Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

— Погоди! Это же… мой брат…

Сказано это было робко и неуверенно, но охотники вокруг почему-то разразились хохотом. И новость мгновенно разлетелась по всему трактиру:

— «Брат» Митко! — смеялись они.

— Тот самый «брат»! — с хохотом повторяли дальше.

Зимич не мог понять, почему они смеются. Он давно забыл о своем «названом брате», даже имени его не помнил. Но тут к нему протолкнулся один из старших охотников — высокий и чернобородый:

— Брат, говоришь? Дай-ка я взгляну на этого «брата»…

Это потом Зимичу рассказали, что Митко, явившись в купеческую слободку с мешком провизии, был поднят охотниками на смех: взрослые быстро объяснили мальчишке, что студент его обманул, обвел вокруг пальца. И до самой осени потешались над парнем: «Смотри, Митко! Студент идет! Это, часом, не твой брат?»

— А ты молодец, Митко, — сказал чернобородый и обвел взглядом всех вокруг: — И перестаньте ржать, как лошади.

— Чем это он вдруг молодец? — спросил кто-то из молодых охотников с вызовом.

— Тем, что смеха вашего не испугался. За добро добром платить нужно.

Зимича отвели наверх и передали женщинам — те ухаживали за ним словно родные сестры. Сапоги с него снять не смогли, пришлось резать голенища. Так и случилось, что на следующий день он отправился в путь на телеге охотников — в добротном медвежьем полушубке, ушанке и мягких, теплых валенках поверх чистых повязок.

И еще по дороге — чтобы не скучно было ехать — начал рассказывать охотникам сказки.

Сначала в Лесу ему было тоскливо и неуютно. Старшие охотники посмеивались над ним — неумехой, молодые задирались — правда, недолго, пока не выяснили, что драться Зимич умеет не хуже них. А то и лучше. Зимич же не видел особой доблести в том, чтобы со ста шагов попасть белке в глаз. Также не находил он много пользы для себя в том, чтобы пахать выжженную целину или жать рожь. Никто не стал бы терпеть в деревне нахлебника, и как-то само собой получилось, что Зимича звал в помощники каждый. За дровами в лес — с Зимичем, скоблить шкуры — с Зимичем, чинить крышу — с Зимичем. Охотники даже ссорились иногда, когда не могли поделить помощника, и говорили, что с ним вдвоем спорится любая работа.

Еще к нему привязались деревенские старики — недаром он учился философии, ему всегда было о чем поговорить. А зимними вечерами вся деревня затаив дыхание слушала его сказки: Зимич прочитал множество книг и мог бы рассказывать их еще лет десять подряд, но впервые нашлось столько благодарных слушателей на сказки его собственного сочинения. Ребятишки в деревне ходили за ним по пятам, расспрашивая о том, что будет дальше, — не могли дождаться вечера.

Он неожиданно полюбил Лес. Летний зной и зимнюю стужу, сочную зелень трав и запах высушенного сена, большие чистые снега и прозрачные весенние ручьи. Зимич вырос в поместье с маленьким садиком, за которым ухаживала мама, привык к свечам перед очагом и большой библиотеке отца. Суета города и радовала его, и утомляла. Деревня нисколько не походила на Горький Мох, но в ней было то, чего так не хватало ему за долгие годы учебы: открытое небо.

Да, сначала охотники казались ему дикими и неотесанными. Но Зимич быстро разглядел за налетом грубости и тонкий ум, и смекалку, и знание жизни. У них была своя логика и свое представление о мироздании, и это представление иногда виделось Зимичу более правильным и мудрым, чем мудрость и знания всех профессоров, вместе взятых. Когда же в деревню в первый раз приехал колдун — бесноватый тощий старикашка, — Зимич едва не отправился за ним путешествовать по деревням, только чтобы послушать то, что изрекает этот «дикий» и на самом деле полусумасшедший человечек. Четыре года обучения на философском факультете не открыли Зимичу столько мудрости и тайн, сколько колдун вывалил на него за три часа сумбурной беседы.

Жизнь в Лесу сделала Зимича совсем другим. Он не только стал сильней и выносливей, не только научился многому из того, чему учиться не собирался, — он стал мыслить иначе. Проще? Он не был в этом уверен. Скорей, жестче. Теперь в рассуждениях он умел отметать лишнее — к такому способу думать учеба на философском факультете вовсе не располагала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Санный след нырнул вниз с крутого берега. Зимич остановился, взявшись рукой за холодный шершавый ствол сосны: его еще мутило, и немного кружилась голова. Широкая река открывала ослепляющее пространство впереди; на противоположном берегу, чуть более пологом, сказочной дымкой белел густой кустарник, а за ним стеной стояли черные ели.

Зимич вспомнил, как бежал через лес — в полузабытьи, с расцарапанной дыханием глоткой, обожженный и уставший. За что? Откуда столько ненависти вместо простой человеческой благодарности? Он прислонил лоб к шершавому стволу и застонал. Честно, положа руку на сердце: думал ли он о благодарности, когда выходил на змея один на один, с топором в руках? Зимич хотел вспомнить, о чем он думал в те минуты, и не мог. Зачем, зачем он это сделал? Бабы выли, как по покойнику, знали: либо его убьет змей, либо он победит змея, и тогда его убьют их мужья. Зачем он это сделал? Как всегда, хотел покрасоваться? Хотел доказать охотникам, что он тоже мужчина, ничуть не хуже, чем они? Что-то внутри упорно сопротивлялось этой мысли: в собственных глазах тоже хотелось выглядеть героем. Несправедливо обиженным.

Как человек становится змеем? Не исключено, что все это глупые сказки. Кто-нибудь видел своими глазами, как человек превращается в змея? Но ни профессора университета, ни лесные колдуны не опровергали этого утверждения.

Отвращение подкатило к горлу новым приступом тошноты: стать змеем? Отвратительной тварью с длинным хвостом? И тело покроется чешуей? И лицо превратится в бронированное безгубое рыло, выбрасывающее вперед раздвоенный язык?

Зимич нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и размазал его по лицу. Намокшие повязки замерзли, и он с ужасом взглянул на ладонь: ему показалось, что она уже покрыта чешуей, а не кожей.

Как человек становится змеем? Зачем, зачем он это сделал? Если бы все вернуть назад! Четыре года на философском факультете не прошли даром: Зимич понимал, что если все вернуть назад, ничего не изменится. Неправда, он вовсе не хотел покрасоваться, он не собирался ничего никому доказать! Он испугался, что змей пожжет деревню. Он защищал женщин и детишек! Он вышел навстречу змею один, ему хватило смелости не бежать вместе со всеми, не прятаться! Ему хватило смелости!

Глупости ему хватило…

Не рассчитывал он на благодарность, он на нее надеялся! Он ее ждал, он имел на нее право! Он спас деревню от пожара! А они, они… Детская обида застила глаза пеленой слез.

Как человек становится змеем? Просыпается однажды утром и видит, что он змей?

Зимич поднял голову и посмотрел на противоположный берег. Где-то там, за лесом, стояла деревня, жители которой предали его… И пусть месть — недостойное и бесплодное занятие, их неблагодарность заслуживает мести! Думать так было легко и приятно. Жизнь сразу становилась осмысленной, пропадал страх перед будущим. Месть! Вот ради чего стоит дальше жить!

Спокойная и гадкая мысль пришла в голову, словно озарение: вот так человек становится змеем. Сначала человек бежит через лес, спасаясь от смерти, вместо того чтобы принять ее с достоинством настоящего героя, а потом вынашивает обиды и мечтает отомстить!

Первым порывом было немедленно вернуться в деревню и принять достойную смерть. Красиво и просто. Но порыв остался порывом: Зимич не смог сдвинуться с места. Видимо, до героя он еще не дорос, потому что в душе шевельнулась надежда: если он не захочет мести, если проглотит обиду, если не станет желать людям зла, может быть, тогда… может быть, судьбу получится обмануть?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тяжело нагруженные сани неуклюже сползали с противоположного берега; запряженный в них конь оступался и скользил на крутом склоне. Наваждение последних дней растаяло без следа, в дом возвращался хозяин по имени Айда Очен, и его имя больше не пугало и не казалось странным. Философ-отшельник, добрый и веселый человек, который спас Зимичу жизнь, вылечил, дал кров, хорошую еду, сладкое питье. Чего Зимич себе навоображал на хмельную голову?