12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Он вошел в дом и постучал о приступочку концом своего зонта.

— Эй, фермер!

Гюлотт сидел в одной жилетке за письменным покатым, на манер конторки, столом. Внутри же по бокам углубления, где были кучи бумага, находилось пять ящиков для денег. С массивными очками на косу Гюлотт подводил итоги счетам за последний месяц. Вся его фигура терялась в глубине стола. Перед ним лежала раскрытая книга, исчерченная крупным неровным почерком, запачканная кляксами и захватанная грязными пальцами, а рядом с книгой были навалены стопочки монет.

Он закрыл свою конторку и направился к порогу.

— Не господин ли Эйо пожаловал — сказал он. — Несомненно, он. Чего же вы стоите в прихожей?

— Не беспокойтесь, — ответил тот. Я проездом. Дай, думаю, загляну, как поживает фермер. И вот завернул к вам ненароком.

Гюлотт настаивал:

— Вы, наверно, выпьете стакан пива. Закройте-ка зонтик.

— Нет, уж я как-нибудь в другой раз. Ведь я на своей одноколке. Теперь пора и домой. Гюлотт взял из его рук зонтик и поставил его на лестницу, чтобы стекла с него вода, говоря, что неучтиво так скоро уезжать и, раз он уж приехал, то побудет с ним немножко. Эйо уступил.

— Немножко разве, так уж и быть, только ради вас. Не откажусь, пожалуй.

В передней он счистил с ног грязь, обвиняя погоду за то, что приходится марать пол и затем, заметив половик у дверей комнаты, принялся с усердием вытирать свои ноги.

Он вошел, наконец, и при виде Жермены, которая заканчивала уборку комнаты, осклабился улыбкой.

— И подумать, что когда-то я носил ее на руках, господин фермер. А теперь такая большая выросла. Чудеса!

Его восхищенье росло. Он с интересом оглядывал ее со всех сторон.

— А руки-то какие, грудь одна чего стоит, глаза… Прямо настоящее божье созданье, залюбуешься просто. Эх, хе-хе… Наше бы время, да нашу бы молодость.

И прибавил тряхнув головой:

— То ли бы было. Я уж знаю, что бы тогда сделал. Ну, а теперь-то мы, как говорится, старые хрычи. Теперь очередь за нашими сыновьями.

— Ну, не скажите, — промолвил Гюлотт. — Раз у человека есть это… Он показал на сердце.

— Э, да что тут говорить, — закончил Эйо с гримасой.

Он сел, протянув ноги вперед.

Жермена предложила ему на выбор пива, вина, ликеров. Он мотал головой, говоря нет, а под конец согласился остаться позавтракать.

— Это — другое дело, — сказал он. — Скушать чего-нибудь не откажусь. Я-то свой завтрак, признаться, просрочил.

Выехал он из дома в шесть часов утра. Заезжал на фермы, чтобы поговорить о делах. Выпил водки и теперь немного проголодался. Он рассказывал свои приключения, посмеиваясь при каждом слове, и глазки его блестели…

Гюлотт, почуяв навертывающееся дельце, смеялся вместе с ним.

— Видите, какой я невежа. И не спрошу даже, как ваша супруга? Как ее здоровье? — проговорил он, когда Эйо кончил.

— Как всегда, слава Богу, спасибо. Ревматизм, разумеется само собою.

— Да, она пожилая женщина. У всех в ее годы всегда что-нибудь. У одного — одно, у другого — другое. У меня вот — поясница. Иногда так заболит… Страсть.

И разговор продолжался в рамках учтивости с обеих сторон, и каждый думал о возможной для него выгоде.

Жермена разостлала скатерть, на которой уставила пшеничный хлеб, целую тарелку масла, кофейник, сахарницу и красивую чашку, расписанную золотыми разводами с веточкой розы, под которой красовалась надпись: «шипов бояться, розы не сорвать».

Эйо присел, все еще отговариваясь и заявляя, что он удовольствуется одним лишь ломтиком хлеба. У него сегодня, собственно говоря, нет аппетита. И, продолжая отнекиваться, он отрезал себе еще кусок хлеба и густо намазал его маслом. Дожевав его, он взялся за третий кусок. Хлеб был воистину на славу, — кто таким хлебцем не соблазнится? Он расточал Жермене похвалу, аппетитно разжевывая куски. Он уничтожил целую треть хлеба, прикончил все масло и выпил целых три чашки кофе, одну за другой. После чего обтер удовлетворенно губы о край скатерти и похлопал себя слегка по животу.

— Ведь надо же было войти, — сказал он. — Я очень, очень рад, что увидел вас. Хорошие приятели — сущий клад.

Он закурил трубку и попросил осмотреть животных. Гюлотт подумал, что ему нужна лошадь и провел его в конюшню. Эйо нашел лошадей прямо великолепными.

— Я ошибся, — подумал Гюлотт, — не стал бы он так — расхваливать…

Он повел его в хлев. Там господин Эйо выказал осмотрительность, молча оглядел коров, одну за другой, и, под конец, заявил, что он видел более красивых.

— Несомненно, ему нужна корова, — подумал Гюлотт.

И, засунув руки в брюки, Гюлотт равнодушно ответил ему, что быть может, есть коровы покрасивее, но нет лучше.

Эйо ступал по навозу до самых лодыжек, ощупывая каждую корову одну за другой. Белянка очень задыхалась, у буренки были слишком сонные глаза, соловая была истощена своим теленком, а когда подошел к черной корове, то пожал плечами, надувая щеки. Он взглянул искоса на фермера.

Они перешли затем в свинятник. Когда Гюлотт отворил дверь к свиньям, животные бегали в задней половине с задранными колечком хвостами и вращая заплывшими жиром, отупевшими глазами. Гюлотт и Эйо постояли некоторое время, глядя, как они, хрюкая, резвились и взрывали своими розовыми рыльцами солому. По временам они оступались на жирном полу и шлепались в навозную жижу, разбрасывая брызги в разные стороны, потом подымались и снова мчались, причем их мясистые ягодицы вздрагивали мелкою дрожью. Эйо пришел в восторг от их прелестных рыльцев.

— Дело-то, видно, опять к корове клонится, — подумал Гюлотт, следуя своей мысли.

И он показал Эйо по порядку: курятник, дровяной сарай, огород, фруктовый сад, и оттуда направился в поле.

Коротконогий человек находил все превосходным. Фруктовый сад оказался «знаменитым». Что касается картофеля, то только диву надо даваться такому росту. И так как они прошли осматривать люцерну, которая находилась от фермы в пятнадцати минутах ходьбы, Эйо вдруг заговорил о коровах, о белянке, которая задыхалась, о соловой, которая была истощена теленком, о черной, которая не стоила многого.

— У каждого свои соображения, — возразил Гюлотт спокойно. Мелкий дождь моросил не переставая, застилал перед ними деревню, покрывал тонкой серой сеткой листву и травы. Их одежды были обрызганы алмазными каплями воды, от которой защищал их зонтик в руках Гюлотта. Промокшая земля приставала к их башмакам комьями густой, желтой грязи. И время от времени Эйо тщательно вытирал свои нога о траву, отличаясь вообще чистоплотностью.

— Отвратительная погода.