В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— Мне всегда это нравилось в тебе. Ты словно еж — стоит тебя чуть тронуть, как ты тут же выпускаешь иголки, даже не задумываясь о правилах хорошего тона, — он помолчал немного, а потом проговорил более мягким тоном. — Ты сегодня так прекрасна, так очаровательно счастлива. Немудрено, что этот юнец потерял голову.

Марина передернула плечами, а потом вскинула голову решительно.

— Я должна вернуться в залу. У меня записаны несколько танцев после этой…, — она прислушалась к музыке, доносящейся из дома, и договорила. — Этой кадрили. Прошу простить меня, Сергей Кириллович.

Она направилась к особняку, но когда проходила мимо него («Как можно далее! Лишь бы не коснуться ненароком!»), была поймана им за руку и удержана от дальнейшего бегства.

— Когда в следующий раз соберетесь подышать свежим воздухом, сударыня, позаботьтесь о том, что делаете это в одиночестве, — сказал Сергей, и Маринина кровь вскипела от ярости, ясно расслышав намек в его голосе. Она с силой дернула руку, но так и не смогла вырвать локоть из его цепких пальцев.

— Вы оскорбляете меня! — прошипела она, видя по его глазам, как он забавляется этой ситуацией, в которую она попала.

— О нет, всего лишь предупреждаю. Ведь всем известна истина — la coquetterie est le fond de l'humeur des femmes[349].

— В качестве кого вы даете мне сей совет, Сергей Кириллович? — Марина в данный момент ощущала только одно желание — побольнее уколоть его, заставить стереть с губ эту насмешку. — Как друг моего супруга или как ревнивый любовник?

Что-то странное мелькнуло в его глазах, и вдруг Марина поняла, что попала в самую точку — наблюдая за ней исподтишка нынче вечером, он действительно испытывал муки ревности. Она осознала это и устыдилась собственных резких слов, зная по себе, что тоже нападала бы сейчас на него, застав его в саду в этой тиши и темноте летней ночи с другой женщиной. Да, они не связаны нынче никакими обязательствами друг перед другом, но сердцу-то этого никак не доказать.

Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар. Вот и ее чувство никак не желало угасать, а лишь все сильнее разгоралось — от встречи к встрече, от взгляда к взгляду, от простого легкого прикосновения.

Сергей молча разжал пальцы и выпустил ее локоть, позволяя ей уйти в дом. Марина несколько мгновений колебалась, разрываемая на части желанием остаться тут, подле него, вдыхая дивный аромат цветов, от которого голова шла кругом, и так хотелось чувствовать себя любимой и любить безрассудно самой. Но в то же время она помнила, что сама себе дала обещание вычеркнуть его из своего сердца, а по возможности — и из своей памяти, и потому только кивнула благодарно на его жест и, расправив гордо плечи, аккуратно ступая по мелким камешкам прогулочной дорожки, пошла к усадебному дому, манящему своими ярко освещенными окнами да музыкой, струящейся из распахнутых створок. Она так ни разу и не обернулась, как бы ни хотела сделать этого, но она спиной ощущала на себе его пристальный взгляд, которым он провожал ее, пока Марина не скрылась из вида.

— Il est là[350], — тихо сказала Марине Жюли, едва та переступила порог залы. — Прибыл незадолго до бала и, по-видимому, останется до конца празднеств. Что с тобой, ma chere? Ты такая бледная…

Сразу при входе в лицо Марине ударила волна горячего от свечей и многочисленных вдохов воздуха, обоняние резанули резкие ароматы духов. Подобный контраст с прохладой сада заставил ее ощутить легкую дурноту, и она поспешила присесть в кресла, стоявшие у стены. Жюли поспешила за ней, по пути прихватив с подноса, бокал прохладного оранжада.

— Вот, изволь выпить, — она протянула подруге напиток. — Подать солей?

— Нет, не нужно, — отмахнулась Марина. — Мне уже лучше. Тут так душно…

— Как и всегда, летом на балу, — пожала плечами Жюли, нахмурившись. Она раскрыла Маринин веер и подала его хозяйке, чтобы та начала обмахиваться им в попытке получить хоть какое-то подобие ветерка. — Я должна кое-что тебе сообщить, ma bonne. D'après ce qu'on dit[351] вскорости будет объявлено… Быть может, по этой причине Анатоль Михайлович так легко позволил тебе приехать сюда одной.

— Что? Что будет объявлено? — глухо спросила Марина, хотя сама уже знала ответ, который она легко прочитала в глазах подруги. «Государь желает видеть молодого князя Загорского у алтаря или по крайности, обрученным еще до конца этого года», — вспомнила Марина слова Анатоля, сказанные ей как-то по случаю. — «Никто не волен идти против желаний Его Величества».

— Кто? — коротко спросила она у Жюли, так и не дождавшись ответа. Та лишь пожала плечами.

— Это всего лишь bruits[352], — начала она, но встретившись с пытливым взглядом подруги, поняла, что ей придется досказать то, что она уже поведала той. — Я могу тебе сказать только мои предположения, судя по тому, что я заметила сама. Ты ведь знаешь, Paul иногда бывает таким упертым, и слова из него не вытянешь! Я думаю, это либо Мари Бельская, либо Варенька Соловьева, внучатая племянница старого Голицына. Скорее всего, первая, ибо вторая уж чересчур набожна да тиха для князя.

О, совсем наоборот, усмехнулась, с трудом сдерживая слезы, навернувшиеся на глаза, Марина, именно таких и выбирают себе в жены мужчины, подобные князю Загорскому, судя по бракам последнего десятилетия.

Она перевела взгляд в другой конец залы, где подле мадам Соловьевой и княгини Голицыной, скандально известной в свете, как Princesse Nocturne, стояла девушка. Марина не знала близко ни m-m Соловьеву, ни уж тем паче, ее дочь, лишь пару раз пересекалась с ними в Дворянском собрании. И если бы не слова, произнесенные Жюли, вряд ли бы когда обратила на mademoiselle Соловьеву внимание. Но теперь Марина даже выпрямилась в кресле, чтобы получше разглядеть ее.

Девушка была невысока ростом, хотя выше самой Марины, на первый взгляд. Ее каштановые волосы были уложены в локоны по обеим сторонам лица, наполовину прикрывая бледные щеки, что делало ее лицо еще более худым и длинным, чем на самом деле. Неужели ее маменька не видела, насколько не красит этот куфур дочку? А этот бледный палевый оттенок платья? Он придает девушке совсем болезненный вид, совершенно не красит ее. Но вот на щеки mademoiselle Соловьевой набежал румянец, а губы раздвинулись в улыбку, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, и обыкновенное, не блиставшее особой красой лицо девушки словно преобразилось, превращая ту, если и не в красавицу, то бесспорно, хорошенькую юную особу.

Марина перевела взгляд по предмет взора mademoiselle Соловьевой и ничуть не удивилась, заметив вошедшего в зал князя Загорского. Когда-то она тоже была также юна и беспечна, как эта хорошенькая улыбающаяся девушка. Когда-то она тоже искала глазами в толпе приглашенных на бал светловолосую голову и глаза цвета стали. Ведь именно ради них, ей казалось тогда, она живет…