Коллекция - Мария Барышева

— Я никого не приводила, — глухо сказала Кира, обводя взглядом стоящих перед ней людей. — Думайте, что хотите, но я никого не приводила…

— Ты про что? — негромко спросил кто-то. Дашкевич подошел к ней и положил ладонь ей на плечо.

— Кира, вы…

Она вывернулась из-под его руки и обернулась.

— Я узнаю, как разрушить ловушку, и все будут свободны. Ни цепей, ни страха… Я узнаю… только… пусть он живет, как и жил…

— Как ты узнаешь?! — вяло спросил Сан Саныч, все еще сидевший на земле и крепко сжимавший в пальцах пустую пивную бутылку.

— Она мне скажет, — Кира криво, недобро улыбнулась, отступая к подъезду. — Сегодня новолуние. Сегодня день открытых дверей.

— Кира, вы уж извините, но я должен… — Дашкевич шагнул было к ней, но несколько человек вдруг сомкнулись перед ним, загораживая дорогу, и даже Сан Саныч, уронив бутылку, вскочил и встал рядом с ними.

— Нет, пусть идет, — тихо произнесла Таня. — Максим Михайлович, вы же сами видели… Вы не понимаете, насколько для нас…

— Вот сейчас и объясните — и мне, и… — что-то мягкое коснулось его ноги, и Дашкевич отшатнулся в сторону. Стоявшие перед подъездом люди поспешно расступились, и между ними неспешно прошествовали остававшиеся в роще псы, возглавляемые прихрамывающим Лордом. Собаки чинно уселись перед подъездом, и устремили на людей неподвижные взгляды. Американский бульдог нарочито лениво и широко зевнул, продемонстрировав великолепный набор клыков, и Максим поспешно отступил подальше. Кира бледно улыбнулась ему из подъезда, ее зрачки на мгновение вспыхнули золотом, тотчас погасли, и ее лицо медленно исчезло в подъездном мраке, словно погружаясь в темные воды бездонного омута.

Кира осторожно прикрыла за собой дверь и прислушалась. В квартире была тьма и тишина — глубокая, густая, холодная. Электросчетчик не издавал свои обычные трескучие звуки, молчал холодильник и не было слышно привычного тиканья часов из столовой, словно квартира затаилась в ожидании. Она протянула руку и включила свет. Тусклая лампочка озарила ее отражение в зеркале, посеревшее измученное лицо, встрепанные свалявшиеся волосы и всюду разводы подсыхающей крови — на руках, на лице, на шее, на одежде. Его крови. И ее было так много… Она наклонилась ближе к серебристой поверхности, медленно поднося руку к щеке и заглядывая в собственные глаза — темные, тусклые. Почему Дашкевич спросил, что у нее с глазами? Почему все люди — даже Вадим — так странно на нее смотрели? Что они увидели в ее глазах?

Кира погасила свет и, осторожно ступая, прошла в гостиную, безошибочно ориентируясь в темноте и ни разу ничего ни задев. Странно, что когда-то она была здесь такой неуклюжей и не могла пройти во мраке и метра, чтоб на что-нибудь не налететь. Теперь она знала квартиру так же хорошо, как и собственное тело.

Кира включила люстру и застыла посередине комнаты, глядя на стену и прислушиваясь к себе. Но не звучали в мозгу ничьи бесплотные голоса, не приходило понимание и боль в груди исчезла бесследно, зато настойчиво теперь напоминала о себе вывернутая беглецом рука, стремясь заполнить пульсирующей болью все сознание. Она пообещала — да, пообещала, но как выполнить это обещание? Зажечь свечи? Спросить у теней? Да откуда им знать… Или выключить свет и сидеть во мраке… до тринадцати минут первого? Ждать, пока что-то произойдет? А если ничего не произойдет? Если Вадим ошибся, и это действительно всего лишь совпадение? Не было никакой таинственности, никакого предчувствия чего-то ужасного, и в колыхании штор перед открытым окном не чудилось ничего зловещего. И вокруг нее, и в ней была привычная, безыскусная реальность. Болела рука. Кожу на лице неприятно стягивало от подсыхающей крови. Хотелось под прохладный душ. Хотелось копченой ставриды и холодного пива. На большом пальце назойливо саднил содранный заусенец, и его хотелось оторвать совсем. Если что-то и было в ее груди, сейчас оно ничем не давало о себе знать. Разве что уверенностью в том, что псы все еще охраняют вход в подъезд — Кира чувствовала это, словно от нее к их шеям тянулись невидимые поводки.

Она подошла к окну, собираясь закрыть его, отодвинула штору, и в ней внезапно вспыхнула тревога. Вначале Кира даже не поняла, в чем дело, выглянула в пустой палисадник, потом снова перевела взгляд на подоконник и застыла. На подоконнике стояли два новеньких белых цветочных горшка, доверху наполненные землей.

Кира стремительно обернулась, и тотчас к ее губам прижалась твердая, пахнущая мылом и табаком ладонь, деликатно прерывая уже готовый вырваться изумленный возглас.

— Не надо громких звуков, а то у меня опять разболится голова, — тихо произнес Стас, обхватывая ее свободной рукой за плечи. — И в любом случае, ты же понимаешь, что кричать бессмысленно? Сюда никто не придет… Кира, да не делай ты такие глаза — уж меня-то бояться… Ничего я тебе не сделаю. Ни сейчас, ни впредь… Я могу убрать руку?

Кира утвердительно дернула головой, и ладонь исчезла с ее губ. Стас, чуть прихрамывая, подвел ее к стулу и нажал на плечи, заставляя сесть, потом с ловкостью фокусника выхватил откуда-то моток веревки и несколькими быстрыми движениями притянул Киру к спинке стула, пропустив веревку у нее под грудью.

— А это зачем? — озадаченно спросила она, даже не попытавшись сопротивляться, и Стас слабо улыбнулся, опускаясь рядом на пол. Его левая рука все еще была перевязана, а лицо испещряло множество мелких шрамов.

— Лишь затем, чтобы ты сидела смирно — ты же у нас девушка эксцентричная. А ты думала, пытать начну страшным образом? С последующим убиванием?

— Но ведь ты же… ты же…

— Я же. Ты насчет больницы? — его верхняя губа на мгновение слегка вздернулась, словно у недобро ухмыляющегося волка. — Так я уж неделю, как в себя пришел… отлежал себе все на свете, ходить пришлось заново учиться… Специально просил тебе не сообщать — все ждал, ждал… когда же сестра ко мне придет… Но ты так и не пришла, — глаза Стаса зло сверкнули. — Ты меня бросила, Кира! Просто бросила! После того, как я чуть не отправился на тот свет из-за твоего истеричного выбрыка, ты меня бросила!

— Стас, я просто…

— Мне не нужны оправдания, — ровно сказал Стас, внезапно успокоившись и осторожно потирая затылок. — Это произошло — и все. Черт, у меня до сих пор такие дикие головные боли… и проклятое ребро срослось кое-как…

— Ты еще смеешь меня в чем-то упрекать?! — вспылила Кира, сжимая пальцы в кулаки. — После всего, что ты здесь натворил?! Да, я не хотела к тебе приходить, потому что мне было жутко видеть тебя… жутко сознавать, что такое является моим братом! Да, бросила… хотя мне следовало тебя убить, сволочь! Как ты убил всех тех людей! Как ты убил… Вику! — она зажмурилась, и Стас легко погладил ее по сжатым пальцам.