Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

«Происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии имели тогда большое на меня влияние. Я в них находил <…> неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины в недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые. Сии последние соображения укрепили меня весьма сильно в республиканском и революционном образе мыслей».

Пушкин познакомился с Пестелем 9 апреля 1821 г. в Кишиневе (хотя мог видеть его в феврале в Тульчине). В этот день в дневнике поэта сделана следующая запись:

«Утро провел с Пестелем [который, как ни парадоксально, был направлен в Кишинев правительством для сообщения о деятельности там общества „Свободная Греция“]; умный человек во всем смысле этого слова. Mon coeur est matérialiste, говорит он, mais ma raison s'y refuse[950]. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

В тот же день Пушкин записал, что брат предводителя греческих повстанцев князь Дмитрий Ипсиланти сказал ему, что греки перешли через Дунай и разбили турецкий корпус; в следующей записи, от 4 мая, — что был принят в масоны; а 9 мая замечает: «Вот уже ровно год, как я оставил Петербург». На последней неделе мая в Кишиневе Пушкин снова встретился с Пестелем, который после этого вернулся в Тульчин. (Судя по всему, он приезжал в Одессу зимой 1823 г., но указаний на то, что они с Пушкиным там встречались, нет.)

О петербургских событиях 14 декабря Пушкин узнал спустя неделю у себя в Михайловском, приблизительно 20 декабря 1825 г. В течение двух следующих недель он наверняка получил (с оказией, то есть из писем, переданных с надежным знакомым) известия об участии в восстании Рылеева, Кюхельбекера и Пущина, а также об аресте в Линцах Пестеля. 4 или 5 января 1826 г. слева на полях чернового наброска гл. 5, V и VI — точно посередине романа («Татьяна верила… снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны..», она ожидала беды, если «быстрый заяц… перебегал дорогу ей») — и снова слева на полях черновика гл. 5, IX–X («Морозна ночь… Как ваше имя?…Харитон»; Татьяна кладет под подушку зеркало, чтобы запомнить вещий сон) сверху вниз начерчены профили, и первым оба раза — профиль Пестеля. На этих карандашных набросках у Пестеля голова древнего грека и тяжелая челюсть медального Наполеона. Ниже, за Пестелем, на полях черновика гл. 5, V–VI профили идут в таком порядке: стилизованный Робеспьер-Пушкин; большой, похожий на Панча, Мирабо; старик Вольтер в виде Гавроша; слева от Вольтера — утиный профиль некрасивого Рылеева. Последний раз Пушкин видел Пестеля четыре с половиной года назад, а Рылеева — больше пяти с половиной, зрительная память поэта, судя по всему, была чрезвычайно цепкой[951]. На черновике гл. 5, IX–X другие профили за пестелевским следуют в таком порядке: очень русское лицо Пущина (дважды), недекабрист Вяземский в очках, а в нижнем углу на полях справа опять голова Рылеева и длинноносый, со срезанным подбородком, трогательный профиль Кюхельбекера.

Кюхельбекера и Вяземского Пушкин последний раз видел около шести лет назад, а своего старого лицейского друга Пущина — когда тот приезжал к нему 11 января 1825 г. Пущин в мемуарах писал, что Пушкин знал о его принадлежности к тайному обществу и говорил ему: «Впрочем, я не заставляю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне ие доверяешь. Верно, я этого доверия не стою по многим моим глупостям». Что же до отношений Пушкина и Рылеева, то велик соблазн поверить не слишком достоверному свидетельству Соболевского, более позднего приятеля поэта. По нему выходит, что около 10 декабря 1825 г. Пушкин услышал о смерти Александра I и решил, в нарушение приказа, приехать в Петербург; остановиться он хотел на квартире Рылеева — далеко не самого близкого своего друга. Приехав, он бы как раз успел, в роли сочувствующего, принять участие в событиях 14 декабря; но дорогу перебежал заяц, и Пушкин вернулся. Если все это правда (в чем нет уверенности), то «быстрый заяц», вестник беды, изящно соединяет пушкинский рассказ о суеверных страхах Татьяны и задумчиво вычерченные профили мятежников (в тетради 2370), к которым поэту не пришлось присоединиться.

11 Холоднокровный генерал… — может означать флегматичного, не отличающегося умом, но мужественного и либерально настроенного генерала Второй армии Алексея Юшневского (1786–1844), приятеля Пестеля.

Возможное чтение стиха 12 начинается с зачеркнутых слов:

Там Р —

«Р» может расшифровываться и как «Русский», и как «Рюмин», — подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин, отчаянный храбрец, один из пяти повешенных декабристов.

Еще один зачеркнутый стих:

В союз славянов вербовал… —

может быть вариантом 10-го или 11-го.

XVIII

Сначала эти заговорыМежду Лафитом и Клико<Лишь были> разговоры,4 И не <входила> глубокоВ сердца мятежная наука,<Все это было только> скука,Безделье молодых умов,8 Забавы взрослых шалунов…

2 Между Лафитом и Клико… — Галлицизм, entre deux vins[952], означающий «непринужденно», «за бокалом вина».

8 Забавы взрослых шалунов… — Комментарии Бродского к строфе XVIII — бесстыдный фарс. В подобострастном старании доказать, будто Пушкин был пламенным революционером, этот советский лизоблюд решил воспользоваться не «эстетическим» или «текстологическим» методом, а «историческим» или «идеологическим», с помощью коего он и приходит без труда к заключению, будто данная строфа должна была предшествовать строфе XIV и, таким образом, в исторической последовательности описывать рудименты декабристского движения (в 1934 г. покойный Томашевский осмелился нанести несколько сокрушительных ударов по подтасовкам Бродского). Бродский нашептывает, что «забавы» на языке Пушкина означают «любовь» и «вдохновенье», а «шалун» (фр. polisson) на том же языке означает «революционер» и «философ»; в результате пушкинские «забавы взрослых шалунов» превращаются в идиотские «любовь и вдохновенье взрослых философов».

В 1824 г., вероятно в мае, Вяземский писал из Москвы Пушкину в Одессу:

«Ты довольно… подразнил [правительство], и полно! А вся наша оппозиция ничем иным ознаменоваться не может, que par des espiègleries [как только проказами]. Нам не дается мужествовать против него: мы можем только ребячиться. А всегда ребячиться надоест».

Строфа XVIII явно не окончена, и это заставляет думать, что всего написано было не более восемнадцати строф. Ее следование за строфой XVII очевидно. Пушкин явно намеревался начать строфу словами «Все это было…» и дальше перечислять: разговоры за вином, «куплеты, дружеские споры» (отвергнутое чтение стиха 3) и пр. Затем он заменил в стихе 1 «разговоры» на «заговоры», а в 3-м написал «Все это были разговоры», но затем зачеркнул первые два слова.

Еще одно отвергнутое чтение в стихе 5: вместо окончательной «мятежной науки» было «мятежное мечтанье», рифмовавшееся с отвергнутым вариантом в стихе 6 «Все это было подражанье», позже исправленное на «Все это было только скука».

Остаток строфы состоит из разрозненных слов. Расшифровке поддаются «Везде беседы недовольных… Узлы… И постепенно сетью тайной… Наш царь дремал».

К этому тексту десятой главы можно прибавить еще одну строфу или часть строфы (вдоль центральных стихов которой, в беловой рукописи «Путешествия Онегина», V, Пушкин провел вертикальную черту и рядом со стихом 10 пометил: «в X песнь»). Можно предположить, что строфа XVIII гл. 10 завершала хронику событий, приведших к образованию тайных обществ, и Пушкин снова возвращался к Онегину (которого оставил в Петербурге, после сцены с Татьяной, в «романном» апреле 1825 г.). После связующей строфы (условно «гл. 10, XIX») роман мог продолжаться так (условно «XX»):

Наскуча или слыть Мельмотом,Иль маской щеголять иной,Проснулся раз он патриотом4 Дождливой, скучною порой.Россия, господа, мгновенноЕму понравилась отменно,И решено, уж он влюблен,8 Уж Русью только бредит он.Уж он Европу ненавидит,С ее политикой сухой,С ее развратной суетой………………………………………

После чего Онегин мог сойтись с декабристами и 14 декабря 1825 г. быть свидетелем восстания.