Опасные удовольствия - Лонг Джулия Энн

– Неужели! – радостно воскликнула графиня. – Элизабет выйдет замуж за молодого Уиллса? Он, наконец, набрался мужества и попросил ее руки? Я думала, это никогда не случится. Ну что ж, Гарри, это замечательная новость. А как Дженни?

– О, она стала огромная, как дом, и сердитая, как медведь. Том побаивается ее.

– И беспокоится, насколько я знаю Тома. Ребенок должен появиться в этом месяце?

Итак, Элеонора, графиня Малмси, была знакома с Томом. Но кто это такой? Колин не мог прийти в себя от изумления.

– Через неделю, – подтвердил Гарри.

– Я обожаю детей, – после короткой паузы с тоской в голосе произнесла прекрасная и утонченная графиня Малмси.

Колин осторожно отодвинул ногу в сторону, чтобы пистолет Мэдлин Гринуэй не упирался ему в бедро. Естественно, ее упругие ягодицы сразу же оказались по соседству с его пахом, что было и преднамеренным и безрассудным одновременно, но здесь, в темном и призрачном мире шкафа, откуда можно было наблюдать живописную сцену встречи графини с лакеем, это вызывало незабываемые ощущения.

Гарри, очевидно, нечего было сказать о детях. Вместо этого Колин увидел, что Гарри делает то, что делают все мужчины в мире, когда оказываются перед женским туалетным столиком: он взял маленький стеклянный пузырек, озадаченно повертел в руке, понюхал, наморщил нос и поставил на место.

– Они будут очень счастливы. Лизи и Уилле, – продолжала графиня.

– Они уже счастливы, – заявил лакей. – Но после свадьбы они будут счастливы под одной крышей.

– Ты все понимаешь слишком буквально, – изумленно фыркнула Элеонора.

– Не имею ни малейшего представления, что ты хотела сказать этим, Нора, – пошутил лакей, – но держу пари, ты права.

Графиня хихикнула, встала, покружила по комнате, плюхнулась на кровать и вздохнула. Спустя мгновение раздался скрип кровати, Колин посмотрел через голову Мэдлин и увидел подошвы обуви Гарри и его бледно-голубые чулки рядом с тонкими лодыжками Элеоноры, шлепанцами и пенным кружевом края ее платья.

Дыхание Мэдлин явно участилось. Она не делала попытки отодвинуться от него, и Колин чувствовал тепло се тела.

Некоторое время в спальне было тихо.

– Я отправлю подарок Уиллсу и Лизи, – мечтательно произнесла Элеонора.

– Сейчас ты должна проявлять осторожность, – предупредил Гарри. – Ты не можешь посылать дорогие подарки.

Графиня помолчала секунду.

– Тогда какой во всем этом прок? – надула она губы. – Если, ну это, я не могу поделиться ни с кем?

«Интересно, – подумал Колин. – Она сказала "ну, это?"». Безупречный лондонский акцент графини уступил место провинциальной речи. История начинала привлекать внимание. Странно, насколько внимательным мог быть его ум, сосредоточенный на разворачивавшейся перед ним сцене, когда его тело, похоже, было целиком поглощено совершенно другим объектом.

– Что хорошего? – удивленно переспросил Гарри. – Но деньги – это же хорошо, Нора, разве не так? Я полагаю, хуже, когда их нет.

Графиня вздохнула.

– Ты сделала то, что должна была сделать, а что сделано, то сделано, – мягко добавил Гарри. – Ты взяла меня на работу, мне хорошо платят, я посылаю деньги домой. Я сам куплю подарки, Нора. Ты же знаешь, что лучше не рисковать.

Графиня снова вздохнула.

– Иногда я скучаю по ним, Гарри. Скучаю по всем в Марбл-Майле.

– Прошло много лет, Нора. Они с нежностью думают о тебе, но говорить о тебе перестали. Ты уехала в Лондон и не вернулась. Им всем нравится думать, что у тебя роскошная жизнь. Они не знают о том, что ты делала в театре «Сладкое яблоко». И никогда не узнают, если решающее слово будет за мной.

– Я знаю, – тихо произнесла графиня. – У меня здесь замечательная жизнь. Я по-настоящему счастлива, и Малмси добр ко мне. Мне не на что жаловаться, Гарри. Как обращается с тобой экономка?

Далее последовала кажущаяся бесконечной беседа, перемежающаяся короткими вспышками смеха. Экономка была тираном, сообщил Гарри, накричала на служанку, довела ее до слез. А дворецкий, которого Гарри обожал, скорее всего потягивает бренди, потому что у него разыгралась подагра. Сама Элеонора никак не могла решить, нужен ли ей новый экипаж, может быть, шустрый небольшой дормез.[3] У Гарри, хоть он и был лакеем, было свое мнение на этот счет, причем отрицательное. Элеонора жаловалась, что граф ест слишком много жирной пищи, и беспокоилась за его здоровье. Разговор носил домашний характер, был мучительно скучным и бесконечно личным. Так разговаривали между собой муж и жена, которые давно состоят в браке.

Конечно, эти двое не были мужем и женой. Разговаривали графиня и лакей.

Колин слушал, обнимая рукой теплую, полную жизни женщину, и никак не мог понять свои чувства. Что он сейчас ощущает? Веселье? Уязвленную гордость? В конце концов, графиня предпочла ему лакея. Сочувствие? Возможно. С незапамятных времен лишь немногие могли любить того, кого желали. Влюбленные часто были вынуждены жить порознь, либо из-за денег, либо по причине классового неравенства.

Уж если на то пошло, между ними могла встать Ньюгейтская тюрьма.

Но кто знает? Возможно, граф Малмси выбрал себе в жены женщину, которая могла его рассмешить, женщину, которая поражала своей молодостью с выигрышной позиции его преклонных лет, которой он мог открыто гордиться, которая творила чудеса, когда он был в постели, которая обожала его и была ему искренне благодарна. Поэтому граф закрывал глаза на существование лакея.

Наконец разговор между графиней и лакеем, похоже, подошел к концу. Колин вытянул шею и сквозь щель увидел почему: Гарри приподнялся на локте, положил свою огромную руку на грудь графини, прикрытую муслином, и стал лениво водить пальцем вокруг соска.

Те, кто находился в шкафу, затаили дыхание. Круговое движение пальца на самом деле гипнотизировало.

– О, мне это нравится, Гарри. – В голосе Элеоноры появились хриплые нотки женщины, желающей, чтобы ее соблазнили.

– Это только начало, – сказал Гарри.

Это можно было отнести ко всем, кто находился в спальне.

Дыхание Мэдлин участилось; Колин чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Он сам ощутил прилив какого-то безрассудства. После некоторых сомнений он наклонил голову и легко коснулся подбородком макушки Мэдлин, чувствуя, как ритмично бьется ее пульс.

Насколько он уже успел узнать эту женщину, это был не страх. Она, как и любой человек, у которого текла по жилам кровь, находилась в возбужденном состоянии.

И, зная, что он сумасшедший, но все-таки мужчина, Колин еще плотнее прижал Мэдлин к себе и стал дышать ей прямо в ухо. Он представлял себе, как это могло подействовать на нее: у нее перехватило дыхание, загорелась кожа, и тело захлестнули волны удовольствия.

Дальше, по интуиции, Колин переместил руку, обнимавшую ее за талию, немного вверх так, чтобы его большой палец случайно, только слегка, коснулся ее груди.

Палец наткнулся на затвердевший под мягким муслином сосок.

Притворившись, будто возвращает руку на талию, Колин снова задел пальцем сосок.

В этот момент Мэдлин немного откинула голову назад, почти к плечу Колина, и выгнулась от его прикосновений, а ягодицы вжались ему в пах.

Господи Боже мой!

Колина обожгло лихорадочное желание скользнуть рукой за лиф ее платья. Он представил, как его пальцы скользят по бледной коже, касаются сосков… Колин чувствовал, как твердеет его плоть, и через мгновение Мэдлин почувствует это, и игра в притворство, состоящая из маленьких случайностей, которые вовсе и не являлись случайностями, переместится в абсолютно другую область. Это безумие, и его необходимо остановить.

Все это время Колин не сводил глаз с кровати. Лакей продолжал ласкать грудь графини, но теперь уже более настойчиво. Его пальцы исчезли за лифом платья.

Счастливчик!

– О, Гарри, мы должны быть осторожны.

Графиня произнесла эти слова без особого энтузиазма. Ее рука легла на затылок Гарри, и она потянула его голову к себе. Руки Гарри стали проворно задирать многослойный подол муслинового платья.