Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

формами существования познает меру своей необходимости миру. Главное, что вынес бы посетитель из лирического музея – мемориала вещей: не только новое ощущение близости со своим предметным окружением, но и новую степень уверенности в себе, своеобразную метафизическую бодрость, которая укрепляла бы его в ненапрасности собственного существования.

Осмысливать единичную вещь очень трудно – именно единичность и ускользает от определения. Легче постигнуть значимость целого класса или рода предметов, чем их отдельного представителя, – «листвы» или «земли», чем вот этого листика или камешка. Т. В. Васильева четко обозначает этот предел: «Вещь… в своей единой неделимой целостности и в своей уникальной единственности непознаваема, она может иметь только имя, но не логос. Даже имя она может иметь только собственное, единственное и неповторимое… Когда же мы даем вещи имя нарицательное, мы уже приобщаем единицу к какому-то множеству…»[73] Приближаясь вплотную к единичному, задаeшь ему нефункциональный, философско-мировоззренческий вопрос: «Зачем ты?» Этот вопрос упирается в тайну целого мироздания: только вместе с ним или вместо него единичное может дать ответ.

Гегель обосновал принцип исторического восхождения мышления от абстрактного к конкретному. Мышление единичностями, которые в принципе немыслимы, – высшая ступень такого восхождения, ведущая от отвлеченного умозрения к музею личных вещей. Логические абстракции, которые в ходе исторического развития возвысили человеческий разум над эмпирикой простых ощущений, как бы вновь возвращаются к исходной точке, единичной вещи, для тогo чтобы раскрыть в ней свернутое богатство всей человеческой культуры, личного и вселенского смысла. Единичное, «это», наиболее прямо связано с единым, со «всем», подобно тому как в элементарных частицах (а не в горах или китах) раскрывается единство материального мироздания. Отсюда и надежда на то, что философия сможет постигать реальность не только в обобщенных понятиях и даже не в более конкретных образах, но и в единичных вещах, найдет способы наилучшего описания и осмысления бесчисленных «этостей», нас окружающих и выводящих прямо к единой основе бытия.

Пока же очевидно, что единичное – существует, и значит, оно – существенно. Мыслить его трудно, вполне постичь вряд ли возможно: мысль все время сбивается на общее, абстрактное, то, что распространяется сразу на целый класс, род или вид. Но хотя бы приближение к единичной вещи и ее столь же непреходящему, сколь и неповторимому смыслу дает обнадеживающее знание, что ничто, даже самое малое и ничтожное, не обречено пропасть бесследно.

Интернет вещей

Возможность для каждой вещи приобрести свой уникальный голос, свой «vox», технически обеспечивается быстрым развитием интернета вещей. Все предметы, наделенные компьютерными чипами, станут участниками всеобщего круговорота информации, обзаведутся своими электронными адресами и правом сообщать о своем состоянии, об условиях своего хранения. Тем самым заостряется и этическая проблема потребительского отношения человека к вещам, которая может перейти в юридическую плоскость. Автомобиль сможет подавать жалобы в Агентство по соблюдению прав артефактов на недостаточную чистоту в салоне, а пищевой продукт – на плохие условия хранения; с нерадивого пользователя будет взиматься штраф. Можно предвидеть, что законодательство пополнится статьями о неотчуждаемом праве вещей на достойное существование, на охрану от порчи. Возникнет общество охраны прав потребляемых (commodity rights), которое будет конфликтовать с обществом охраны прав потребителей. Лоббисты обеих сторон будут осаждать парламенты развитых стран, предъявляя свои взаимоисключающие требования. Протест против страданий ни в чем не повинных вещей и собирание фактов злоупотребления и сознательной порчи войдут в медийную повестку.

С другой стороны, некорректное обращение с вещами оборачивается проблемой мусорных свалок, загрязнения природной среды, то есть угрожает самому здоровью и выживанию человечества, так что и в этом отношении ощутимо действует принцип взаимности, золотое правило: как ты обращаешься с вещами, так и они с тобой.

Философская мысль тоже совершает радикальный поворот, причем в русле «корректности», которую в данном случае уместно именовать не политической, а онтологической (бытийной). В последние годы набирают силу такие течения, как «спекулятивный реализм» и «объектно-ориентированная онтология», которые утверждают бытие вещи как самостоятельного агента действия и восприятия, независимого от человека и его познавательных установок. На этой философской основе возникает идеология субъектно-объектного равенства. Могут ли быть у вещей, как у животных и растений, свои неотчуждаемые права? Имеет ли велосипед право на то, чтобы ему не совали палки в колеса, а сметана – на то, чтобы ее хранили в холодильнике? С развитием интернета вещей идеология «онтокорректности» (ontocorrectness) становится все более осуществимой.

С одной стороны, она воспринимается как метафизическая шутка, пародия на политическую корректность, с другой – перекликается с древней религиозно-этической интуицией достоинства вещей. Египетский старец авва Дорофей (VI в.) призывал род человеческий хранить совесть по отношению к вещам. «А хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какою-либо вещию, не допускать ей портиться и не бросать ее как-нибудь, а если увидим что-либо брошенное, то не должно пренебрегать сим, хотя бы оно было и ничтожно, но поднять и положить на свое место»[74]. Старец Зосима у Достоевского призывает: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите». Интернет вещей предоставляет человеку технические возможности не только «блюсти совесть» по отношению к вещам, но и вступать в общение с ними, предоставить им право вещать.

✓ Дом, Малое, Оболочка, Реальность, Тело

Вина

Вина – переживание своего несовершенства или недостойных поступков, осознание невыполненного долга, страдание от причиненного другому вреда. Казалось бы, в таком понимании чувство вины всегда обращено на конкретных людей, перед которыми мы виноваты.

Индивидуальность и универсальность вины

Однако есть и более объемное толкование: каждому человеку необходимо осознавать свою вину за всех и перед всеми. У Ф. Достоевского в «Братьях Карамазовых» эта мысль осеняет старшего брата Зосимы – Маркела, безбожника, который перед своей безвременной смертью обращается в веру и говорит: «Матушка, кровинушка ты моя… знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват. Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения».

Эта мысль повторяется потом в речах самого Зосимы, когда он после отказа от дуэли стал проповедовать свою новую веру обществу; в речах таинственного незнакомца, пришедшего к Зосиме исповедать грех убийства; и, наконец, в заключительных поучениях Зосимы:

Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь,