Ассимиляция - Вандермеер Джефф

Может, Труди и педиатр, но говорила она с ним совсем не как с ребенком. Эта женщина умела просто объяснять сложные вещи, добираться до сути, и он был ей за это благодарен.

Снимая рубашку, чтоб она его осмотрела, Саул ради поддержания разговора заметил:

– А ваша девочка часто приходит к маяку.

– Да, знаю, – кивнула она. – Надеюсь, она не создает вам проблем.

– Нет. Вот только все время залезает на камни.

– Да, прирожденный альпинист. Везде сует свой нос.

– Но это может быть опасно.

Она подняла на него глаза.

– Уж лучше пусть ходит на маяк и будет рядом с людьми, которых я знаю, чем шляется по дорогам и шастает неведомо где.

– Это точно, – сказал Саул и пожалел, что заговорил об этом. – И еще у нее настоящий талант: сразу распознает, что за зверь или птица оставила экскременты.

Труди улыбнулась:

– У меня научилась. Я показывала ей разные виды экскрементов.

– Значит, если в наши леса забредет медведь, она сразу узнает.

Женщина рассмеялась:

– Думаю, вполне может стать ученым, когда подрастет.

– А где она сейчас? – Он думал, что после посещения маяка Глория сразу пойдет домой.

– В магазин побежала. Наш пострел везде поспел. Так что вполне могла зайти в магазин, купить нам молока и чего-нибудь еще на обед. – Небольшой магазин неподалеку от деревенского бара тоже работал от случая к случаю.

– Она называет меня защитником света. – Он не знал, как возникло это выражение, но оно ему нравилось. И нравилось, когда Глория так его называла.

– М-м-м… – пробормотала Труди и снова принялась его осматривать.

А закончив, сказала:

– Я не нашла никаких видимых отклонений от нормы ни на ладони, ни на руке. Даже отметины не осталось. Но с тех пор прошла неделя, так что вполне могла и исчезнуть.

– Так значит, ничего страшного?

Саул почувствовал облегчение. Он был рад, что не поехал в Бликерсвилль: только бы напрасно потратил на дорогу туда и обратно время, которое предпочел бы провести с Чарли. Посидеть с ним в каком-нибудь придорожном кафе, поедая креветки. Попивая пиво, играя в дартс. А потом зайти в мотель и попросить номер с двуспальной кроватью.

– Кровяное давление у вас повышенное, еще есть небольшой жар, но это, собственно, и все. Старайтесь есть поменьше соленого. И побольше овощей. Приходите через несколько дней, я вас еще раз посмотрю.

Уходя, он чувствовал себя гораздо лучше. Оплатил он услуги частично деньгами, частично бартером – пообещал приколотить оторвавшиеся доски настила, ну и, может, чем еще помочь по хозяйству.

По дороге обратно к маяку он думал о проверочном списке прожекторов, и чувство облегчения куда-то испарилось, а на смену ему пришли сомнения. Все перечеркивала подспудная мысль о том, что его поход к врачу – это всего лишь полумера, отнюдь не решение главной проблемы. Что после этого визита он лишний раз убедился в том, что простых диагнозов не бывает, и дело тут совсем не в каком-то там укусе клеща или простуде.

Что-то подсказало ему обернуться и взглянуть из окна машины на остров Невезения, который тенью простирался к западу и с этого расстояния походил на острый изгиб у береговой линии. С наступлением сумерек там можно было различить слабое пульсирование красного огонька, он словно подмигивал, появлялся и исчезал снова. Слишком уж высоко расположен даже для большого торгового судна. И слишком уж нерегулярно подмигивает – видимо, сигналят вручную и чем попало. А точное местоположение… да, точно, остров Невезения и свет этот исходит от разрушенного маяка. Мигает, посылает закодированный сигнал, которого он не понимает.

Может, «Бригада легковесов» до сих пор еще там?

Вернувшись, он позвонил Чарли, но к телефону никто не подошел, и только тут Саул вспомнил, что Чарли подрядился в ночную смену, ловить осьминогов, кальмаров и камбалу – такие приключения Чарли просто обожал. А потому Саул наскоро поужинал, вымыл посуду, а затем подготовил маяк. Этой ночью прохода судов в море не предполагалось, да и прогноз погоды был благоприятный – никаких бурь и штормов.

С заходом солнца появилось предостережение: облака на небе растаяли, высыпали яркие звезды. Прежде чем включить прожекторы, он сидел несколько минут, глядя на них, сверкающие на фоне густо-синего неба. В такие моменты казалось, что он действительно живет на самом краю света. Словно он один-одинешенек в этом мире, о чем и мечтал, когда делал выбор между таким вот существованием и жизнью, которую навязывал ему этот бурный и беспорядочный внешний мир. Но при этом он то и дело косился в сторону острова Невезения, ловил взглядом крохотную пульсирующую точку, теперь еле заметную, словно ее затмило множество далеких звезд.

А затем возник луч и огонек исчез, а Саул отошел от окна и уселся на верхнюю ступеньку рядом с монитором, с помощью которого несколько минут следил за работой прожекторов перед тем, как спуститься и заняться другими делами.

Спать по ночам, когда прожекторы включены, не полагалось, но в какой-то момент он вдруг понял, что задремал, сидя на верхней ступеньке, и что ему снился какой-то сон, и что в нем он никак не мог проснуться, и лучше было даже не пытаться. Так что он продолжал смотреть этот сон.

Звезды уже не сияли, а летели и кружили по небу, и на этот бешеный танец было тяжело смотреть. У него возникло ощущение, что откуда-то издалека на небо надвинулось нечто необъяснимое, что звезды движутся так, потому что хотят быть поближе к земле, чтобы хоть кто-то смог их получше рассмотреть.

Он шел по дорожке к маяку, но серебристый диск луны вдруг налился кроваво-красным цветом, и он понял, что с планетой Земля происходит что-то ужасное, потому что луна умирает, того гляди рухнет с небес. Океаны наполнились горами мусора и обломков, вобрав отравляющие и загрязняющие вещества со всего мира. Войны за скудные ресурсы превратили целые страны в пустыни, где властвовали смерть и страдание. Повсюду распространились страшные болезни, разные формы жизни начали мутировать, среди горящих и зловонных городских руин ползали, стенали и мяукали какие-то жуткие создания, и все это освещалось ревущими языками пламени, в котором дымились и плавились кости чудовищных искаженных трупов.

Эти тела были густо разбросаны в округе маяка. Из ран вываливались внутренности, ярко-красные от крови, отовсюду доносились громкие стоны, впрочем, бесполезные, потому как никто не спешил на помощь и насилие продолжало торжествовать. Но у Саула, бредущего среди них, возникало ощущение, что они существовали где-то в другом месте и что их прибило сюда каким-то тайным притяжением, словно прилив, что они должны были появиться именно здесь, в этом месте, там, где потемневшая башня маяка еле виднелась в спиральном облаке огня и дыма.

И вот из этого пейзажа вдруг поднялся Генри, возник словно из ниоткуда у входа в маяк, с блажной улыбкой на лице, которая становилась все шире, и уголки рта уже вылезали за пределы челюсти. От него исходили слова, хоть он и не произносил их вслух. И сказал Бог, Да будет свет. Бог сказал это, Саул, и Он пришел издалека, и Он потерял свой дом, Но цели Его остались неизменны. Станешь ли ты отрицать Его, и Его новое царство? И от этих слов Саулу вдруг стало так грустно, что он отпрянул от них, и от Генри тоже. Они были обращены ко всему тому, что он оставил в прежней своей жизни.

Оказавшись внутри маяка, Саул не увидел ступеней, ведущих наверх, вместо них в землю уходил огромный туннель – гигантской спиралью, идущей вниз без конца, без дна.

За спиной у него луна до отказа налилась кровью и мчалась к Земле, опускаясь на нее в облаке пламени, таком жарком, что ему стало жечь спину. Мертвые и умирающие подняли крик, предчувствуя небытие.

Он захлопнул за собой дверь, сделал шаг вперед, погрузился в темноту, стал опускаться все ниже и ниже. Пальцы цеплялись за холодные, как лед, стены, и он видел ступеньки, но страшно далеко, в самом низу. Словно он смотрел на них с высоты своего роста, даже не заметив, что превратился в гиганта, человека величиной с маяк, и каждый его шаг теперь был равен по высоте нескольким этажам.