Тараканьи бега - Павел Асс

– Да? И ты нам это говоришь? - подскочил Дамкин. - А помнишь, как он пропил бас-гитару "Левого рейса"? За двадцать рублей отдал ее какому-то барыге из ансамбля "Разноцветы", а всем рассказывал, что это воры украли! А Витя потом эту гитару по телевизору видел!

– Только по телевизору он ее и видел, - подтвердил Стрекозов.

– И их же кларнет он обменял на бутылку самогона, - клеймил Дамкин. Вокально-инструментальный ансамбль "Орбита" теперь использует этот кларнет! Большая сволочь этот Сачков!

– Да, Сачков оступался в своей жизни и не раз, - согласился Бронштейн. - Но он каждый раз признавал, что поступил неправильно, и ему было стыдно.

– Я тоже могу перестрелять из пулемета полсотни человек, а потом мне будет стыдно, - сказал Дамкин. - По-твоему, это оправдание?

– У тебя нет пулемета, - заметил Стрекозов.

– Это только слова, - ответил Бронштейн. - А я говорю о том, что человек испытывает в своей душе на самом деле...

Стрекозов похлопал художника по плечу.

– Ладно, Бронштейн, нам пора. Приходи к нам сегодня в гости, мы еще на эту тему поговорим.

– А когда же я буду рисовать для вас иллюстрации?

– Ты прав. Тогда не приходи.

Соавторы попрощались с художником, оставив его читать новый роман, и двинули на выход.

Витя, закончив свою "утреннюю гимнастику", собирал по комнате пустые бутылки и сносил их в ящики, стоявшие на улице.

– Мы скоро едем на юг, - сообщил Дамкин музыканту. - Осталось всего ничего: найти деньги на билеты.

– Мы тоже еще раз поедем. Вот запишем новый альбом, пока есть такая возможность, и сразу двинем. Так что, если окажетесь в Гурзуфе раньше, можете запросто договориться в каком-нибудь санатории о наших гастролях.

– Мы туда отдыхать едем, а не по санаториям бегать, - ответил Дамкин.

– А баб где снимать? - фыркнул басист. - Кстати, я тут вспомнил один занимательный случай. Входим мы во Фрунзенское. Мы с Олегом на гитарах поигрываем, Игорек по бонгам постукивает, у Паши сакс на шее болтается... Душевно так идем... Тут около нас начинает бегать стайка ребятишек. Радостные такие пацанята, прыгают, в ладоши хлопают! Мы сначала никак не могли понять, что происходит, чего им надо? И вдруг один из них выбегает вперед и кричит во весь голос: "Смотрите! Бременские музыканты! Они вернулись! Я же говорил, что они обязательно вернутся!"

Басист добродушно улыбнулся.

– Блин, до чего приятно, когда тебя любят дети! - сказал он. - И это уже не в первый раз.

– Дети - они такие, - пожал плечами Стрекозов. - Можно надеть мотоциклетный шлем, написать на нем "СССР", и в тебе сразу признают космонавта. То ли дело мы, литераторы! Нас, мастеров пера, узнать не так просто... И это при нашем-то профиле!

Дамкин продемонстрировал профиль.

– Ладно, - сказал Стрекозов. - Нам пора. Передавай привет остальным, когда вернутся.

– Оставайтесь, - предложил басист. - Сейчас ребята с пивом придут, посидим, пообщаемся...

– Мы бы с удовольствием, да дел много. Надо деньги искать на Крым, по редакциям бегать, гонорары выбивать.

– А этому доктору Сачкову, если он появится, дай бас-гитарой по голове! Из-за его дурацких историй Бронштейн весь испереживался!

– Договорились.

Соавторы душевно простились с музыкантом и покинули гостеприимное кладбище.

Глава следующая,

в которой Дамкина и Стрекозова приглашают на работу

Думаю, самая пленительная свобода, о которой только может мечтать человек на земле, в том, чтобы жить, если он того пожелает, не имея необходимости работать.

– Добрый день, Максим Максимович, - поздоровался Стрекозов с папой пионера Максима Иванова, встретив его в подъезде.

– Добрый день, - печально ответил Иванов-старший.

– Что-нибудь случилось? - спросил участливо литератор.

Иванов грустно посмотрел на своего собеседника.

– Ох, и не говорите! Вчера у нас на заводе такое ЧП случилось, что можно и партбилета лишиться! Несуны совсем уже обнаглели! Уперли через дыру в заборе два револьверных станка, за которые было уплачено валютой!

– Да, обидно, - согласился Стрекозов. - И куда только сторож смотрел?

– В сторону другой дыры. Там, кроме этих станков, в другом месте были доски свалены, их в основном и воровали. И кому только понадобились эти чертовы станки! - Максим Максимович горестно поправил очки. - Три года стояли у нас во дворе и никому не были нужны, и тут какой-то негодяй их украл! И ведь самое обидное, что использовать эти станки для своих целей он не сможет, уж очень они специфичные, разве только в металлолом сдать...

– Воруют у нас, что верно, то верно, - посочувствовал Стрекозов. - Еще классики русской литературы это заметили, когда у Достоевского в трактире кошелек украли.

– Да ладно, не будем больше об этом, - вздохнул Максим Максимович. Жена моя, кстати, передавала вам большое спасибо за утюг, очень была рада.

– Да не за что, Максим Максимович.

– Слушайте, Стрекозов, я краем уха слышал от нашего дворника Сидора, что якобы вас уволили с работы... В общем-то Сидор известный врун, но я не из любопытства интересуюсь.

– Да, действительно, такой факт имел место в нашей биографии. А что? спросил Стрекозов.

– Я в общем-то хотел предложить вам с Дамкиным работу. Корреспондентами в заводской малотиражке.

– Туда трудно устроиться, - сказал Стрекозов. - Мы однажды уже работали в такой газете, там большой блат нужен...

– Работали? Значит, знакомы со всей нашей спецификой? - не на шутку обрадовался Иванов-старший. - Выговор там через газету объявить, заклеймить несунов, алкоголиков, тезисы очередного съезда перечислить...

– Нет никаких проблем, - согласился Стрекозов, живо улыбаясь. - Это же наш хлеб. Кого пожурить, а кого похвалить...

– А ленинский принцип партийности знаете?

– Ясное дело! Лучше самого Ленина знаем! И не один принцип, а целых четыре!

– Вот и отлично! Нам на заводе как раз два корреспондента нужны! А на счет блата не волнуйтесь. Я ведь, простите, и есть директор этого машино-строительного завода "Заветы Ильича".

– Что вы говорите! А мы как раз на этом заводе однажды интервью брали у начальника цеха. Он под машину попал, легко отделался, ни единой царапины не получил. Интересный был материал!

– Так что вы подумайте...

– Я посовещаюсь с Дамкиным, и если он не против, мы к вам зайдем.

– Непременно! Жена вам будет так рада! Если честно, мы всегда думали, что вы пьяницы и хулиганы, а вы оказались симпатичными интеллигентными людьми.

– Спасибо...

– И Максим о вас хорошо отзывается!

– Максим - тоже молодец, - похвалил Стрекозов. - Тимуровец.

От его похвалы Максим Максимович прямо-таки расцвел.

Стрекозов простился с обрадованным директором Ивановым и, почесав в затылке, подумал, рад будет Дамкин новой работе, или ему так понравилось ничего не делать, что он откажется? Очень уж не любил этот Дамкин работать. Да и кто любит?..

Глава из романа

Ленин и литераторы

Сверху так хорошо была видна голова Ленина - большая, необычная, запоминавшаяся с первого взгляда.

Владимир Ильич шел по московским улицам и ничего не узнавал. За каких-то семьдесят лет Советской власти все так изменилось! И, надо сказать, не в лучшую сторону. Куда делись Арбатские переулки, в которых так хорошо было уходить от хвоста! На их месте теперь катят машины по Калининскому мимо уродливых домов-книг... Как изменилась Тверская, на которой у большевиков было три конспиративных квартиры! Где Никольская, на которой жила знакомая модисточка... Нет, решительно, ничего Ленин не узнавал!

И что самое странное, никто не собирался узнавать самого Владимира Ильича. Люди спешили по своим делам, стояли в очередях, а на Ленина не обращали никакого внимания.

"Ничего не понимаю, - подумал Владимир Ильич. - Ведь на каждом червонце мой портрет, а меня не узнают... За что боролись?"

Около кинотеатра "Художественный" рядом с большим рюкзаком стоял литератор Дамкин, которого Владимир Ильич сразу узнал. Совсем недавно ему попался в "Юности" рассказ этого литератора, антисоветчинкой, скажем прямо, попахивающий рассказ, но написанный живо. Ленин тогда еще подумал:

"Талант, глыба, но неужели он ничего не знает о моем принципе партийности..."

Там же, в "Юности", была и фотография Дамкина.

– Здгавствуйте, товагищ Дамкин, - поздоровался Ильич, картавя по старой конспиративной привычке.

– Здравствуйте, товарищ Ленин, - весело откликнулся литератор.

– Как! Вы меня узнали?

– Ну, кто же вас не знает! Нам же зарплату червонцами выдают!

– А вот на улицах меня никто не пгизнает, - пожаловался Владимир Ильич.