Архантропы вселенной или Прикосновение к любви - Аристарх Нилин

— Во-во, он самый. Раньше как чуть что, в райком. И пожаловаться можно было и порядку больше, а нынче у кого деньги в кармане, тот и командир.

— Ну и что. Один хрен разница. То начальство командовало, теперь мир капитала. Тебе-то от этого какая разница? Жил не тужил и при социализме, и нынче.

— Не скажи. Раньше я был уважаемый человек, а теперь кто. Нуль. Самый что ни на есть нуль. Работы нету, денег нету, начальства нету. А, что говорить, жизнь хреновая стала для таких как я.

— Это чем же она хреновая? Живешь спокойно. Домик свой, огород, опять же скотина. Рыбка есть, зверь в лесу есть. А главное, никакого тебе начальства. Хочешь, работаешь, хочешь на печи лежишь, да на потолок смотришь.

— А чего я на небе этом увижу-то? Звезды одни, да и те когда туч на небе нету. Нет, порядок должен быть, порядок. А нынче так, одна маета. Порядка кончился. Один начальник наворовал, ушел, стал барыгой. Пришел другой, теперь он ворует. Ждет, когда его спихнут, и он уйдет с деньгами в тень. Откроет лавку, и будет жить, как ни в чем не бывало.

— Да и пусть себе живет. Тебе-то что. Он что тебя, данью обложил?

— Нет. Живет, бабла заработает, ресторан или фабрику какую откроет, рабочие места создаст. Сечешь? Польза, какая никакая, а есть.

— Да какая к черту от него польза, ежели он вор в натуре? Самый что ни есть вор.

— А, бесполезно с тобой спорить.

— А ты и не спорь. Какие хошь тут мне песни свои пой, а по мне порядок должен быть и все. Одно скажу, раньше порядку было больше, а сейчас его нету вовсе.

— Не сердись. Главное мы с тобой вот сидим, водочку хорошую вкушаем, рыбку едим, живы и здоровы, и это самое главное. Хоть в этом я прав, как считаешь?

— Насчет этого, я ничего против не имею, — при упоминании о водке, Ионыч оживился и потянулся за бутылкой.

— Вот насчет водки честно скажу, хороша. Скока живу, такую не пил. Небось, на экспорт делают, все по ненашенски написано-то, — он покрутил бутылку в руках и налил в стакан.

— И в бошку-то не ударяет, а почитай все сорок градусов. Че молчишь-то?

— Да я на тебя смотрю. Старый ты стал.

— Ну, старый, что с того? Какой есть.

— Это я так. А водка финская. Специально для тебя купил. А то ведь ты тут, небось, всякую дрянь пьешь, а потом маешься.

— Да я, если честно и не пью особо, слаб стал. Как выпью, кишки болят, работать тяжело, да и в лес не сходишь.

— Чего так?

— Боязно стало. Думаю, плохо станет в лесу, так и до дому не дойду, закачурюсь, а то и вовсе, какая хренотень привидится, не то с пьяна, не то еще с чего. Можно и того, головой тронуться.

— Это как понимать?

— А ладно, это я так, к слову сказал.

— Да ты уж расскажи, коли начал, я ведь как никак не чужой тебе, вроде племянник.

— Племянник! Эка сказанул. Седьмая вода на киселе, а туда же, племянник. Твоя маманька, моему деду, двоюродной племянницей приходится. А уж кем ты мне, это трудно подсчитать.

— Так ведь родственник, или как?

— Родственник, родственник, уговорил. Так говоришь, финская? Вот ведь черти, как делают. Давай родственничек, по чуть-чуть, чтобы нам годков еще много прожить, и не болеть.

— Отличный тост, — Петр взял бутылку, налил себе и Ионычу и, чокнувшись, выпил. Потом отломил кусок жареной рыбы и осторожно, выбирая кости, стал есть.

— А все же ты мне расскажи, чего там с тобой приключилось-то, что ты так в лес стал с опаской ходить?

— Да кто тебе сказал, что с опаской, просто, раз привиделась чертовщина какая, вот и все.

— Вот и расскажи, мне ведь интересно.

— Интересно ему. Ладно, так и быть расскажу. Только ты никому, а то начнут про меня судачить. Языки у народа сам знаешь, любого до могилы довести могут.

Петр рассмеялся, глядя на старика и взяв еще один кусок жареной рыбы, с аппетитом стал есть и слушать его рассказ.

— Так вот значит, история эта произошла со мной пару недель назад. Я аккурат накануне грибов насобирал, вечером пожарил, ну и малость на грудь принял. Короче, выпил, закусил, и спать завалился, а по утру с похмелья рассольчика попил и в лес собрался. Не надо было конечно идти, но думаю, погода дюже хорошая, пройдусь, глядишь, весь хмель из головы и вышибет. Короче, взял ружьишко и айда. Я обычно далеко хожу, верст за десять, наши туда не ходят. Места там хоть и грибные, но больно опасные. Болота встречаются и оврагов много. Короче по мне самый раз. У меня там как раз капканы стоят, так что думаю, проверю, может, кто попался. Часам к одиннадцати дошел я до того места, где первый капкан поставил, смотрю, пусто. Что делать? Пошел дальше. А тут как раз овраг большой, прямо в лесу. Вообще-то такое редко бывает, но у нас речек подземных много, иной раз подмывают почву, земля оседает, так вот и образуются лесные овраги.

— А я думал землетрясение.

— Скажешь тоже, землетрясение. Какое к черту землетрясение в наших краях. Отродясь не было. И вообще, не перебивай.

— Молчу.

— Да, так о чем это я?

— Про овраг в лесу.

— Да, так вот значит. Овраг там глубокий. Токая к нему подошел, смотрю, а он весь осыпался. То ли вода его подмыла, то ли что, врать не буду, не знаю, только смотрю, из песка торчит что-то и блестит Здоровенное такое, и блестящее. Я, конечно, сразу сообразил, крыло самолета. Видать упал когда-то и в песок зарылся, а нынче, как овраг стал оседать, крыло-то и обнажилось. Во, думаю, повезло. Оно ведь того, наверняка люминиевое, а нынче за люминий хорошие деньги дают.

Петр усмехнулся и покачал головой, но промолчал, не стал перебивать старика.

— Ты не лыбся, я тебе правду говорю. Короче, спустился я в овраг, чтобы посмотреть на крыло. А как подошел, удивился. Издаля-то оно совсем иным выглядело, а тут смотрю, оно какое-то чудное. Цвет вроде как меняется прямо на глазах, вроде как бензином облито и радуга по нему. Я рукой потрогал, холодное, гладкое. Потом постучал по нему, а звук глухой, словно внутри не пустое, а целый кусок. Не думаю, что-то не то. И потом, ни этих, как они, заклепок или винтов каких нету. Одним словом, сомнения меня одолели, чтобы это такое могло быть. А при мне как раз лопатка саперная была, помнишь, что ты подарил?

— Угу.

— Во, я и давай песок-то вокруг отчищать. Долго рыл, не помню сколько, но долго. А оно откапывается, только уж больно здоровое и формы чудной, словно как круглая. Плюнул я на это дело, думаю, все равно не откапаю, надо бы принести ножовку и частями отпиливать. Но прежде чем возвращаться, сел перекусить. Сижу значит, ем, а сам размышляю, что бы это такое могло быть? И черт меня дернул тогда пальнуть в эту хреновину.

— Выстрелить?

— Ну да. Думаю, коли она люминиевая, так пуля её насквозь пройдет, а ежели стальная, то вряд ли. А раз стальная, то и хрен с ней, че лишний раз ходить с ножовкой-то. Отошел я метров на пятьдесят, а то вдруг думаю там бензин, рванет чего доброго, и пальнул из ружья.