Разговор в комнатах. Карамзин, Чаадаев, Герцен и начало современной России - Кирилл Рафаилович Кобрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Англичане холодны, хотя и бывают великодушны, они эгоистичны, хотя и придерживаются строгих принципов порядочности. В подобных рассуждениях РП недалеко уходит от расхожего мнения, давно распространенного на континенте, однако оно ему действительно нужно. Дело в том, что эта черта национального характера[20] служит обоснованием рассуждения на социальные темы – а вот это уже ново и важно для Карамзина. Именно в этой точке он выходит за пределы давно сказанного – причем не им. Целый пассаж посвящен тому, что многие гости острова Британия не замечали тогда – и стараются не замечать до сегодняшнего дня. Речь идет о чудовищной социальной пропасти – причем не между сословиями и классами, нет, все гораздо проще – это пропасть между богатыми и бедными. Последним здесь могут помочь материально – однако их презирают: «Замечено, что они в чужих землях гораздо щедрее на благодеяния, нежели в своей, думая, что в Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете, из чего вышло у них правило: “Кто у нас беден, тот недостоин лучшей доли”, – правило ужасное! Здесь бедность делается пороком! Она терпит и должна таиться! Ах! Если хотите еще более угнести того, кто угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь, среди предметов богатства, цветущего изобилия и кучами рассыпанных гиней, узнает он муку Тантала!.. И какое ложное правило!» Конечно, РП несколько преувеличивает; кальвинистский принцип предопределения, из-за которого к бедным относятся как к обреченным быть таковыми, ибо эти люди изначально плохи, – он, конечно, не был характерен для всей Англии. Более того, Карамзин умудрился не заметить того же самого подхода в Швейцарии, на родине кальвинизма. Тем не менее это очень важный пункт. Карамзин указывает действительным и потенциальным русским англоманам, которые готовы объявить островные порядки образцовыми: посмотрите, какую цену следует за это заплатить! Причем цена – социальная; имущественное неравенство усугубляется еще и моральным угнетением; «Англия» – хорошая страна, но для богатых и состоятельных. Беднякам лучше жить в другом месте. Вывод напрашивается простой – значит, для России такие порядки и такой образ мысли решительно не подходят. Карамзин чуть ли не первым вводит тему социального неравенства в русскую общественную повестку. Отметим также, что в его интерпретации эта тема универсальна; Карамзин говорит не о характерной только для России социальной беде – не о крепостничестве, а о «бедных» вообще, помещая таким образом свою страну в широкий европейский (и даже мировой) контекст. Для него Россия – прежде всего часть цивилизованного мира, мира, в котором есть общая социальная беда. Что касается крепостного рабства – то это «свое», и оно решается по-другому. Возвращаясь к «холодности» англичан: оттого они и не спешат морально поддержать своих бедняков, что считают их обреченными на нищету в силу низкой морали и проч.
Наконец, второе предупреждение Карамзина русской образованной публике, склонной к англомании. Это уже месседж не морально-социальный, а чисто политический. Все прекрасно в Англии – и конституция (неписаная, кстати говоря, на самом деле – свод установлений прошлого, ставших прецедентами), и парламент. Благонамеренному русскому остается только мечтать о таком. Однако – и Карамзин с помощью РП прямо указывает на это – деспотизм политической элиты ничуть не лучше деспотизма монарха: «Они горды – и всего более гордятся своею конституциею. Я читал здесь Делольма[21] с великим вниманием. Законы хороши, но их надобно еще хорошо исполнять, чтобы люди были счастливы. Например, английский министр, наблюдая только некоторые формы или законные обыкновения, может делать все, что ему угодно: сыплет деньгами, обещает места, и члены парламента готовы служить ему. Малочисленные его противники спорят, кричат, и более ничего». Нарисованная РП картина не очень привлекательна; даже дальнейшее рассуждение о том, что описанному «министру» «опасно во зло употреблять власть свою», не сильно эту картину улучшает. Единственное, что способно помешать главе правительства использовать свою огромную власть во зло, – «просвещение» англичан, которое дает им возможность «знать наизусть свои истинные выгоды». Учитывая то, что говорилось о местных жителях в предыдущем абзаце «Писем», под «истинными выгодами» понимается все тот же самый «тонкий эгоизм». Получается, что деспотизм правящей элиты сдерживается лишь ее же собственным эгоизмом – и эгоизмом состоятельных островитян вообще. Картина не очень привлекательная. Карамзин свою задачу выполнил, предупредив русское общественное мнение уже прямо и недвусмысленно: «Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа; что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле. Недаром сказал Солон: “Мое учреждение есть самое лучшее, но только для Афин”. Впрочем, всякое правление, которого душа есть справедливость, благотворно и совершенно». Именно: благотворно и всеобщеприменимо то устройство государства, которое держится на принципе справедливости. В карамзинской «Англии» этого принципа нет.
В отличие от Франции – и особенно от Швейцарии и Германии – Англия не может дать хороший пример русскому обществу. Она важна для
