Четыре четверти страха - Максим Вячеславович Никитин

Ну и почему такая дурацкая тема письма?»

Василиса еще раз пробежалась глазами по прочитанному.

«Отправляй. Быстро!»

Василиса кликнула по кнопке «отправить», экран ноутбука мигнул, и письмо перенеслось в папку «отправленные». Пути назад уже не было. Она снова вляпалась в какую-то темную историю.

Никогда! Никогда еще с детства ей не удавалось пройти мимо какой-нибудь грязной лужи и не извозиться в ней с головы до ног. Обязательно нужно было запустить комком грязи в белоснежный автомобиль. Обязательно нужно было швырнуть камень, лежащий на дороге, в ближайшее окно. Постоянно хотелось забраться на крышу старого пятиэтажного дома через открытый кем-то чердак и по пояс свеситься вниз с края крыши. Просто невозможно было отказаться от соблазна закрыть глаза и броситься перебегать оживленную автомобильную дорогу.

Причем сама Василиса этого не хотела. Она понимала всю опасность этих поступков и осознавала последствия до самых мельчайших подробностей, но чем ярче она представляла себе эти последствия, тем неудержимее неслась им навстречу.

Глава XV

– Что-о-о? – ревел отец и бешено вращал красными глазами. От него снова несло водкой. – Щенок! Ублюдок малолетний! Ты у меня сейчас кровавыми соплями умоешься.

Отец медленно двигался по маленькой комнате, разведя в стороны руки, растопырив пальцы и перекрывая Илье возможность прошмыгнуть мимо него в коридор к спасительной входной двери.

– Ты – последняя мразь, – спокойно отвечал Илья, медленно пятясь назад. – Хорошо, что ты сдох.

– Что-о-о? – снова взревел отец и бешено завращал красными глазами.

Илья сейчас не понимал, сколько ему лет, казалось, что он еще совсем мальчишка, но в то же время он ощущал и осознавал себя, как обычно, вполне взрослым состоявшимся мужчиной. Тем самым еще более странна была надвигающаяся на него огромная фигура отца с ужасным, перекошенным злобой лицом.

Антураж старой квартиры с коврами на стенах и пресловутой мебельной стенкой вызывал, с одной стороны, забытое чувство тоски по дому. С другой же стороны, квартира вызывала отвращение. Отвращение и страх перед этими высокими стенами, этими толстыми дверьми, этими пожелтевшими засаленными обоями, этими веселыми занавесками в желтых цветочках, которые насквозь провоняли сигаретами «Прима» без фильтра.

– Ну что? – рычал отец, как-то странно увеличиваясь в размерах. – Спасибо, что помог, выблядок! Жаль я тебя раньше не придушил. Сильнее тебя учить нужно было. Как шалаву эту, что тебя от какого-то шаромыжника нагуляла. Потаскуха! Мамка твоя!

Тут Илья не выдержал и со всей силы двинул нависающей над ним фигуре отца в зубы.

Под кулаком послышался хруст, наверное, сломался зуб, а по телу, начиная от костяшек пальцев, потекло тепло. Илья ударил еще раз и почувствовал, как, ударившись о другой зуб, треснула губа и разрывающаяся плоть знакомым образом скрипнула.

Удар левой руки уже обернулся звуком, который издает сапог, вытягиваемый из топкой болотной хляби, а в лицо Илье брызнули мелкие горячие капли чужой крови.

Новый удар правой рассек кожу у надбровной дуги так, что практически выступила кость, а кровь начала заливать отцу глаза. Могучая фигура вдруг уменьшилась, ссохлась, обмякла, но Илья продолжал бить, чувствуя неимоверный подъем и воодушевление.

Удар, удар, удар. Удар. Удар, удар. Удар.

В один момент этого безумного упоения Илья вдруг ощутил острую боль в правой руке. Он бросил взгляд на свой кулак и увидел, что на нем практически отсутствует кожа и плоть. Илья орудует чем-то наподобие сжатой в кулак руки скелета из кабинета биологии. Боль становилась невыносимой, острой, существенной, реальной…

Илья вскочил на кровати и уставился на правую руку. На косточке кожа была содрана, из ранки сочилась сукровица. Видимо, он во сне действительно задел кулаком стену возле раскладного дивана, на котором обычно спал.

Несколько минут Илья провел в оцепенении, сбрасывая с себя остатки сна, потом медленно встал, направился в туалет, а потом в ванную. Только там, под горячим расслабляющим душем, он окончательно вышел из состояния прострации, но до сих пор не мог понять своих чувств.

С одной стороны, к горлу подкатывало какое-то отвращение от всего увиденного во сне, но, с другой стороны, где-то в животе ближе к копчику то и дело что-то сладко потягивалось, как кошка, разомлевшая на весеннем солнце.

Илья вышел из душа, вытерся жестким полотенцем, так как кондиционер для белья уже две недели как закончился, а про покупку нового он постоянно забывал, и направился на кухню. Там под музыкальный канал Илья разогрел вчерашние макароны по-флотски, полил их кетчупом с майонезом и съел, запивая горячим, но заваренным позавчера чаем.

Процесс облачения в рабочую одежду не занял у него много времени. Джинсы, футболка, сверху рубашка с шотландской зеленой клеткой, черные носки и начищенные туфли. Потом взять рюкзак с ноутбуком, и можно выходить из дома.

Солнце нежно светило, ласково поглаживая кожу теплыми спросонок лучами. Оно еще не обрело силу, не оголодало и не набрасывалось на все подряд, пытаясь переварить это в жарком мареве своего зноя.

Илья простоял на остановке около пяти минут, потом сел в подошедший трамвай и по знакомому ему маршруту отправился в редакцию.

Он не любил метро, не любил его мрачность и отсутствие дневного света. С утра метро почему-то напоминало ему нарезку из фильмов Resident Evil, где тысячи медленных, но настырных зомби, раскачиваясь, прихрамывая или волоча за собой практически оторванные конечности, медленно лезут под пули случайно выживших в постапокалиптическом мире людей.

Наземный же транспорт – другое дело. Здесь тоже с утра полно хмурых личностей, но дневной свет делал выражения их лиц не такими плотоядными.

Ровно в десять Илья уселся за свой стол, достал из рюкзака ноутбук и раскрыл его. Вообще у него был свободный график, но душа почему-то не лежала к постоянной работе из дома.

Да! Не нужно было ехать в редакцию.

Да! Путь до рабочего места занимал ровно то время, которое требуется, чтобы протянуть руку и взять ноутбук.

Да! Не нужно было тратить деньги на одежду, и можно было расхаживать по дому в трусах, но здесь же существовал и огромный минус.