Оно - Стивен Кинг

— Кто солгал, папа? — спросил тогда восьмилетний Генри, негодуя из-за несправедливости, допущенной по отношению к отцу. Про себя он подумал, что найдет этих лжецов, когда вырастет, обмажет их медом, свяжет и посадит в муравейник, как в некоторых вестернах, которые показывали по субботам в кинотеатре «Бижу».

И поскольку его сын никогда не уставал слушать эту историю (хотя, если б Буча спросили, он бы заявил, что рассказывал все, как было), Бауэрс-старший заливал его уши ненавистью и жалобами на тяжелую судьбу. Он объяснял сыну, что все ниггеры глупые, но некоторые еще и хитрые, что в глубине души все они ненавидят белых мужчин и хотят вспахать «бороздку» белой женщины. Может, дело совсем не в страховке за подохших куриц, говорил Буч. Может, Хэнлон хотел возложить на него вину, потому что видел в нем конкурента, торгующего той же продукцией. Он так и поступил, в этом можно не сомневаться, как мы не сомневаемся в том, что говно прилипнет к одеялу. А потом в городе нашлись белые обожатели ниггера, которые согласились подтвердить его слова, да еще пригрозили отправить Буча в тюрьму штата, если тот не заплатит ниггеру. «И почему нет? — раз за разом спрашивал Буч своего сына, который слушал, широко раскрыв глаза, молчаливый и с грязной шеей. — Почему нет? Я всего лишь человек, который сражался с японцами за свою страну. Таких, как я, много, а он единственный в округе ниггер».

После истории с курами одно неприятное событие следовало за другим. На тракторе «Дир» лопнула тяга; на северном поле сломалась борона; чирей на шее начал нарывать и его пришлось вскрыть, потом начал нарывать снова, и дело закончилось хирургическим вмешательством; ниггер использовал деньги, полученные нечестным путем для того, чтобы сбивать цены Буча, и покупатели перетекли к нему.

Генри только и слышал: ниггер, ниггер, ниггер. Все ставилось в вину ниггеру. У ниггера красивый белый дом со вторым этажом и котлом на жидком топливе, тогда как Буч, его жена и сын вынуждены жить чуть ли не в лачуге с обитыми рубероидом стенами. Когда ферма не приносила дохода и Бучу приходилось какое-то время работать в лесу, вина все равно ложилась на ниггера. И когда их колодец пересох в 1956 году, виновник остался прежним.

В тот же год Генри, тогда десятилетний, начал прикармливать собаку Майка, Мистера Чипса, бульонными косточками и картофельными чипсами. Очень скоро Мистер Чипс вилял хвостом и бежал на зов Генри. И однажды Генри скормил ему фунт гамбургера, щедро сдобренного ядом для насекомых. Яд он нашел в сарае и три недели копил деньги, чтобы купить мясо в «Костелло».

Мистер Чипс съел половину отравленного мяса и остановился. «Давай, заканчивай пиршество, ниггерская псина», — прошипел Генри. Мистер Чипс завилял хвостом. Генри звал его так с самого начала, и он думал, что это всего лишь еще одна кличка. Когда начались боли, Генри достал из кармана бельевую веревку и привязал Мистера Чипса к березе, чтобы тот не мог убежать домой. А потом сел на плоский, нагретый солнцем камень, оперся подбородком на ладони и наблюдал, как умирает собака. Сидеть пришлось долго, но Генри полагал, что потратил время не зря. В конце у Мистера Чипса начались судороги, а из пасти потекла зеленая пена.

«И как тебе это нравится, ниггерская псина? — спросил Генри собаку, которая повернула глаза на звук голоса Генри и попыталась вильнуть хвостом. — Тебе пришелся по вкусу твой ленч, говенная дворняга?»

Когда собака умерла, Генри отвязал веревку, пошел домой и рассказал отцу о том, что сделал. К тому времени старший Бауэрс уже совсем рехнулся; годом позже жена уйдет от него после того, как он изобьет ее чуть ли не до смерти. Генри точно так же боялся отца, а иногда жутко ненавидел, но при этом и любил. И в тот день, рассказав об отравлении псины, почувствовал, что наконец-то подобрал ключик к отцовской любви, поскольку Буч хлопнул сына по спине (так сильно, что Генри едва не повалился на пол), привел в гостиную и дал пива. Тогда Генри впервые попробовал пиво и всю оставшуюся жизнь будет ассоциировать его вкус с двумя положительными эмоциями: победой и любовью.

«Хорошее дело, и отлично сделано!» — воскликнул полоумный отец Генри. Они чокнулись коричневыми бутылками и выпили. Насколько мог понять Генри, ниггеры так и не узнали, кто убил их собаку, но предполагал, что определенные подозрения у них возникли. Он надеялся, что возникли.

Другие члены Клуба неудачников видели Майка только издали, то есть знали о его существовании — не могли не знать, раз уж Майк был единственным в городе негритянским ребенком, — но не более того, потому что Майк не ходил в начальную школу Дерри. Его мать была набожной баптисткой, и Майка отправили в Церковную школу на Нейболт-стрит. Между географией, литературой и арифметикой там еще заучивали Библию, разбирали значение десяти заповедей в безбожном мире и обсуждали повседневные моральные проблемы (что делать, если на твоих глазах приятель что-то украл или учитель при тебе упомянул имя Господа всуе).

Майка Церковная школа вполне устраивала. Случалось, он подозревал, что чего-то лишен — скажем, более активного общения с детьми своего возраста, — но с этим соглашался подождать до средней школы. Он, конечно, немного нервничал, из-за цвета своей кожи, но, с другой стороны, насколько он видел, его мать и отца в городе уважали, и Майк надеялся, что точно так же будут относиться и к нему.

Исключение из этого правила составлял, само собой, Генри Бауэрс.

И хотя Майк старался этого не показывать, Генри вызывал у него ужас. В 1958 году Майк, стройный и хорошо сложенный, ростом превосходил Стэнли Уриса, но Билла Денбро еще не догнал. Его быстрые ноги несколько раз спасали его от кулаков Генри. И, разумеется, он учился в другой школе. Из-за этого, плюс из-за разницы в возрасте, их пути редко пересекались. И Майк прилагал все усилия к тому, чтобы как можно реже встречаться с Генри. Ирония судьбы: хотя Генри ненавидел Майка Хэнлона больше, чем любого другого парня в Дерри, Майку доставалось от него меньше, чем остальным.

Но все-таки доставалось. Весной, после убийства собаки Майка, Генри выскочил из кустов, когда Майк шел в город, чтобы взять книги в библиотеке. Стоял конец марта, солнышко припекало, по такой погоде Майк мог бы поехать и на велосипеде, но в те дни твердое покрытие на Уитчем-роуд обрывалось сразу за фермой Бауэрсов, а это означало, что в марте дорога превращалась в болото.

«Привет, ниггер», — осклабился выскочивший из кустов Генри.

Майк попятился, стреляя взглядом то направо, то налево, выискивая шанс на спасение. Он знал: если удастся проскочить мимо Генри, то он сумеет от него убежать. Генри был крупнее, сильнее, но и медлительнее.