На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

—  То, что ты уже не на тротуаре, — вскоре напомнила она себе, — не значит, что ты в большей безопасности.

Повседневная жизнь Княгини была запутанным клубком секретов, любовников мужского и женского пола, молодых и старых, зависимости не столько от Князя, сколько от его отсутствия, хотя было известно, что она бросала грозные взгляды, а подчас и проклинала того, кто хотя бы жестом мог отозваться о ней как об очередной безнравственной молодой жене. Отсутствие Князя было не просто пустотой в постели Княгини — это было дело в процессе подготовки, иногда — вдали от Венеции, и она довольно часто оказывалась неким связующим звеном, если не замещала его —  запиралась на много часов в отдаленных комнатах с закрытыми ставнями, говорила всегда полушепотом с франтоватым англичанином по имени Деррик Тейн, который являлся по меньшей мере раз в неделю с серой утренней шляпой в руке, оставлял визитку, если Княгини не было дома. Камерьеры, обычно радостно реагировавшие на всё, происходящее во дворце, кажется, стыдливо скрывались, как только он появлялся в поле зрения — закрывали глаза, фыркали, крестились.

 —  Что происходит, — спрашивала Далли, но никто не отвечал.

Что бы это ни было, это не было похоже на романтику. Иногда Тейн появлялся, когда Князь был в отъезде, но, кажется, гораздо чаше именно Князя, который, подобно восточному ветру леванте, мог ворваться в город в любой момент, жаждал видеть Тейн.

Далли потребовалось немного времени, чтобы узнать, какой на самом деле может быть Княгина, и иногда она ловила себя на мысли, что ей хочется дать этой женщине пинка.

 —  Твоя подруга, конечно, умеет внушить хандру, — сказала она Хантеру.

— Долгое время я считал ее на самом деле достаточно глубокой, —  сказал Хантер. — Потом понял, что по ошибке принимал путаницу за глубину. Как на полотнах, создающих иллюзию дополнительного объема, хотя каждый слой, взятый в отдельности, почти прозрачно плоский. Ты видишь, какого рода посетители к ней ходят. Видишь, как долго она может сосредотачиваться на чем-либо. Она зажилась на этом свете.

—  Какой-нибудь вспыльчивый тип со стилетом, — Далли пыталась скрыть надежду в голосе.

 — О, вероятно, нет. Но риски, которые она на себя берет, не обязательно романтического толка, ну...

 —  Всё в порядке, Хантер, ничего не хочу об этом знать.

 —  Ты в безопасности, пока смотришь в оба.

А иногда намечалось что-то, похожее на засаду, хотя Далли не была уверена, что это именно она. Иногда Княгиню видели, когда она бойко совещалась с телохранителями Спонджиатоста, расставленными на соседних улицах, на их ливреях изображен старинный фамильный герб —  губка, лежащая на шахматном поле в языках пламени. Она нежилась в укромных альковах с аккуратными девицами, официальным ремеслом которых была секретарская работа, они никогда не посещали палаццо больше двух раз, хотя Далли точно не считала. Уходя, они оглядывались и бросали довольно насмешливые, а вовсе не печальные взгляды на окна спальни Принчипессы. Среди других ее посетителей неизменно был Хантер, и если ему велели присматривать за Далли, он был джентльменом и делал это незаметно.

Где-то в Атлантическом океане между Нью-Йорком и Геттингеном Кит почти начал надеяться, что однажды, в каком-нибудь пригрезившемся будущем, когда его молчание станет веским доводом для Перл-Стрит, придет его время вернуться, начать действовать от имени жаждущего мщения призрака Вебба, вернуться в дневную Америку, к ее земным делам, ее непреклонному отрицанию ночи. Где акты вроде того, который он задумал, назывались не иначе как «Террор», потому что язык этой местности — он больше не мог называть ее домом — не знал других слов. Но в этом городе неизбежно близился час, которому он затруднялся даже найти объяснение. Сидя на Пьяцце с несколькими сотнями других, попивая из крохотных чашечек горькую обожженную грязь, которую этот народ называет кофе, пока голуби вместе или по отдельности разыскивали жемчужно-серый цвет морского неба, Кит задавал себе вопрос, насколько более-менее реальной может оказаться Внутренняя Азия, которую он сейчас искал. Город, кажется, был построен для торговли, но базилика Сан-Марко слишком безумна для торгового дела, в своей напряженной неуместности она стремилась к мечте, которую никогда не смогла бы признать. Цифры торговли были «рациональны» — соотношения прибылей и убытков, курсы обмена, но среди множества вещественных чисел были те, которые находятся в промежуточном пространстве —  «иррациональные», своим подавляющим количеством они значительно превосходили эти простые коэффициенты. Нечто похожее происходило здесь, проявлялось даже в странном хаотическом вспомогательном множестве венецианской нумерации домов, из-за которой он уже не единожды заблудился. Он чувствовал себя, как человек, который знаком только с действительными числами, а смотрит на комплексную переменную....

 —  Что, снова ты? Оставлю тебя наедине со своими мыслями, не буду вмешиваться, просто присоединись к моему ланчу.

   Ее волосы были подобны гонгу, перенаправившему его внимание.

 — Прости за это утро, Далия. Не хотелось бы, чтобы ты била копытом таким образом.

 —  Я? Я никогда не бью копытом. Давно выросла из своих ковбойских сапог.

— Слушай, присядь, я чем-нибудь тебя угощу. А вот Риф, пусть он тебя чем-то угостит.

   Она быстро осмотрела ряд столиков, словно не хотела, чтобы ее узнали.

  —  Предполагалось, что это должен быть Квадрат?

  — Просто направился к первому попавшемуся пустому месту.

 —  Это заведение испортилось еще пятьдесят лет назад, когда в город пришли австрийцы и оккупировали его. Больше в этом городе ничего хорошего не осталось. Иногда пробую там лавену, кофе лучше.

  — Послушай, Далия, благодаря Д. и Д. я здесь сегодня с 'Пертой.

Риф, важный, как Кавур, собирался куда-то в другое место, присоединился к ним на минутку.

—  Она чувствует себя неуверенно, когда кто-то выглядит, как ты, и это может продолжаться неделями.

 —  Рад помочь. Думаю.

   Воцарилась тишина.

 — Ладно, — спустя некоторое время взвизгнула Далли, — держу пари, что вы, парни, замышляете что-то противозаконное! Это любой поймет, просто посмотрев на вас.

—   О, — Риф, кажется, немного нервничал, —  мы всегда такие.

 — Вы уже сидите в неправильном кафе —  это подсказка для наблюдателя, и таких подсказок достаточно много для того, чтобы понять: вы оба — приезжие, возможно даже — стесненные в средствах.

  — С нами правда всё в порядке, — пробормотал Риф.

  — Я могла бы помочь.

  — Не в этом случае, — сказал Кит.

—  Послушай, это действительно опасно, — объяснил Риф, словно этого могло быть достаточно, чтобы заставить ее уйти.

—  В таком случае вам, вероятно, лучше не привлекать внимание каждый раз, когда вы ходите по городу или открываете рот, а я, с другой стороны, знаю, как передвигаться по городу, оставаясь невидимой и неслышной, и, что важнее, я знаю здешних людей: если они — и не совсем те, кто вам нужен, они знакомы с теми, кто вам может пригодиться. Но ради бога, вы — сами себе хозяева, продолжайте в том же духе, если это то, чего вы хотите.

   Риф протянул руку к полям шляпы, это всегда было плохим знаком.

  — Скажу вам прямо — у нас не так много денег, чтобы ими разбрасываться.

—  Мне не нужны ваши деньги, мистер Траверс, хотя не могу ручаться за других жителей этого города, потому что это — обычная история, когда-то люди имели обыкновение оказывать услуги бесплатно, но это было давно.

—  Даже если это связано с государственными интересами? — спросил Кит, после чего брат бросил на него очередной предостерегающий взгляд.

— Незаконно, но связано с интересами государства. Ну и ну. Что бы это могло быть? Дайте подумать минутку.

 — Где ты ее откопал, — покосился на них обоих Риф. — Одна из твоих старых любовниц из колледжа?

—   Ха! — воскликнули Кит и Далли, более-менее хором.

  —  Она честная, Рифер.