Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

– Совсем не беспокоит, Джаэлль. Я сказал это только в виде приветствия, больше ничего. Не все, что тебе говорят, нужно принимать как вызов.

На этот раз она все же обернулась. Ее волосы удерживал серебряный обруч, но концы их все равно развевал морской ветер. Он не мог разглядеть ее глаз; луна светила из-за ее спины, освещая его собственное лицо. Долгое мгновение они оба молчали, потом Джаэлль сказала:

– У тебя необычный способ приветствовать людей, Дважды Рожденный.

Пол перевел дух.

– Знаю, – согласился он. – Особенно тебя. – Он сделал шаг, короткий прыжок вниз, и сел на ближайший к ней валун. Под ними плескалась вода; он чувствовал соленые брызги на губах.

Не отвечая, Джаэлль повернулась и стала смотреть в море. Через секунду Пол сделал то же самое. Они сидели так долго, потом кое-что пришло ему в голову.

Он сказал:

– Ты забралась далеко от Храма. Как ты планируешь вернуться?

Она нетерпеливо убрала назад прядь волос.

– Кимберли. Маг. Я по-настоящему еще не думала об этом. Ей необходимо было попасть сюда быстро, и только я могла помочь.

Он улыбнулся, потом подавил улыбку, чтобы она не приняла ее за насмешку.

– Рискуя быть проклятым или что-то в этом роде, могу я заметить, что в этих словах непривычно отсутствует эгоизм? – Она резко обернулась и гневно посмотрела на него. Рот ее открылся, но потом закрылся, и даже при лунном свете он разглядел, как она вспыхнула. – Я не хотел тебя уязвить, – быстро прибавил он. – Правда, Джаэлль. Я имею некоторое представление о том, чего тебе стоило это сделать.

Щеки ее постепенно побледнели. Ее волосы отливали странным, потусторонним, красноватым блеском там, где их касался лунный свет. Обруч в волосах сиял. Она ответила просто:

– Мне кажется, не имеешь. Даже ты, Пуйл.

– Так скажи мне, – предложил он. – Расскажи что-нибудь хоть одному человеку, Джаэлль. – Он сам удивился напряжению в своем голосе.

– А с тобой можно говорить? – задумчиво возразила она. Но потом, так как он молчал, прибавила медленнее и другим тоном: – Я назначила ту, кто заменит меня в мое отсутствие, но при этом нарушила правила преемственности.

– Я ее знаю?

Она лукаво улыбнулась.

– Собственно говоря, да. Это та, что подглядывала за нами в прошлом году.

Он почувствовал, как между ними проскользнул краешек тени. Быстро взглянул вверх. Луну не заслоняли никакие облака; эта тень была в его мыслях.

– Лейла? Будет ли самонадеянностью спросить, почему? Разве она не слишком молода?

– Ты знаешь, что это так, – резко ответила Джаэлль. Потом опять, словно борясь с собственными порывами, продолжала: – А почему – я не уверена. Инстинкт, предчувствие. Как я говорила вам всем сегодня вечером, она по-прежнему настроена на Финна и, таким образом, на Дикую Охоту. Но мне нелегко. Я не знаю, что это значит. Ты всегда знаешь, почему ты поступаешь так, а не иначе, Пуйл?

Он с горечью рассмеялся, потому что она затронула тот обнаженный нерв, который не дал ему уснуть.

– Раньше я думал, что знаю. Теперь нет. После Древа боюсь, что не знаю, почему вообще я совершаю свои поступки. Я тоже руководствуюсь инстинктом, Джаэлль, а я к этому не привык. Кажется, я совсем ничего не контролирую. Хочешь знать правду? – Слова вылетали, обгоняя друг друга, тихие и страстные. – Я почти завидую тебе и Ким – вы обе кажетесь такими уверенными в своем месте в этой войне.

Джаэлль обдумала это с мрачным лицом. Потом сказала:

– Не завидуй Видящей, Пуйл. Только не ей. Что касается меня, то я испытывала тревогу в своем собственном святилище, чего никогда не случалось раньше. Не думаю, что могу быть объектом чьей-то зависти.

– Мне очень жаль, – рискнул он. И, кажется, потерпел неудачу, так как ее взгляд снова быстро метнулся к нему.

– Это наглость, – холодно сказала она, – и я ее не заслужила. – Он не опустил глаза, отказываясь сдаваться и стараясь придумать тем не менее, что сказать. Но в это время выражение ее лица изменилось, и она прибавила: – Во всяком случае, то сожаление, которое ты, возможно, испытываешь, уравновесилось бы – и даже с избытком – радостью Одиарт, узнай она об этом. Она бы просто запела от радости, хотя, Дана знает, петь она не умеет.

Пол широко открыл рот.

– Джаэлль, – прошептал он, – ты только что пошутила?

Она раздраженно вскинула руки.

– Как вы представляете нашу жизнь в Храме? – фыркнула она. – Вы думаете, мы день и ночь бродим и распеваем молитвы и заклинания и собираем кровь ради собственного развлечения?

Перед тем как ответить, он немного помолчал, прислушиваясь к шуму волн.

– Это почти правда, – мягко ответил он. – Вы не слишком старались доказать обратное.

– Для этого есть причины, – парировала Джаэлль, ничуть не смущаясь. – Ты теперь уже достаточно знаком с властью, чтобы самому догадаться. Но истина в том, что Храмы очень долго были моим единственным домом, и там были смех, и музыка, и тихие удовольствия, пока не пришла засуха, а потом война.

Проблема Джаэлль или одна из проблем, кисло подумал он, в том, что она слишком часто оказывалась права. Он кивнул.

– Совершенно справедливо. Но если я ошибался, ты должна согласиться: это потому, что ты хотела, чтобы я ошибался. Теперь ты не можешь обвинить меня в недопонимании. Это единственный клинок, который не должен разить в обе стороны.

– Они все разят в обе стороны, – тихо сказала она.

Он знал, что она так скажет. Во многом она все еще была очень молода, хотя это редко проявлялось внешне.

– Сколько лет тебе было, когда ты пришла в Храм? – спросил он.

– Пятнадцать, – ответила она, помолчав. – И семнадцать, когда меня сделали жрицей Мормы.

Он покачал головой.

– Это очень…

– Лейле было четырнадцать. Сейчас ей только пятнадцать, – перебила она, опережая его. – И благодаря тому, что я сделала сегодня утром, она уже сама одна из Морм, и даже более того.

– Что ты имеешь в виду?

Она внимательно посмотрела на него.

– Обещаешь молчать?

– Ты же знаешь, что да.

– Потому что я назначила ее вместо себя на время моего отсутствия, а во время войны отсюда следует, по всем правилам Даны, что, если я не вернусь в Парас Дервал, Лейла станет Верховной жрицей. В пятнадцать лет.

Он невольно ощутил еще одну волну холода, хотя ночь стояла теплая, а небо было безоблачным.

– Ты это знала. Ты знала это, когда назначала ее, ведь так? – еле выговорил он.

– Конечно, – ответила она с немалой долей присущего ей высокомерия. – За кого ты меня принимаешь?

– Я сам плохо понимаю, – честно ответил он. – Почему ты тогда это сделала?

Вопрос был задан достаточно прямо, чтобы заставить ее некоторое время помолчать.

Наконец она сказала:

– Я ответила тебе несколько минут назад: инстинкт, интуиция. Чаще всего я владею чем-то большим, подумай над этим. Ты только что жаловался на недостаток контроля. Такой властью, как наша, не так-то легко манипулировать, да и не должно быть легко, говоря по правде. Я не приказываю Дане, я говорю с ней. И так же, как мне кажется, ты говоришь с Богом, когда он соглашается с тобой говорить. Ты мог бы поразмыслить о том, Дважды Рожденный, не слишком ли много для тебя значит контроль.

И при этих словах он внезапно снова очутился на шоссе под дождем и услышал, как женщина, которую он любил, обвиняет его в том же пороке, услышал, что она уходит от него из-за того, что ей не удалось найти в его душе уголка, который поистине нуждался бы в ней.

Кажется, он стоял, возвышаясь над жрицей у моря. Он не понял, как это произошло. Он посмотрел вниз и увидел свои руки, прижатые к бокам и стиснутые в кулаки. А потом он повернулся и пошел прочь, убегая не от правды, потому что она осталась вместе с ним под звездами, а от ледяных зеленых глаз и голоса, который произнес эту правду.

Она провожала его взглядом и сама удивлялась своему сожалению. Она не намеревалась причинить боль. Видит Дана, она много раз пыталась ранить его в тот или иной момент своими словами, но не только что сказанными словами. У нее были самые добрые намерения, насколько это было для нее возможно, а вместо этого она попала в больное место.

Ей следовало, как она понимала, сохранить знание о нем про запас, на будущие встречи. Но ей было трудно придерживаться таких холодных, расчетливых мыслей, сидя на камне и обдумывая то, что каждый из них только что сказал. Она слегка улыбнулась с насмешкой над собой и снова посмотрела в море – и увидела призрачный корабль, скользящий между ней и заходящей луной.

– Пуйл! – Она выкрикнула его имя, почти не задумываясь. Вскочила на ноги, сердце ее колотилось от ужаса и благоговения.

Она не могла оторвать глаз от корабля. Он медленно двигался с севера на юг, пересекая линию ее взгляда, хотя ветер дул с запада. Его паруса были истрепанными и рваными, и свет низко висящей луны легко проникал сквозь них. Он освещал сломанные мачты, разбитую фигуру на носу, расколотый мостик, на котором находился румпель. Ей показалось, что внизу, у самой ватерлинии, она видит темную дыру в боку корабля, куда, должно быть, хлынуло море.