Хогвартс. Альтернативная история. - Amargo

Вечером, с гордостью осмотрев чистую и относительно уютную комнату, я распаковал вещи, сложил на столе книги и конспекты, в углу поставил мольберт и холсты, а на стену повесил пустую картину, принадлежащую монаху.

Я не знал, отзовется ли он, если картину вынести с территории школы, но надеялся, что моя затея удастся. Постучав по холсту палочкой, я сел на кровати и начал ждать. С минуту ничего не происходило, и я уже собрался постучать снова, как тут в рамке появился монах. Некоторое время он молча исследовал комнату, а потом спросил:

— Я переехал?

— Это я переехал, — ответил я. — А ты со мной.

— Хорошо, — одобрил монах, явно заинтересовавшись такими изменениями.

Два дня я привыкал к осознанию того, что теперь могу идти куда и когда заблагорассудится, однако все это время провел в комнате, честно пытаясь заниматься теорией чар. На третий день я прогулялся по Хогсмиду, встретив Хагрида, тащившего из магазина мешок каких-то удобрений, а на четвертый решил отправиться в Лондон.

Мне требовались деньги, но я плохо представлял, сколько стоит жизнь в Европе. Я не знал ни европейской валюты, ни соотношения цен, ни того, сколько придется платить за жилье, пока я буду сдавать экзамены, и хотел выяснить это в компании, чей адрес приводился в рекламе университета. Затем я собирался зайти в Гринготтс, а в конце своего похода навестить Олливандера, полагая, что его магазин уже открылся.

— Куда идешь? — спросил монах, который все эти дни провел на своем портрете.

— Гулять, — ответил я, несмотря на жару, надевая рубашку с длинными рукавами, чтобы в Косом переулке никого зря не нервировать.

— Далеко?

Я обернулся к портрету.

— Ты что, больше не можешь возвращаться в замок?

— Могу, — усмехнулся монах. — Ты ведь оставил меня там, и теперь я вижу дорогу.

Последняя фраза была не слишком понятна, но я решил пока ничего не уточнять и произнес:

— Думаешь, я не знаю этих его штучек? Он умеет быть убедительным и легко может сделать так, что ты сам не заметишь, как станешь плясать под его дудку. Не представляю, чем он тебя очаровал, но пока ты не начал докладывать ему о том, что здесь видишь, взвесь все за и против. Что бы он ни обещал, ты для него — только инструмент, как для меня — кисть и карандаш, и если ты полагаешь, что сможешь меня обхитрить, значит, он уже взял тебя на поводок. Ясно, собачка?

Монах перестал улыбаться и теперь смотрел на меня настороженно. Я надел на плечи рюкзак, вставил палочку в крепление и покинул комнату, думая о том, что если поведение монаха мне совсем разонравится, я всегда могу сжечь его рамку в камине. Пускай сидит себе в Хогвартсе и болтает там с кем угодно. Мне не нужен под боком дамблдоров соглядатай… впрочем, как и ему не нужен мой.

Увы, моя идея оказалась палкой о двух концах. Я и не предполагал, что монах может подпасть под обаяние портрета. Решив разобраться с этой проблемой по возвращении из Лондона, я махнул рукой Аберфорту, скучавшему в пустом баре, вышел из "Кабаньей головы" и аппарировал к лондонской таверне "Дырявый котел".

С прошлого августа Косой переулок практически не изменился. Народ ходил по магазинам, кто-то уже закупал детям учебники, а все столики в уличных кафе были заняты. Получив в транспортной компании все необходимые сведения и взяв расписание порталов, я отправился в банк, по пути заметив, что у Олливандера действительно открыто.

Денег на моем счету прибавилось, и это было приятно, поскольку жизнь в Европе оказалась не из дешевых. Если мне удастся поступить, учиться я буду бесплатно, а вот за комнату и все остальное придется платить, так что, выйдя из банка, я всерьез начал обдумывать перспективу ежедневной аппарации из Хогсмида в университет: проживание у Аберфорта стоило значительно меньше. Сейчас я еще не знал, куда аппарировать, но когда я там окажусь и получу точные ориентиры…

От размышлений я очнулся у самых дверей магазина. Едва я взялся за ручку, как дверь распахнулась, и из лавки вышла дородная колдунья, за которой следовал восторженный ребенок, державший в руках коробку с только что купленной палочкой. Я посторонился, пропуская их, а потом шагнул в полутемное помещение. Олливандер неподвижно стоял за прилавком и глядел на меня не мигая, словно в трансе.

— Догадываюсь, зачем вы пришли, — произнес он, — но вряд ли смогу ответить на вопрос, который вас интересует.

— А вы попытайтесь, — сказал я, останавливаясь напротив. — И потом, если бы вы не хотели об этом говорить, то там, на берегу, вы бы промолчали.

Олливандер слабо улыбнулся, словно услышал правильный пароль, подошел к дверям и перевернул висевшую на них табличку "открыто" обратной стороной к улице. Послышался щелчок замка.

— Идемте, — сказал мастер и повел меня в глубь магазина. В комнате, служившей ему кабинетом, мы сели в кресла у невысокого столика, сделанного в виде шахматной доски, на которой были расставлены фигуры недавно начатой партии.

— Не увлекаетесь? — осведомился Олливандер, указывая на шахматы. Я покачал головой.

— Вы должны понимать, — продолжал он. — То, что вы услышите, не более чем сомнительная гипотеза. Отнеситесь к этой истории со здоровым скептицизмом.

— Хорошо, — согласился я. — Со скептицизмом у меня все в порядке.

— Тогда, если позволите, я начну издалека и немного расскажу вам о своей семье. В роду Олливандеров изготовлением волшебных палочек занимались все, даже женщины, хотя это очень необычно — традиционно женщины изготавливают другие виды магических предметов. Я родился в Лондоне, но когда мне исполнилось два года, мать поссорилась с отцом и уехала к своему брату в Индию. Он тоже занимался созданием палочек, и у него я получил первые уроки мастерства. Когда мне было пятнадцать, мы покинули страну, много путешествовали по Азии, а потом осели в Европе. Несмотря на ссору родителей, я унаследовал отцовское дело и эту лавку, куда вернулся… давно, с вашей точки зрения это было очень давно. С собой я привез почти весь дядин товар — на старости лет он оставил свое дело и уплыл в Бразилию, где его след затерялся. Среди этого товара была и ваша палочка. Она появилась у него еще в Индии, и это он рассказывал мне, что ее активной составляющей может быть чешуя Левиафана. Потом, конечно, я узнал, что это невозможно — наверное, невозможно, — поправился Олливандер, — поскольку в этом мире возможно очень многое, но я всегда находил эту историю восхитительной, а потому рассказал ее вам. Передавая свой товар, дядя объяснил, что эту палочку он редко предлагал клиентам, но не потому, что не хотел продавать, а потому, что, по его словам, ее время еще не настало. Он говорил, что за ней обязательно придут, но не знал, кто и когда.

Олливандер помолчал, глядя на шахматные фигурки.

— И вот за ней пришли вы. До вашего появления я предлагал ее тем, кому не подходили все остальные мои палочки, хотя, сказать по правде, у меня хранится еще несколько экземпляров, не предназначенных для тех, кого ожидает первый курс Хогвартса… К примеру, костяная палочка со шкуркой королевского василиска — оружие невероятной силы, для могучих воинов, которые сумеют укротить ее и подчинить себе.

Мастер улыбнулся и поднял на меня глаза.

— Темный Лорд пробовал эту палочку, — сказал он. — Пробовал, но не смог удержать. Она не для него. Он был мистик, стратег, визионер, познавший такие глубины магии, куда не отваживаются спускаться те, кто дорожит своим рассудком. Но воином он не был. Если хотите, — произнес Олливандер, слегка склонив голову набок, — я могу показать ее вам.

— Расскажите, что вы тогда вспомнили, — ответил я, с трудом поборов искушение ответить "да".

— Месяцы, проведенные в заточении, — продолжил Олливандер, — в голоде, унижениях, физических и моральных страданиях, повлияли на мое восприятие, сделав его более чувствительным. Думаю, благодаря этой возросшей чувствительности в момент аппарации я вспомнил один забытый эпизод из раннего детства. В лавку моего дяди приходили разные люди, и не только чтобы купить палочки, но и чтобы продать их. Здесь такое не принято, однако там палочки время от времени меняют, выбирая те, что лучше подходят для конкретных целей и задач. Я вспомнил, как однажды к моему дяде пришло два колдуна, старик и молодой мужчина, — Олливандер помедлил, — и вспомнив это, вдруг осознал… как бы странно это ни прозвучало… что тем стариком, мой юный друг, были вы.

Это не показалось мне странным ни на секунду. Наоборот, я обрадовался, словно услышал нечто очень знакомое, какой-то фрагмент внешней истины о самом себе, который согласовывался и гармонировал с моим внутренним ощущением.

— Значит, я оставил палочку вашему дяде, чтобы однажды за ней вернуться? — спросил я. — Потому что умирал и через вашу семью собирался найти ее в следующей жизни?