Темный ангел - Салли Боумен

– Но надо сказать, – продолжала Констанца, – содомский грех не ограничивается только кругом гомосексуалистов. Гетеросексуалы, мускулистые христиане, как известно, тоже предавались ему. Считать ли это извращением? И если да, то почему? Винни, как вы к этому относитесь? Как вы думаете, считает ли Кути это извращением? Как он смотрит… – как бы это выразиться? – на мастурбацию? На оральный секс? На внебрачные связи? Я лично всегда придерживалась той точки зрения, что допустимо все, что доставляет удовольствие, все разрешено – а если не разрешено, то тем более приятно. Так что я никогда не относила себя к моралистам. О, дорогая, – Констанца легко вздохнула. – Я не сомневаюсь, что, если бы Кути был здесь, он бы наставил меня на путь истинный. Тогда я смогла бы наконец разобраться, почему одна практика более предпочтительна, чем другая. Знаете ли, я думаю, что у меня возникают языковые трудности. Вы с этим сталкивались, Винни? Я совершенно не могу понять, почему страсть и похоть считаются грехом, а любовь добродетелью, хотя любовь доставляет столько хлопот и неприятностей в этом и без того непростом мире. И, кроме того, раз уж мы затронули такую тему, я никогда не могла понять, почему вымученные латинские термины более приемлемы, чем отечественные выражения. Почему кое-кто предпочитает говорить «пенис», когда можно…

– Никогда! – сказала Винни, обретя наконец голос.

– И затем «трахать». Оставляя в стороне тот факт, что просто не существует никакого адекватного глагола, я считаю, что это очаровательное слово, не так ли, Векстон? В нем есть какая-то поэтичность. Начать с того, что в нем есть звукоподражание и…

– Никогда! – снова мощно вскричала Винни. – Никогда в жизни не слышала, чтобы женщина выражалась подобным образом, не слышала, чтобы вообще кто-то так выражался! Эта женщина сошла с ума! Или она напилась?

У Винни на плечах была шаль. При этих словах она стянула шаль, выпрямилась и впилась взглядом в Констанцу. Та уставилась в свой бокал.

– Нет, Винни. Я не напилась. Предполагаю, что вообще ни разу в жизни не испытывала, что такое по-настоящему напиться…

– В таком случае еще хуже, – не без яда ответила Винни. – Я не хочу больше слышать ни одного слова…

– Как и я, – вмешался Фредди. Он встал. Он был откровенно разгневан и посмотрел по другую сторону стола. – Окленд, ты не можешь ли остановить ее? Ты же знаешь, что она собой представляет. Если уж она начнет…

– Констанца…

– Окленд, не будь идиотом. Мы обсуждаем вопросы языка и морали. Я женщина. И довольно хрупкая женщина. Что ты собираешься делать – вышвыривать меня?

– Оставь ее, – спокойно сказала Винни. – Я предпочитаю сама покинуть это помещение. Фредди… будьте столь любезны. Я чувствую, что должна подышать свежим воздухом.

Винни направилась к дверям. Фредди замялся; он оглянулся на Констанцу, словно был готов рискнуть обратиться к ней с последней просьбой. Но выражение глаз Констанцы дало ему понять, что делать этого не имеет смысла: Фредди решил не рисковать. Он двинулся к дверям, предложив руку Винни – небольшой галантный жест, который, как я думаю, будет помниться Винни во время ее вдовства. Выход Винни был поистине королевским; Фредди лишь пытался соответствовать ей. Дверь захлопнулась.

– Меня тошнит, – сказал Стини. Он обмяк в кресле. Выпив стакан вина, он тут же наполнил второй. – Честно, Конни, зачем ты все это сделала?

– Что сделала? – Констанца переводила взгляд с одного лица на другое с невинным выражением. – Это была всего лишь дискуссия.

– Совершенно односторонняя, – наклонился к столу Векстон. – На деле, я бы не сказал, что тут вообще была какая-то дискуссия. Вы сознательно стремились оскорбить Винни.

– Ну, может, я так и сделала, – Констанца слегка усмехнулась. – Лишь чуть-чуть. Вам не кажется, что при своей тонкокожести она глуповата? Сегодня утром она скорчила такую ужасную физиономию при виде моей шляпки…

– Иисусе Христе, – сказал Стини.

– Кроме того, такие люди, как Винни, раздражают меня. Как и ты, Джейн, если ты простишь мне эти слова. Я ненавижу моральные кодексы, которые сковывают по рукам и ногам. Шоры на глазах не имеют ничего общего с моралью; это трусливо и даже хуже, чем просто самообман. А Винни в самом деле потрясающе глупа относительно твоих стихов, Векстон. Признайся – у тебя пальцы поджались на ногах в ту секунду, когда она лишь открыла рот и начала читать.

– Это со мной происходит всегда, когда читают мои стихи.

– В самом деле? До чего благородно! Но ты ведь в самом деле благороден, Векстон. Медведь-олимпиец. Могу я тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

– Ты знаешь, я восхищаюсь твоей поэзией. Даже я понимаю, насколько она хороша. Но я никогда не могла понять, как ты решился посвятить столь отличные стихи такому человеку, как Стини. Или на то подвигла твоя влюбленность в него? Нет, Стини, не отводи глаза и не отмахивайся; ты знаешь, что это правда. Я люблю тебя, дорогой, и, когда ты был моложе и не пил так много, ты был невыносимо хорошеньким, но я никогда не могла себе и представить, что Векстон из тех мужчин, которые клюют на смазливую мордашку…

– Не надо, – сказал Стини, продолжая закатывать глаза и отмахиваться. – Не приставай ко мне, Конни, потому что, если ты…

– Будь же честным, Стини. Ты же дилетант. Всего одна выставка картин – и смотри, что стало дальше. Ты не можешь хранить верность Векстону и пяти секунд. Что ты сделал, когда Мальчик застрелился? Ты помчался к Конраду Виккерсу и прыгнул к нему в постель. И ты еще возлагаешь на Мальчика вину за свою собственную неверность – что, должна сказать, я всегда считала дешевым номером. Но никто не сказал всей правды о смерти Мальчика, включая и его самого. Все эти годы мы делаем вид, что причиной тому была война и контузия. Ничего общего с войной. Мальчик покончил с собой потому, что любил маленьких девочек…

– Что ты несешь?

– Он любил маленьких девочек, Окленд. Неужели ты не догадывался? Если не веришь мне, спроси у Фредди. Он видел снимки, которые Мальчик делал со мной, когда я была совсем ребенком. Боюсь, правда, что они носили несколько порнографический характер. Но вот чего Фредди не знал – да и никто из вас не знал, – что там были не только фотографии… – Констанца помолчала. – Могу я использовать слово «трахать», поскольку Винни покинула нас? Мальчик любил трахать маленьких девочек. Как, например, меня. И не стоит так смотреть на меня, Окленд, или ты, Стини. Факты остаются фактами. И если ты подумаешь над ними, Окленд, то признаешь, что я была права. Разве не помнишь, как ты увидел меня выходящей из комнаты Мальчика?

– Нет, не помню. И не верю во все это.