Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - Георгий Михайловский

В междуведомственных комиссиях самую боевую позицию против немцев занимали представители министерства юстиции (в особенности С.И. Веселаго из Юрисконсультской части) и морского ведомства; благожелательную позицию последовательно выдерживало министерство торговли и промышленности. Об отношении МИД я уже упоминал, но так как в этих комиссиях представлять его приходилось мне, то, если я не был связан совершенно определённой инструкцией в данном деле, я не препятствовал проведению решительных мер в этой области ввиду той информации, которую имел по долгу службы об отношении к русским самих немцев.

Мало того, в борьбе с германским влиянием в России, несмотря на всё скептическое отношение к этой борьбе Нольде (он не раз говорил, что видит после войны вновь приехавшего графа Пурталеса в качестве посла «дружественной» державы, который будет требовать отчёта от МИД за все «пакости», причинённые во время войны немцам), он сам и руководимая им Юрисконсультская часть сыграли решающую роль, так как у нас получали все законодательные положения о неприятельских странах из Германии и Австро-Венгрии, а также из союзных стран, и здесь же составлялся перевод этих актов, служивших материалом и образцом для соответствующего русского законодательства. Мы шли в хвосте Германии и союзников, хотя и союзники, в особенности в начале войны, шли в хвосте Германии, едва успевая перепечатывать все их новые законы «военного времени». Даже знаменитый вопрос о лишении неприятельских подданных права судебной защиты, решённый у нас в Сенате в 1916 г., был в сущности сколком аналогичного германского закона.

Отмена Лондонской декларации 1909 г.

Однако наша Юрисконсультская часть была законодательной лабораторией в вопросах, касавшихся не только неприятельских подданных, но и военного законодательства в международно-правовом смысле слова. Так, например, область военно-морского права была в ведении нашей части, и во всё время нахождения Нольде на посту начальника этой части он был постоянным председателем образованного при МИД междуведомственного совещания по вопросам морской войны. В этом совещании я был и секретарём, и одним из наиболее осведомлённых членов, так как работал для диссертации по морскому праву за границей и был в курсе всего морского законодательства наших врагов и союзников (см. мои статьи в 1915 и 1916 гг. в «Известиях МИД»).

Из морского ведомства представителями были автор нашего Призового положения 1895 г., старший юрисконсульт морского министерства, человек казуистического склада, но очень знающий (мне приходилось с ним горячо спорить во время наших совещаний из-за его крайнего пристрастия и благоговения перед нашим довольно-таки устарелым призовым законодательством), Иван Егорович Стеблин-Каменский, а также Иван Александрович Овчинников, зять Горемыкина, бывший представителем морского ведомства на Гаагских конференциях, впоследствии зверски убитый на Кавказе большевиками вместе с Горемыкиным, человек, специально посвятивший себя военно-морскому праву, занимавший соответствующую кафедру в Военно-морской академии. Представителем министерства торговли и промышленности был начальник Отдела торгового мореплавания Н.В. Линден, бывший наш представитель на Лондонской морской конференции.

Этот состав очень квалифицированного совещания имел для меня то значение, что из-за него я и попал впоследствии на место члена Высшего призового суда от МИД — место, во время русско-японской войны занимаемое Ф.Ф. Мартенсом, а в начале войны 1914 г. бароном М.А. Таубе. Это совещание играло роль законодательной комиссии. Всё наше законодательство о призах, о военной контрабанде, об отмене Лондонской декларации было подготовлено и в деталях разработано и вносилось в Совет министров от имени министра иностранных дел. Нольде, зная моё пристрастие к этой области, предоставлял мне писать объяснительные записки в Совет министров по этим вопросам, а в 1916 г., когда Нольде стал директором II Департамента, мне пришлось писать, вследствие пометы государя по вопросу об отмене Лондонской декларации 1909 г., подробный доклад, поданный лично государю Нератовым.

Вопрос об отмене Лондонской декларации был понят Англией, и, несмотря на то что Россия в своё время положила немало труда, для того чтобы заставить Англию принять эту декларацию, мы отказались от неё в силу общего соглашения всех союзников о гегемонии Англии в морских делах. Всё наше военно-морское законодательство во время войны было сознательно проникнуто подражательным духом в отношении Англии. Сазонов считал необходимым в военно-морском деле, второстепенном по сравнению с сухопутным театром военных действий, во всём следовать примеру Англии. Эта черта его была до такой степени известна, что однажды голландский посланник, которому особенно часто приходилось обращаться в наш МИД по морским делам, сказал по этому поводу Нольде: «C’est се qu’on appelle[14], «английское засилье». Английское засилье в этой области действительно было.

Сазонов, знавший о моих специальных знаниях в области военно-морского права, часто впоследствии вызывал меня во время переговоров с союзными послами, чтобы задать, например, такой вопрос: «Входит ли такой-то предмет в состав военной контрабанды, и какой — абсолютной или относительной?» Из содержания этих вопросов можно было видеть, что Сазонов крайне невнимательно читал те самые записки в Совет министров, которые там с таким пылом защищал.

В противоположность Нератову, который меньше двух раз ни одной бумаги не читал, прежде чем подписать, Сазонов, если только дело не шло о каком-нибудь исключительно злободневном политическом вопросе, с трудом мог дочитать первую страницу длинной записки или письма, улыбаясь, говорил: «Вы ручаетесь — всё правильно» и подписывал. В 1916 г. мне пришлось встретить в приёмной у Штюрмера дожидавшегося там знаменитого губернатора Веретенникова, который подписал, не читая, таким образом своё прошение об отставке «по неспособности». Я всегда боялся, что нечто подобное случится с Сазоновым, но его выручала добросовестность Нератова.

Государь и МИД

Здесь уместно также сказать об отношении к дипломатической работе МИД, то есть к внешней политике в техническом смысле слова, государя. Информацией царя обо всём, что делается в МИД, заведовала канцелярия министра, и в частности вице-директор её Николай Александрович Базили, молодой человек 34 лет, но уже камергер, человек необыкновенно ловкий и честолюбивый, но явно пустоватый. Он был в большом фаворе у Шиллинга и Сазонова; у всех старших чинов министерства отношение к нему было скептическое. В канцелярии министра он ведал самыми боевыми вопросами, и без Базили ни одно важное дело не делалось. Он очень часто бывал у нас в Юрисконсультской части и любил советоваться с Нольде, с которым был на «ты». Почему-то ему, например, осенью 1914 г. был поручен вопрос о Константинополе и Черноморских проливах, весной 1915 г. он подготовил в высшей степени неудачный с точки зрения славянского вопроса так называемый Лондонский договор (секретный) 26(13) апреля 1915 г. Франции, Англии, России с Италией, по которому Хорватия должна была быть независимой от Сербии, а Далмация — отойти к Италии; Сербии же предоставлялся только выход в Адриатическое море.