникла Спасская башня Кремля, куранты выбили первую октаву песни «Широка страна моя родная…», по полотну побежали буквы: «Разгром немцев под Москвой».

Гремит музыка, идут войска, стремительно проносятся побеленные известью танки, тяжело покачиваются на шоссе пушки с огромными зевластыми жерлами… Партизаны смотрят из окопов на экран, затаив дыхание. Куда делась многодневная усталость! Дух захватывает от обилия боевой техники, от бесконечных колонн красноармейцев в новых шинелях. С самым настоящим ревом пикируют бомбардировщики — трудно поверить, что это в кино, а не на самом деле. От этого рева головы невольно втягиваются в плечи. На экране взрывы, земля летит вверх, как час назад летела здесь. Знакомо горят немецкие танки. И настоящий дым от настоящих, еще чадящих вокруг танков перемешивается с дымом на экране и кажется, что недавний бой, который вели партизаны, еще длится. Кто-то так увлекся, что, забывшись, азартно выпустил по убегающим из горящего танка немцам длинную автоматную очередь. Дружно грохнул смех. Он покатился по траншеям, от блиндажа к блиндажу, — не сразу каждый понял, что произошло. Потом хохотали уже над пленными, которых вели в Москву, над их затрапезным видом, над повернутой в небо стрелкой с надписью «Hax Москау» — над стрелкой, указывающей, что путь на Москву идет через рай…

В первом отряде в эту ночь показывали довоенный фильм «Парень из нашего города». После него к Аркадию Николаевичу подошел партизан и срывающимся от волнения голосом сказал:

— Товарищ комиссар, большое спасибо вам за кино.

Данилов всмотрелся в лицо.

— A-а, Шейкин. Ну, как — воюете?

— Воюю, товарищ комиссар. За кино, говорю, большое спасибо. Семь лет не видел наших картин. Знаете, товарищ комиссар, — растроганно говорил он, — не стыдно признаться: Оплакал, когда смотрел — так расшевелило душу…

Вечером следующего дня, когда закончился последний, бой и немцы снялись со своих позиций и покинули освейский лес, Данилов, осматривавший траншеи, вдруг остановился как вкопанный — на заднем бруствере, возле блиндажа лежал Шейкин. Мертвые глаза безучастно устремлены в небо, ноги вытянуты. Аркадий Николаевич снял папаху, посмотрел в серое, землистое лицо. Ничто теперь не волновало Шейкина, не волновало и то, поверил или не поверил комиссар его рассказу. И люди должны признать: что бы там ни было, какие бы мысли два часа назад ни занимали Шейкина, сейчас он уже прав навсегда, и почести при похоронах ему положены, как герою. На похоронах, как правило, мало кого интересует вопрос, как жил человек когда-то — интересует как он жил здесь, как воевал и как погиб. А погиб Шейкин честно, как и многие, защищая русскую землю, погиб на глазах честных людей, погиб на нашей стороне баррикад!

Много за свою жизнь человек испетляет дорог, на многих делах оставит следы своих рук, но никто не знает, где судьба приготовила ему тот заветный клочок земли, который станет его последним пристанищем. Нервы, измотанные бессонными ночами и небывалым напряжением многодневных боев, заметно сдали у комиссара. Особенно он это чувствовал сейчас, когда немцы ушли и в лесу воцарилась тишина. Не одного Шейкина — многих старых, хороших партизан потеряла бригада в этих боях. В каком-нибудь из таких боев может погибнуть и он сам, Аркадий Данилов. Где тот клочок земли, который судьба приготовила ему?..

— Хорошо воевал парень, — услышал он чей-то голос. Оглянулся, рядом стояли партизаны и тоже смотрели на труп Шейкина. — Недавно пришел к нам, а воевал лихо…

4

В конце июня 1943 года ЦК КП(б) Белоруссии выдвинул план массового уничтожения железнодорожных рельсов на оккупированной территории. По решению Центрального штаба партизанского движения к этой операции были привлечены ленинградские, калининские, смоленские, орловские и часть украинских партизанских отрядов. Предусматривалось подорвать более двухсот тысяч рельсов, из них более половины — в Белоруссии, через которую проходили важнейшие железнодорожные коммуникации группы немецких армий «Центр». Каждой бригаде, отряду отводился определенный участок. Если до этого на железных дорогах действовали лишь специально выделенные группы подрывников, то теперь к диверсиям готовились все партизаны. Выплавляли тол из трофейных авиабомб и снарядов, в каждой бригаде и отряде на полную мощь работали механические мастерские, изготовляли для толовых шашек крепления к рельсам.

Операция началась в ночь на 3 августа 1943 года одновременно на всех дорогах. В первую же ночь было взорвано 42 тысячи рельсов. Немцы были ошеломлены. Они думали, что партизаны применили какую-то неведомую адскую машину по разрушению железных дорог. Снабжение фронта сразу же застопорилось. Сотни эшелонов полетели под откос, тысячи других замерли на станциях и полустанках, в страхе ощетинившись пулеметами. А на железнодорожных магистралях гремели взрывы. Охрана металась в панике.

В течение августа было подорвано 170 тысяч рельсов, что составило более тысячи километров одноколейного железнодорожного пути. К середине сентября партизаны подорвали уже почти 215 тысяч рельсов. Немцы не успевали ремонтировать. На путейские работы были брошены не только все железнодорожные строительные батальоны, рабочие команды, но даже боевые части. В срочном порядке рельсы вывозились из Польши и Югославии, разбирались все тупики и запасные пути на станциях.

Не успели немцы опомниться, а с 19 сентября начался второй, более мощный этап «рельсовой войны». Если в первом участвовало 170 партизанских бригад и отрядов, то в этом, в новом этапе, условно названном «Концерт», на железные дороги вышли 193 бригады и отряды общей численностью в сто двадцать тысяч человек. Немецкое командование было вынуждено снимать с фронта целые соединения для охраны железных дорог.

Только на участке Витебск — Орша было дополнительно установлено одиннадцать гарнизонов кроме постоянных постов, расставленных ранее через каждые один-два километра. На многих участках посты теперь были выставлены через 200–300 метров. И все-таки не помогло и это. Белорусские и особенно калининские партизаны держали в своих руках основные железнодорожные нитки. Поезда ходили лишь время от времени и то только днем, под усиленной охраной.

5

Водокачка работала безотказно. Костя Кочетов из шкуры что называется, лез, чтобы показать свою «преданность» хозяевам «нового порядка». Он со своей сворой собак старался почаще попадаться на глаза господину коменданту станции, лез к нему с предложениями по усовершенствованию работы водокачки.

— Герр гауптман, я хочу поставить запасной бачок на водокачку, понял? — кричал он ему. — Воду греть буду и подавать ее на квартиры господ немцев, а? Ванну вам сделать. Ванну! Понял, ихтиозавр ты допотопный? Чтоб ты кипятком ошпарился, понял? Буль-буль будешь дома, — показывал Костя, как господин комендант будет мыться в ванне. — Понял? Я тебя ошпарю, как свинью.

— Свинья? — насторожился немец.

— Да, да, гер гауптман. Русские железнодорожники жили тут, как свиньи, о ванных понятия не имели. Как свиньи жили, понял?

— Да, да. Руссиш швайне… Да-вай, дава-ай!..

Костя отгонял от господина коменданта своих собак, крутился перед ним.

— Мне людей надо, герр гауптман. Бачок принести надо там вон валяется старый бачок, его надо принести, я его вжить-вжить — запаяю и будет ванна и душ, понял?

— Я, я… гут. Давай, дава-ай!..

Костя нагнулся, пробормотал зло:

— Ох, и болван же ты. Одно и научился, что «давай», давай»…

Последнее время пустошкинский комендант был расстроен и напуган. Он чувствовал себя, как заяц, попавший в свет автомобильных фар — поминутно ощущал на себе партизанский глаз, а сам не видел ничего. Станция была обложена партизанами. Как петарды под колесом паровоза, пались кругом станции взрывы на рельсах. Рабочие бригады и солдаты не успевали ремонтировать пути, не хватало рельс. Каждую ночь комендант ждал партизан в гости к себе на станцию. В своем доме на чердаке он установил пулемет, на окна приказал навесить железные ставни, которые запирались изнутри, и едва начинало темнеть, запирался и сидел, как в крепости.

Конечно, предложение механика водокачки иметь в доме хотя бы одно из удобств, которых он лишился, покинув Великую Германию, могло до некоторой степени скрасить жизнь в этой дикой варварской стране. Он дал людей, они установили дополнительный бак, механик оборудовал ванну, душ. Господин комендант в благодарность за это вынес ему в переднюю стакан водки. Костя скрепя сердце выпил.