История патристической философии - Клаудио Морескини

«Бог, поскольку Он не имеет начала, творит без начала все вещи, которые лишены начала, но существуют совокупно с Ним — и по причине неограниченного характера Его силы Он творит их различными […] Итак, с тем большим основанием следует считать, что Бог создает все вещи вместе и вне времени, коль скоро Он есть Единое, но благодаря Своей бесконечной силе Он делает их различными, и они всецело произведены от самих себя (III, р. 284 Otto).

То, что сила Бога бесконечна, допускалось также тем писателем, который, впрочем, противополагал подобную бесконечность ограниченности сотворенных вещей. Таким образом автор примыкает к соображениям, развернутым в «Врачевании эллинских недугов» Феодоритом Кирским, что подтверждается следующим местом: «Напротив, Творец мира не нуждается ни в орудиях, ни в материале; но что для других мастеров является орудием и материалом, что требует от них, кроме затрать: времени, утомительных усилий, умения и большого внимания, то для Бога есть воля: “Всё, что захотел, Господь сотворил на небесах и на земле, в морях и во всех безднах ” — гласят Священные слова (Пс. 134, 6). Он возжелал не сообразно со Своей силой, но сообразно с тем, что представлялось Ему достаточным. Для Него, разумеется, не было бы затруднительным создать десять раз по десять и двадцать раз по двадцать тысяч миров, поскольку пожелать есть наилегчайшая из вещей. И для нас, безусловно, нет ничего более легкого, однако наша сила не пребывает в гармонии с волей; а для Бога, напротив, возможны все вещи, являющиеся результатом Его волеизъявления, притом что для Него не существует различия между силой и волей. Во всяком случае Он не соизмерял творения со Своими возможностями, но […] сотворил все, что пожелал» (IV 52–54).

Однако фундаментальный пункт рефлексии автора «Вопрошаний к язычникам» состоит в желании доказать, что в Боге воля и сущность суть различные вещи, в то время как язычник рассматривает их как взаимообратимые предикаты: «Он обратит Свою волю в сущность, а сущность — в Свою волю» (III, 1, р. 286 Otto). В связи с этим опровержение мнения противника открывается замечанием, что не может иметь место обращение одного предиката в другой, если мы не имеем дело с реальной взаимозаменяемостью двух терминов, будь то в порядке нумерическом или чисто логическом:

«Обращение никоим образом не может произойти, если обращаемые термины не суть одно и другое или в рамках определения, или в рамках числа. И действительно, то, что является единичным с точки зрения числа, может оказаться двумя раздельными вещами с точки зрения логики, подобно тому, как прямая линия нумерически единственна в том, что касается сущности, но есть две различных вещи согласно понятию “прямое” и согласно понятию “линия”» (III 1, р. 288 Otto).

Пример прямой линии не был чужд логическим писаниям Аристотеля, ибо на эту мысль нас наводит одно место из «Второй Аналитики» (17, 73b27–30), быть может, ставшее известным через комментаторов Аристотеля той эпохи.

Отличительной чертой автора «Вопрошаний» является, судя по всему, напротив, проведение различия между «существованием» и «существованием в какой–либо вещи»: второй из двух терминов принимает значение, близкое идее акцидентальности:

«Если одна вещь есть существование, а другая — сушествование в чем–то и если сущность Бога существует, в то время как Его воля существует в сущности, значит сущность Бога — это одно, а Его воля — это другое» (111, 1 р. 286 Otto).

Но наиболее важным пунктом аргументации выступает тот, в котором автор «Вопрошаний» стремится показать, что в тот самый момент, когда язычник утверждает, что бытие и воление в Боге суть одна и та же вещь, он, тем самым, утверждает двойственность самого Бога, как бы парадоксально это ни выглядело на первый взгляд:

«И действительно, как одно “отличное” является таковым по отношению к другому термину, так и другое “идентичное” идентично, в свою очередь, некоему другому термину» (HI 1, р. 288 Otto).

Аргументация, кажущаяся софистической, напротив, оказывается логичной и может быть понята в свете одного места из «Метафизики» Аристотеля, где Стагирит, изучая вещи относительные и их свойства, принимает во внимание также и тождество, классифицируя его как относительное. Вместе с «равным» и с «подобным» и тождество детерминировано связью в качестве отношения чисел:

«Так вот, все эти отношения касаются чисел, и они суть свойства чисел, а также — только по–другому — выражают равное, сходное и тождественное, ведь все они подразумевают отношение к одному; в самом деле, тождественно то, сушность чего одна, сходно то, качество чего одно, а равно то, количество чего одно» [118] (Аристотель «Метафизика», V 15, 1021а, 8–14). Понятием тождества как числового отношения воспользуется Боэций, чтобы проиллюстрировать связь между божественными Лицами в трактате о «Святой Троице», 6 (р. 180, 348 и сл. Moreschini): «Действительно, любое равное равно некоему равному и любое подобное подобно некоему подобному и тождественное тождественно некоему тождественному. Аналогично отношение, имеющее место в Святой Троице между Отцом и Сыном и между тем и другим с Духом Святым, в смысле отношения тождественного с тождественным».

После этого автор продолжает ход своих рассуждений, вводя различие между силой и энергией (потенцией и актом) с целью проиллюстрировать различие между волей и волением: между этой парой терминов, как он утверждает, существует аналогичное отношение (III 1, р. 288 Otto). При таком подходе допустимо утверждать, что между Богом и актом его воли существует то же самое различие, которое проводит межу между «существующим в какой–то вещи» и «несуществующим» (там же): речь идет об утверждениях на редкость смелых, оправданных намерением достигнуть то, что является принципиальным для автора дискуссии, то есть сохранить в целостности свободу божественной деятельности, которая была бы необратимо нарушена отождествлением сущности Бога с его волей. Озабоченность автора этим вопросом особенно очевидна в следующем затем отрывке: «Если Бог действует в силу того факта, что Он существует, Он производит по принуждению то, что производит: если, напротив, Он действует в силу воления, Он действует свободно; а действуя свободно, Он действует настолько, и так, и когда Он того хочет. Если, напротив, Бог действует по причине Своего бытия, Ему ни для чего не послужит воление, которым Он никаким образом не сможет воспользоваться» (III 2, р. 292 Otto).

Тема божественной свободы всплывает также в четвертом «вопрошании», по–скольку оно посвяшено проблеме вечности мира:

«Если то, чего сначала не было, а затем начало существовать, не может быть совечным тому, что есть всегда, как возможно, чтобы мир, если он имеет начало, был совечен Богу?» (IV, 2 р. 306 Otto).

Образец, на основе которого Бог сотворил мир, показывает, что Бог творил добровольно: и действительно, если бы Он творил только в силу собственного бытия, Он не имел бы никакой нужды в образце (IV 2, р. 312 Otto). И напротив, в другом произведении псевдо–Иустина, а именно в «Вопрошаниях язычников к христианам» утверждается, что сам факт, что Бог сотворил мир вследствие Своей воли, делает излишним употребление какого–либо вспомогательного инструмента:

«Если Бог действует посредством Своей воли, делает ли Он это, пользуясь каким–либо инструментом или же без такового? Бог свободен от потребности в том, что чуждо Его природе, и подобно тому, как Он вынашивает замысел без инструмента, так Он и действует без инструмента» (VII pp. 342–343 Otto).

Эти моменты неопределенности свидетельствуют о сложности тематики, заключающей в себе два полюса природы и воли Бога: ведь действительно, при утверждении свободы божественного действия существует опасность ввести в саму природу Бога что–то временное и акцидентальное; а с другой стороны, напротив, в отождествлении божественной воли и божественной природы таится опасность сделать Бога рабом необходимости, даже если это необходимость, внутренне присущая Его верховной благой природе. Анонимный автор «Вопрошаний» стремится упростить позицию язычника, но если мы рассмотрим других современных ему писателей, таких, как Гиерокл и Прокл, отмечает Микаэли, мы без труда сумеем отдать себе отчет в том, что поздний неоплатонизм прекрасно осознавал сложность названной проблемы.

БИБЛИОГРАФИЯ. L Abramowski. Peripatetische bei spaten Antiochenem // ZKG 79 (1969). P. 358–362; P. Allen. Some aspects of Hellenism in the early Greek Church historians //«Traditio» 43 (1987). Р. 368–381; G.W. Ashby. The hermeneutical approach of Theodoret of Cynhus to the Old Testament // Studia Patristica 15 (1984). P. 131–135; G. Bardy. Theodoret 11 DThC 15/1 (1946). P. 299–325; G.J.M. Bartelink. Homere dans les oeuvres de Theodoret de Cyr // «Orpheus» 2 (1981). P. 6–28; J.P. Bergjan. Theodoret von Cyrus undderNeunizanismus:Aspektederaltkirchlichen Trinitatslehre. Berlin — New York, 1994; P. Canivet. Histoire d'une entreprise apologetique au Vе siecle. Paris, 1958; E. Des Places. Le Platon de Theodoret 11 REG 63 (1955). P. 171–184; Idem. Le Platon de Theodoret // Studi in onore di A. Calderini e R. Paribeni. Milano, 1956. P. 325–366; J.N. Guinot. Lexegese de Theodoret de Cyr. Paris, 1995; I. Hadot. Les introductions aux commentaires exegetiques chez les auteurs neoplatoniciens et les auteurs chretiens // M. Tardieu (изд.). Les regies de I Interpretation. Paris, 1987. P. 13—34; C. Micaelli. La cristianizzazione delVellenismo. Brescia, 2005; M. Ninci. Aporia ed entusiasmo. II mondo materiale e ifilosofi secondo Teodoreto e la tradizione patristica. Roma, 1977; M. Richard. Notes sur revolution doctrinale de Theodoret // RSPh 20 (1936). P. 459–481; N. Wilson. Tradizione classica eautori cristiani nel IV–Vsecolo // CCC 6 (1985). P. 137–153; S. Zincone. Studi sulla visione delTuomo in ambito antiocheno (Diodoro, Crisostomo, Teodoro e Teodoreto). L’ Aquila–Roma, 1988.