Смута - Ник Перумов

Дворник, заметивший «барина с барыней и чадами», рысью подбежал к ним, вгляделся.

— Простите великодушно, барыня, не признаю вас. Пятнадцатая квартира? — там там их превосходительство генерал Емелин жительство имеют…

— Какой-такой Емелин? — возмутилась бабушка. — У нас договор найма! И как это ты нас не помнишь, Степан Евграфыч, если совсем недавно ты же нам вещи помогал носить? Вот, читай, ты же грамотный!

— Погодите… погодите… — ошарашенно забормотал дворник, сдвигая картуз на затылок. — Пятнадцатая квартира… точно, помню, история с ней была… сняли её на год, заплатили вперёд…

— Так я о чём тебе толкую, любезный?!

— Так год-то прошёл, барыня! И не один!.. То когда ж было, кто ж такую квартиру пустой держать станет!..

— Постой, постой, дорогой, — вмешался дедушка. — Вижу, тут какое-то недоразумение. Значит, квартиру сдали?

— Сдали, барин, да и как не сдать?

— А вещи?!

— Вещи все целы! Помилуйте, барыня, у нас дом приличный, не малина воровская! Аккуратно вывезли всё и сложили! Управляющий все бумаги имеет!.. Так это вы, выходит, были? То-то я смотрю — узнавать не узнаю, а лица-то вроде как знакомы!.. Только где ж вы, барыня, были?..

— Где надо, — с каменным лицом уронила бабушка. — Ну, веди тогда к управляющему, любезный. А заодно объясни, что это у тебя за безобразия на стенах написаны? Почему не убраны?

— Уберём, барыня, закрасим! Дому вообще ремонт требуется! Чека у нас тут разор навела, да, слава Богу, прогнали мазуриков!..

— Чека? В смысле Чрезвычайная Комиссия?

— Она, — кивнул дворник. — Как переворот-то случился, ну… леворюция эта…

— Революция…

— Да барыня, что ж вы так побледнели? Прогнали ж мазуриков! И государь вернулись! Аль не знаете?!

— Знаем, знаем, любезный, — поспешил Николай Михайлович. — Ну, коль управляющий здесь, то…

— Здесь, барин, третьего дня вернулся. Пойдёмте, он-то во всём разберётся…

Управляющий и в самом деле разобрался. Робкие его попытки выяснить, куда же барин с барыней пропали аж на семь лет, Мария Владимировна пресекла со всей решимостью. Мол, главное — вернуть вещи. И, кстати, нет ли иной квартиры, свободной? Очень уж ей нравится этот дом, где сумели сохранить их с супругом собственность!

— Сохранили, как есть сохранили! — залебезил управляющий. — Извольте-с сами убедиться, госпожа, ничего не пропало!.. И квартира есть, как не быть!.. Многие-с уехали, и того-с, с концами, контракты не продлили!.. А многие и того-с, с прошлой весны как съехали, так и всё!..

— Значит,1915-ый. Революция разгромлена. Добровольцы победили, — бабушка сидела, зажмурившись и запрокинув голову. — Что ж, Николай Михайлович, дорогой, всё-таки у них получилось!.. Получилось у наших кадет!.. Уверена, они тут сражались; надеюсь только, что живы…

— Даст Бог, живы, — профессор перекрестился. — Вот ведь удивятся!..

А Юлька с каким-то странным и горьким сожалением подумала, что, вот, кончается, не начавшись, их дружба. Ведь Феде, Пете и Косте сейчас уже по восемнадцать лет, если не по девятнадцать. О чём им говорить с двенадцатилетней девчонкой?..

Проблему, почему они оказались не в 1909-ом году, а в 15-ом, Николай Михайлович решительно отставил. Как и болезненный лично для него вопрос, почему не случилось никаких изменений в их 1972-ом, несмотря на успех кадетской миссии в 1917-ом.

— Потом все вопросы, потом! Сперва устроиться здесь, а потом уже разбираться! Почему случилось то, что случилось — выясним непременно, но не сразу!

Проще всего оказалось с паспортными книжками. В хаосе революции и гражданской войны очень многие остались без документов, масса архивов сгорела, оказалась растрёпана, рассеяна, и вот, пожалуйста — по предъявлению всего лишь каких-то «выписок из церковной метрической книги» добропорядочным подданным Российской Империи Марии Владимировне и Николаю Михайловичу Анофриевыем были выписаны паспорта. Относились они к дворянскому сословию, что подтверждалось выписками из соответствующих родословных книг Харьковской губернии. Над университетскими дипломами пришлось попотеть; от полноценной копии отказались, не под силу было от руки всё это воспроизвести в Ленинграде осенью семьдесят второго. Заменой стали «заверенные копии», готова была история о «пожаре в имении, уничтожившем семейные архивы», однако она не пригодилась. Теперь всё можно было валить на великую Смуту.

Юлька и Игорёк ходили по городу. Он казался и тем же, что они видела в 1909-ом, и совершенно другим. Куда меньше работало магазинов, и народу на улицах стало куда меньше. По Неве не ползли в таких количества суда и судёнышки, замерли баржи у Гагаринского пенькового буяна, там, где в 1972-ом высилось Нахимовское училище.

Но над Зимним дворцом развевался Императорский штандарт. Государь, не любивший это место и предпочитавший всему уютную гатчинскую резиденцию, на сей раз изменил себе и оставался в столице, наводя порядок.

— Ба с дедом счастливы, ты знаешь, — Юлька сидели с Игорьком на лавочке Летнего сада. — Будут лекции теперь читать…

Да, Онуфриевы-старшие безо всякого труда получили места на физико-математическом факультете питерского университета. Многие профессора сгинули безвестно, многие бежали — и далеко не все стремились вернуться. А ещё Николай Михайлович собирался решительно порвать с практикой невмешательства в научный прогресс и, для начала, развернуть производство антибиотиков.

«Это не так сложно. Технологии уже все практически есть, осталось только чуть-чуть подрихтовать…»

Питерская осень надвигалась, минули август и сентябрь. Несмотря ни на что, университет1-го ноября начал занятия. Юлька, Игорёк и ба (которая тоже должна была преподавать, но на специально учреждённом женском отделении — уступка Государя консерваторам, возражавшим против отмены всех и всяческих ограничений) — отправились на первую лекцию.

Это была «общая физика», для только что зачисленных, и народу набилось много — профессоров не хватало.

А в первом ряду среди других студиозусов сидел круглолицый юноша в старомодных круглых очках, донельзя знакомых. Его соседи пересмеивались и перешучивались, он же методично раскладывал третради и остро отточенные карандаши, явно собираясь конспектировать.

Носил он военную форму с погонами подпоручика.

— Гляди! — Юлька пихнула Игорька в бок. — Смотри! Это же…

— Точно! — ахнул Игорёк. — Пойдём, пойдём скорее!.. Пока не начали!..

Они выбежали из-за высокой кафедры. Юноша в очках их не заметил, всецело поглощённый раскладывание в должном, одному ему ведомом порядке письменных принадлежностей.

— П-прошу прощения… — Юлька вдруг оробела. — Простите, но не вы ли… господин Ниткин?

Юноша вздрогнул, уронил очки, попытался подхватить, промахнулся; хорошо, что Игорёк успел поймать их в последний момент.

— Не может быть!..

— Мы познакомились в мае. В кафе-мороженом на Невском, — тихонько сказала Юлька. — А потом мы с Игорем пришли к те… к вам домой, возле Исаакия…

— Юля! Игорь! — Петя Ниткин вскочил с места, карандаши рассыпались, тетрать упала на пол. — Господи, спасибо тебе!.. А мы-то уже и надеяться перестали… Ждали сперва возвращения вашего, а потом… И вот, столько лет прошло…

На них стали оглядываться и Петя прикусил язык.

— Мы поговорим. После лекции.