Лето длиною в ночь - Елена Ленковская

В пламени пожара уже плавились, валились со звонниц церковные колокола, когда налётчики двинули прочь — по пути безжалостно разоряя окрестные волости и сёла, трупами усеивая владимирскую землю.

И написал об этом набеге летописец с горечью и сокрушением великим: «Сия же злоба сключися июля в третий день от своих братии христиан…»

Часть седьмая. Поверх барьеров

Нелёгкое решение

«Злоба сия сключися июля в третий день от своих братии христиан…» — дочитал Руслан хрипло и умолк. Луша с Глебом тоже молчали. Повисла тягостная пауза.

Руся поглядел на них исподлобья, откашлялся, и подвёл итог нелёгкому разговору:

— Третье июля 1410-го года. Вот куда нужно вернуть икону. — И — как можно скорее.

— И я, и ты, мы оба знаем: знание даты и места — каким бы точным оно ни было, — нам не поможет… — упавшим голосом сказала Луша. — Для удачного нырка в прошлое этого недостаточно.

Руслан слушал, угрюмо кусая уже изрядно обмусоленный карандаш.

— Да, проблема, в сущности, только в том… — спокойно начал он, и вдруг — сорвался на крик, ударил в сердцах ладонью по столу, да так, что обломки карандаша разлетелись по кухне. — Проблема, что я там не был!

…Да, он там не был ни разу, и вряд ли нырнёт с нужной точностью… К тому же у него болит рука. Да и не такие уж они, эти близнецы, мастера хронодайвинга, если честно…

Глеб вздохнул. Он всё понял.

Возвращать икону нужно. Возвращать придётся самому.

Это было справедливо.

Но как же ему не хотелось туда опять!

И вот он стоит в коридоре, прикрыв глаза, пытаясь одолеть мутную тоскливую тошноту, вздыхает судорожно. Он держит икону обеими руками. Он старается нырнуть.

Нырок не получается, хоть ты тресни.

— Я сейчас, — говорит он ребятам, — умоюсь только…

Близнецы аккуратно принимают у него икону, ставят её к стене.

Глеб, спотыкаясь, скрывается за дверью ванной.

Близится вечер. Близнецы ждут его молча, слушая в тишине большой, постепенно погружающейся в сумерки квартиры, громкое тиканье старинных настенных часов.

— Что-то он там долго, — цедит, наконец, Руслан, машинально трогая за бронзовый нос наяду Селитру Ивановну.

— Не надо его торопить… — в голосе сестры ему чудятся слёзы, — ты же видишь… он просто… там было страшно…

— Лу, я всё вижу, не слепой! Да только нам всё равно нужно спешить. Тоня может сунуться в кладовку нынче же вечером и заметить икону! Да что Тоня… По сравнению с тем, что может произойти в любой момент!

— Русь, ну что может произойти?!

— Да что угодно!!! Кто знает, как быстро обновляется История!

— Как ты сказал?

— Никто не знает, как быстро обновляется История.

Заметив непонимание на лице сестры, он безнадёжно машет рукой, отворачивается к наяде Селитре Ивановне, и продолжая полировать её блестящий нос ладонью, бубнит что-то вроде:

— Как быстро происходит активация новых данных, вот вопрос…

Совершенно поглощённый размышлениями, мальчик принимается шагать по коридору — туда-сюда, туда-сюда…

— Что это за звуки — там, на кухне? — вдруг раздражённо спрашивает он.

— Это голубь прилетел. В окно бьётся… — Русь, ты чего? — Луша видит, как брат вдруг изменился в лице.

— Голуби, они… Они обладают особой чувствительностью к колебаниям магнитно-информационного поля. Впрочем, как и все пернатые…

— Русь, опять эти твои на теории. Он просто крошек ждёт. Я ему каждый день в форточку хлеб кидаю — он клюёт с подоконника…

Руслан уже не слушает, не отвечает, он медленно разворачивается… И вдруг — стремглав бросается к входной двери.

— Ты куда?

— Проверю кое-что! — Он уже торопливо заталкивает ноги в кроссовки.

— Может, объяснишь? Может, будет действовать вместе?

— Надо проверить… некогда объяснять… Помоги мне лучше, — отрывисто роняет Раевский, пытаясь с правиться с курткой здоровой рукой.

Луша молча застёгивает молнию на его куртке, выправляет загнувшийся внутрь воротник.

— Сидите дома как приклеенные! Без меня никуда не ныряйте! Охраняйте икону. Я — мигом.

Тревожные знаки

От них до Михайловского — десять минут ходьбы. Раевский добегает за пять. Сегодня пятница? Ну, в пятницу-то ни один музей не бывает «на клюшке», все открыты… Уже сумерки. Но здесь в ноябре темнеет рано. Скорее! Там она или нет? Та, рублёвская икона. Если она там… Ох, хорошо бы! А вдруг её теперь нет вообще? Исчез из прошлого древний образец, и хотя он стоит у них в кладовке живой и невредимый, не стало и рублёвского с него списка…

Так, надо билет же купить… У памятника Петру он притормаживает, спохватившись. Тьфу, как же он об этом не подумал?.. Кто его так просто пустит? Отдуваясь, он суёт руку в карман. Достаёт смятые десятки и мелочь. Вроде хватит и этого. Он же пока что школьник…

Раевский бежит дальше.

В три прыжка он одолевает высокие ступени. У дверей уже топчутся двое, явно студенты — длинноволосые, один с этюдником через плечо. Обсуждают:

— Сроду такого не было. «Закрыто по техническим причинам». Пропало у них что-то? Теперь такие технологии — среди бела дня своровать можно. Что угодно, откуда угодно…

— Да прям, может просто света нет, мало ли…

— Ага, только в дверях милиция маячит. Были бы проблемы с электричеством — электрики бы маячили. — Длинноволосый смеётся, думая, что отпустил удачную шутку.

— Началось! — бледнея, бормочет Руслан. Вид у него совершенно ошалелый. Он круто разворачивается, едва не задев одного из студентов плечом, быстро скатывается вниз по ступеням и бежит обратно.

— Вот ненормальный…

— «Этот город полон психов, // каждый третий точно псих, // говори со мною тихо, // может я один из них» — цитирует тот, что с этюдником, глядя вслед удаляющемуся удаляющемуся Русе. Студенты смеются.

Раевский вваливается в квартиру, тяжело дыша. Отстранив встречающую его сестру, ломится, не разуваясь, на кухню. На паркете и линолеуме остаются грязные следы от заляпанных слякотью кроссовок.

— Работает? — почти кричит он. — Интернет работает?

— Нет, — мотает головой Глеб, — всё повисло! — И, предваряя следующие вопросы, объясняет торопливо: — Перезагружались уже, даже модем включали-выключали. Нет связи.

— А телек? А радио?

Луша крутанула ручку настройки. Радио только шипело.

Глеб пощёлкал пультом ТВ — телеканалы показывали настроечную таблицу, или просто разноцветную рябь. Один итальянский канал по-прежнему работал…

— Этот — работает! — обрадовалась Луша. — Наверное на других каналах — профилактика…

Руслан с сомнением покачал головой.

— Уф. Жарко. — Он, наконец, стянул с себя куртку. — Ну дела! Всё-таки похоже, мы на грани информационного коллапса… Люди, я не знаю точно, что происходит и как это работает, но по-моему — у нас ОЧЕНЬ мало времени!

После короткой передышки для Глеба всё начинается сначала. Он старается нырнуть. Нет, нет и снова нет. Он устал. У него ничего не выходит.

— Давайте отдохнём! — взмолилась, наконец, Луша.

— Давайте… — хмуро согласились мальчики.

— Я пойду борщ разогрею, что ли… — Жду вас на кухне! — сказала она голосом, не терпящим возражений, и ушла греметь кастрюлями под звуки итальянского телеканала.

«Точь-в-точь как Тоня», — подумал Глеб, провожая её взглядом.

Он плюхнулся прямо на пол, привалившись спиной к холодной стене. Казалось, сил совсем не осталось. Рублёв закрыл глаза, радуясь возможности ни о чём не думать…

Не тут-то было. У самого уха — жаркий, напористый шёпот. Это — Руслан. Подсел рядом, наклонился поближе, предлагает:

— Давай вместе попробуем, пока Лушка на кухне. Я тебе помогу с места тронуться, подтолкну немного. А дальше — ты сам… Оставишь икону там — и домой, борщ доедать, — подмигнул заговорщически, здоровой рукой стиснул Глебову руку. — Берись за икону двумя руками, а я за тебя держаться буду. — Эх, ещё одна рука нам бы не помешала… — Только держи крепче, изо всех сил держи! Всё, поехали!

Поверх барьеров

Глухой удар, рывок — это, едва не оборвав Глебов рукав, ушёл куда-то вбок и назад Раевский.

Глеб один полетел в тартарары, изо всех сил стискивая икону немеющими пальцами. Сквозь вращение белых клочковатых облаков он видел испуганное лицо Луши, слышал сплошным потоком льющиеся звуки итальянской речи…

Сознание медленно возвращалось.

Он лежал на полу. Из кухни доносились рёв трибун и голос спортивного телекомментатора, тараторящего по-итальянски. Над ним на коленках стояла Луша. Из-за неё выглядывал Руслан. Несло озоном. Из носа текла кровь.