Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

17

Посреди рассказа о Боллинджере в голове у меня вспыхивает белая молния, и на миг я цепенею от мысли о том, что бомба все же взорвалась. Но мука все длится и длится, рев и грохот разламывают мне череп изнутри, складываясь в голос. Нет – Голос. И я его знаю.

Он зовет меня по имени.

– Кейн… в чем дело?

Райте тянется ко мне, но я отстраняю его одной рукой, другую прижимая к виску, чтобы голова не раскололась.

– Слышу, – отвечаю я.

– Я ГРЯДУ ЗА МЕЧОМ. Я ГРЯДУ ЗА ТОБОЮ, КЕЙН.

– Я так и знал.

– И Я ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ВСТРЕТИШЬСЯ СО МНОЮ.

– Ага, ты же у нас, блин, гений.

Райте смотрит на меня, словно я окончательно на фиг съехал с катушек.

– Я МОГУ ПРИСЛАТЬ ЕЩЕ СОЛДАТ. МОГУ ПРИСЛАТЬ ЕЩЕ ТУРБОЛЕТОВ. МОГУ ПРИСЛАТЬ ЕЩЕ БОМБ.

– Не утруждайся. Я сдаюсь.

Тишина в голове.

– Ты слышишь, урод? Я сдаюсь. Поднимаю руки. Присылай кого хочешь. Я уже сдался. Меч твой.

Лицо Райте озаряется пониманием, смешанным с благоговением, потом темнеет от ужаса.

– А В ОБМЕН?

– Вера, – отвечаю я. – Мне нужна моя дочь. Живая.

Молчание.

– И раз уж мы начали торговаться, на острове, да и во всем городе еще остается толпа ни в чем не повинного народа. Отпусти их, а?

– ЗАЧЕМ?

– Потому что я так сказал, урод! На твое слово: я получаю Веру, и ты отпускаешь горожан. Ты получаешь меч и меня впридачу. Иначе я уношу ноги. Ловить меня тебе придется очень долго.

Молчание.

– Чем дольше ты тянешь, тем выше окажется цена.

– ХОРОШО. Я ПРИНИМАЮ ТВОИ УСЛОВИЯ.

– На твое слово.

– КЛЯНУСЬ.

Его присутствие покидает меня, и я приваливаюсь к сырой стене.

– Ма’элКот!

Райте зря слов не тратит.

– Слепой бог. Одно и то же.

Он с сомнением хмурится.

– Думаешь, он сдержит слово?

Я поднимаю меч, и в моей руке он с рокотом пробуждается к жизни. Стискиваю рукоять, покуда клинок не запоет в унисон с моей памятью: от звона болят зубы.

– Какая разница? – Я поворачиваю Косалл, пока солнечные зайчики не побегут по лезвию. – Я-то не собираюсь.

В день пророчества исполненного и преображенного равнина Мегиддо стала мощеным переулком, а зима Фимбуль – пожаром, и собрались воедино отголоски и призраки истины: Ахура-мазда и Ахриман, Сатана и Яхве Эль Саваоф, Тор и Йоргмандр, Князь Хаоса и Возвышенный Ма’элКот.

Пришел час битвы между темным аггелом и богом праха и пепла. Пришла пора разорваться небесам и расколоться земле, чтобы прах их смели ветра бездны. В каком же обличье соединятся осколки мира, если суждено им сойтись вновь, – о том по-разному говорилось в каждом пророчестве, легенде или сказании.

Все они ошибались.

Глава двадцать пятая

1

Он нисходит по облакам с гряды грозовых туч, надвигающихся с востока, – прямо в лицо ветру, который овевает мне спину.

Первым рушится на землю блистающий хромово-черный метеор – настоящий «мерс», больше квартирки, где я вырос. Он опускается с рокотом, словно вдалеке заводят турбину, но это не турбина. Это гром.

Сукин сын бряцает громами, как другие прочищают глотку.

Лимузин опускается между застывшими на перекрестке Божьей дороги и улицы Мошенников броневиками. Тучи набегают, покуда полог их не закрывает небеса целиком, и на руины падает мгла; единственная расселина среди облаков бросает на город золотой луч осеннего солнца.

И сквозь эту расселину, в потоке ясного света, грядет Ма’элКот в силе и славе своей: супермен в модном костюме.

Струи черной Силы плетутся вокруг него – комок трепещущих угольно-темных нитей, свивающихся в могучие канаты, прежде чем протянуться туда, где взгляд не в силах следовать за ними.

Правда, не все. Самые толстые струны связывают его со мной.

Мой собственный клубок стягивается вокруг, непроглядно плотный, непроницаемый, но видеть он мне почему-то не мешает. Наверное, это логично, потому что его я воспринимаю не глазами.

Он касается земли, как танцовщик, легко и уверенно. Солнечный свет окутывает его золотым нимбом. Терракотового цвета костюм от «Армани» идеально оттеняет груды почерневших от гари обломков, перегородившие улицу.

Ха. Он отрастил бороду.

Я, кстати, тоже.

Скользнув вдоль Божьей дороги, взгляд его касается меня, и по телу пробегает разряд сродни амфетаминовому «приходу» – легкое покалывание расходится волнами от затылка по всему телу до самых кончиков пальцев.

Великан светло улыбается мне.

Протянув руку к затылку, он распускает волосы, и те солнечной волной ниспадают ему на плечи. Поводит плечами, разминая их, точно борец перед выходом на арену, и тучи расходятся: неизмеримая синева распускается над его головой, словно цветок. Облака рассыпаются во все стороны, оставляя город, сумерки разбегаются от сердца всего сущего, что есть Ма’элКот.

Взгляд его приносит своего рода весну на мертвую городскую землю: из руин проклевываются алые, багряные с золотом, исчерченные красным ростки и тянутся к его сияющему лику – социальные полицейские и дворцовая стража и добрая старая имперская пехота. Люди выкапываются из каменных нор, помогают друг другу – даже раненые, даже умирающие, – лишь бы почтительно подняться и пасть ниц перед лицом своего господа.

Это выглядит причудливо .

Нет у меня другого слова.

Не в приниженном, смытом нынешнем смысле этого слова, как всего лишь «странного» или «нелепого». Причудливо в древнем, старинном значении.

При чуде .

Потому что в каком-то смысле я всегда находился здесь.

Я всегда восседал на смятом взрывной волной корпусе штурмкатера в руинах квартала Менял, глядя вдоль Божьей дороги на залитые кровью развалины Старого города, и Косалл всегда холодил мне колени. Рваные, скрученные титановые плиты вечно поскрипывали и попискивали, бесконечно остывая под моей задницей. В нескольких сотнях ярдов слева от меня от века зиял метеорным кратером провал на месте Зала суда, окруженный иззубренным венцом растаявших зданий; даже тысячелетняя циклопическая кладка стен Старого города оплыла, накренившись к реке геометрически правильной кривой, словно краешек горящей восковой свечи.

Оттуда шепчет мне дух Криса Хансена голосом памяти и скорби.

Я всегда был здесь, потому что прошлого нет: все, что от него осталось, – поток Силы, образующей структуры настоящего. Я всегда буду здесь, потому что будущего нет: все, что должно случиться, не наступит никогда.

Есть только «сейчас».

Среди необразованного большинства элКотан в большом ходу байка – не могу удостоить ее гордого имени «пророчества» или хотя бы «легенды»; истинно верующие, полагаю, мало отличаются друг от друга вне зависимости от того, во что верят. Семь лет кряду они твердили друг другу, что Князь Хаоса явится из-за края мира, чтобы сойтись с возвышенным Ма’элКотом в последней битве.