Слуга Империи - Раймонд Фейст

Мара не без труда стряхнула воспоминания о неугомонном варваре.

— Будем жить как подобает мужчине и женщине; будем жить как равные, Хокану. В нашем потомстве продолжится и твой род, и мой, и имена обеих наших семей сохранятся. Вести дела наследственных владений мы поручили достойным управляющим…

— А сами поселимся во дворце, который раньше принадлежал Минванаби? — закончил фразу Хокану, еще не вполне овладевший собой.

— Ты боишься накликать несчастье? — напрямик спросила Мара.

Хокану издал короткий смешок.

— Госпожа, в тебе воплощено все счастье, о котором я мог бы мечтать. Но… Слуга Империи… — задумчиво повторил он. Однако молодой воин не позволил себе надолго отклониться от сути беседы. — Я всегда восхищался домом Минванаби. И если ты будешь рядом со мной — значит, именно там моя мечта станет явью.

Чувствуя, что Хокану вот-вот произнесет слова официального согласия на брак с ней, поскольку властитель Шиндзаваи доверил сыну принятие решения, Мара быстро заговорила:

— Хокану, прежде чем ты скажешь еще что-то, я хотела бы открыть тебе одну тайну.

Ее серьезный тон заставил собеседника отвернуться от окна. Лучше бы он этого не делал, подумала Мара. Его прекрасные темные глаза смотрели на нее с таким вниманием, такое искреннее восхищение светилось в их ясной глубине, что у Мары защемило сердце. И все-таки она сказала то, что было необходимо сказать:

— Ты должен знать: уже месяц как я ношу под сердцем ребенка от другого мужчины — раба, к которому я питала глубочайшее уважение. Он навсегда вернулся на родину: его отправили через Бездну, и мы с ним больше никогда не увидимся. Но если я вступлю в брак, то поставлю непременным условием требование, чтобы ребенок считался законным.

На красивом лице Хокану не дрогнул ни один мускул.

— Кевин… — задумчиво произнес он. — Мне известно о твоем любовнике-варваре.

Мара напряглась, внутренне готовая к вспышке мужской ревности; пальцы с такой силой вцепились в край подушки, что впору было побеспокоиться, не оторвется ли бахрома.

Ее волнение не осталось незамеченным. Хокану пересек комнату и ласково развел сжатые пальцы Мары. Прикосновение было кратким и легким, но в нем угадывался еле заметный трепет — свидетельство чувств, которые Хокану считал себя обязанным держать в узде.

— Госпожа, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять: забеременеть по легкомыслию ты не могла. Значит, остается думать, что Кевин — человек, воистину достойный уважения. — Ее удивление зажгло у него в глазах веселый огонек. — Разве ты забыла, что я провел некоторое время в Мидкемии? — спросил он, неожиданно улыбнувшись. — Мой брат Касами позаботился о том, чтобы основательно ознакомить меня с «варварскими» понятиями честности и справедливости. Для меня не в новинку склад характера мидкемийцев, властительница Мара. — Теперь его губы искривила невеселая усмешка. — Ведь именно я привел к отцу «варварского» Всемогущего по имени Паг, потому что угадал в нем некий редкостный дар. — Видя, что названное имя явно ничего не говорило Маре, Хокану объяснил:

— Здесь он стал известен как Миламбер из Ассамблеи.

Мара не могла удержаться от смеха: вот уж воистину ирония судьбы!

— Вот так и получилось, — договорил Хокану, — что я тоже сыграл свою, пусть даже очень маленькую, роль в последующих ужасных событиях.

Властительница Акомы взглянула в лицо Хокану и прочла удивительное понимание в устремленных на нее глазах. И хотя она не могла привнести пламя страсти в какой бы то ни было союз с домом Шиндзаваи, но перед ней был мужчина, которого она могла уважать, способный разделить ее взгляд на будущее — взгляд новый и непривычный. Объединив свои силы, они могли трудиться над созданием еще более великой Империи.

Хокану опустился перед ней на колени.

— Ты способен заботиться о двух мальчиках, которым не приходишься отцом?

— спросила Мара.

— Не просто заботиться, я их буду любить! — Он улыбнулся при виде откровенного изумления своей избранницы. — Вспомни, Мара, я же приемный сын Камацу. Хотя между нами нет кровных уз, связывающих отца и сына, он научил меня ценить крепкую любящую семью. Прекрасные качества Айяки говорят сами за себя, а ребенка Кевина мы воспитаем таким, каким его хотел бы видеть, родной отец.

Мара потупилась, чтобы скрыть предательскую влагу на глазах. Руки Хокану бережно обвились вокруг ее плеч, и тогда она дала волю слезам облегчения. Разве смела она надеяться на большее, чем просто согласие принять в семью сына Кевина? Сердечный, великодушный отклик Хокану — разве это не щедрый дар небес? Маре показалось, что она слышит ворчливый голос Накойи, твердившей, что молодой Шиндзаваи — человек совсем особенный и заслуживает лучшего обращения.

— Боги рассудили мудро, Хокану, — тихо промолвила Мара, — ибо ни один мужчина, рожденный в нашем мире, не сумел бы лучше тебя понять сложности моей жизни и остаться мне другом…

— Я принимаю твое брачное предложение, властительница, Слуга Империи, — прошептал Хокану слова официального согласия. Потом он поцеловал ее, но совсем не так, как Кевин. Вопреки самым лучшим намерениям Мары ее тело отказывалось тотчас воспламениться: перемена была слишком ощутимой. Прикосновение Хокану не показалось неприятным, просто… другим.

Обостренная чуткость подсказала Хокану: Маре необходимо время, чтобы привыкнуть к нему. Он слегка отстранился, по-прежнему держа ее в крепких объятиях, и в его глазах засветилось лукавство.

— Каким образом, во имя всех добрых богов, ты можешь знать, что родится мальчик?

Последние сомнения покинули Мару, и она рассмеялась от всего сердца.

— А просто я так хочу, — ответила она, разом превращаясь из властительницы в женщину. — И все тут.

— Значит, неукротимая моя суженая, быть посему! — провозгласил Хокану, помогая ей подняться. — А сейчас нам лучше пойти к моему приемному отцу и уведомить его, что в течение некоторого срока он не сможет исполнять свои обязанности при императоре, поскольку ему придется присутствовать на нашей свадьбе.

Мара подала сигнал, и процессия остановилась. Жрец Туракаму повернул к ней лицо в красной маске: его поза выражала безмолвный вопрос. Он стоял во всем своем жреческом великолепии, хотя это великолепие сводилось главным образом к наличию краски на коже. Его наготу прикрывала лишь украшенная перьями и костями накидка, наброшенная поверх ожерелья из младенческих черепов. Однако, явившись при всех положенных регалиях, он не счел нужным взять с собой прислужников, необходимых для проведения того или иного обряда: он намеревался всего лишь проследить за тем, чтобы молитвенные врата были убраны из поместья Минванаби с соблюдением всех правил.