Зияющие высоты - Александр Александрович Зиновьев

Граф Монтекрист — сплошной обман. Айвенго — тоже ложь.

И к королеве Д'Артаньян при жизни не был вхож.

В газетах пишут, где-то был почти что Робинзон.

А как он в самом деле жил? Не жизнь, кошмарный сон.

И так у всех, кого ни тронь, о ком заходит речь.

И все же самолет — не конь, а автомат — не меч.

Напрасно прошлое не тронь,

К чему вся эта речь?

К тому, что самолет — не конь,

А автомат — не меч.

Я подозреваю, говорит Балда, что ты сам сочиняешь эти стишки, а приписываешь дочери, Чепуха, говорит Лапоть. Если бы я сам сочинял такие стихи, я ни за что не стал бы их сочинять. Взрослые так выдумывать уже не умеют, говорит Учитель. Взрослые теперь все ужасно умные и образованные. А для стихов нужен некоторый уровень глупости и необразованности.

Помните старый домишко во дворе ЖОПа, говорит Спекулянтка. Сломали. Прогресс, говорит Хмырь. Не в этом дело, говорит Спекулянтка. Там жили две старушки лет под сто каждая. Одну паралич разбил еще лет тридцать назад. Другая еще ничего, шустрая. Так они отказались выезжать. Пришлось вызывать милицию. И знаете, почему они не хотели выезжать? Оказывается, параличная старуха умерла еще двадцать с лишним лет назад. А живая, чтобы получать за нее пенсию, забальзамировала ее домашними средствами. Да так здорово, что старуха лежала все двадцать лет, как живая. Молодец, старуха, говорит Хмырь. Бедняга, говорит Лапоть. С нее же теперь пенсию за двадцать лет высчитывать будут. Не успеют, говорит Балда. Сдохнет. Да и где она столько денег возьмет? Пенсия-то копеечная. На папиросы, небось, еле хватало. А уж о выпивке и думать нечего. Наоборот, говорит Учитель. Теперь эту старуху определят в пансион для персональнейших пенсионеров и будут беречь как зеницу ока. Надо же выведать секрет бальзамирования! Нам вождей надо сохранять для потомства. А научные методы бальзамирования, сами знаете, чепуха. Вожди гниют. Больше года не выдерживают. А тут — двадцать лет, и хоть сейчас на трибуну! Мертвую старуху забрали в Институт Бальзамирования, говорит Спекулянтка, а живую — в ООН. Но она не сознается. Боится, что ее посадят. Так ее же все равно фактически посадили, говорит Девица. К тому же она вот-вот умрет. Чего же бояться? Привычка, говорит Учитель. У нас даже посаженные боятся, что их посадят. И умирающие тоже.

Сожительница о чем-то пошепталась со Спекулянткой и вздохнула. Не горюй, говорит Спекулянтка. Я тебе все устрою. Появилось новое противозачаточное средство, говорит Девица. Новое, говорит Сожительница, а мы еще старое не попробовали. Очень эффективное, говорит Хмырь. Бабы беременеют только через раз, да и то, если мужик приличный попадется. Выдают только по специальным рецептам с тремя печатями. Или из-под прилавка за десятикратную плату. Начальство имеет его сколько угодно. Даже собачек своих кормят. А нашему брату — шиш с маслом! Идиотизм, говорит Балда. Оно же копейки стоит, надо думать. Какое людям облегчение было бы! Это не идиотизм, говорит Учитель, а мудрая политика. Меньше свободы действий людям, больше скованности и опасений. При чем тут политика, говорит Лапоть. А если бы таких лекарств не было бы? Тогда была бы просто естественная необходимость, говорит Учитель. От того, что тела падают на землю, люди не становятся психопатами. А изобрети средство от падения, сделай его привилегией и дай знать людям об этом, увидишь, к каким это приведет последствиям. Не горюй, говорит Спекулянтка. Я тебе этой дряни мешок достану. Я не горюю, говорит Девица. Я из принципа.

У нас, говорит Балда, начали громить одного действительно крупного ученого. Громить, говорит Лапоть, вроде теперь не в моде. Почему же, говорит Учитель. У нас всегда кого-нибудь громят. Меняются лишь формы погрома. Раньше громили с воплями. Теперь — тихо, незаметно, бесшумно. Раньше начальство громило само, теперь оно позволяет это делать всем желающим снизу. Теперь бить — значит не защищать. Ты отстал, теперь бить — значит защищать, но не настолько сильно, чтобы не били, говорит Балда. Ученого, которого сейчас у нас бьют, даже хвалят открыто. Иногда премии подкидывают такие, что даже дураку ясно, что ему конец. По масштабам его идей и возможностей ему не такая защита нужна. По справедливости ему институт давно следовало дать, в академики избрать и все такое прочее. А он еле-еле старшего получил.

Пустяки все это, говорит Спекулянтка. Подумаешь, беда какая — в академики не выбрали! Народ не имеет и того, что имеет этот твой непризнанный гений. Важно, чтобы народ был доволен. Чем больше довольных, тем лучше. Вот вам и весь секрет истории. А что, говорит Лапоть, она в самом деле права. Количество довольных роли не играет, говорит Учитель. В конце концов людей можно сделать довольными насильно или медицинскими средствами. Проблема не в этом. Проблема — в рациональных критериях оценки. Важна степень осознания и удовлетворения, а не бессознательная довольность. А нам, говорит Лапоть, спустили задание готовить новую речь для Заибана. Причем, не какую-нибудь, а дающую глубокий научный анализ всех сторон жизни общества. От нашего сектора выделили опять меня, сволочи.

Если кому рассказать, о чем мы тут трепались, говорит Балда, не поверят. И правильно сделают, говорит Хмырь. Люди никогда между собою не говорят о том, о чем говорят, что они об этом говорят, они всегда говорят о том, о чем никогда не говорят, что они об этом говорят.

Когда свадьба, спрашивает Спекулянтка. Свадьба отменяется, говорит Участковый. Этой стерве наплевать на то, что я из себя представляю как человек. Она считает, что я бесперспективен. Бессмысленно искать в социальном индивиде качества человека как такового, говорит Учитель. Человек есть социальная позиция, и только. У нас в части был один младший лейтенант. Он хотел жениться. Но он хотел, чтобы будущая жена полюбила его не за его высокий чин, а просто как человека. И он тщательно скрывал свое высокое звание от кандидаток на роль своей супруги. Наконец, нашел то, что искал, и женился. Как-то раз он спросил свою жену, знала ли она о том, что он не просто кто-нибудь, а младший лейтенант. Конечно, ответила жена, у тебя же на роже написано, что на большее тебе нечего надеяться. Ну и что, говорит Участковый. Ничего, говорит Учитель. Этот болван сделал попытку застрелиться, но промазал и попал в пса командира роты. После этого служба для него превратилась в кошмар.

В Газете