Генерал де Голль - Николай Молчанов

Де Голль в соответствии с установкой своего начальства отвечает на этот вопрос утвердительно. Однако он сопровождает эту уступку такими оговорками, которые явно идут вразрез с официальной линией. Он утверждает, что нельзя строить всю французскую военную доктрину на использовании только линии сильных оборонительных сооружений, ибо это заранее обрекает армию на пассивность. Намечая линии фортификаций, он считает укрепленные пункты лишь базой для динамичных маневренных операций войск. Таким образом, де Голль пошел на компромисс, но отказался уступить в самом главном. В атмосфере угодничества, окружавшей персону маршала, довольно неортодоксальная статья де Голля вызвала немало разговоров. Де Голль понял, что он, возможно, поступил опрометчиво, связав вопрос об укрепленных линиях с общей военной доктриной. Ему становится ясно, что покровительство маршала имеет и отрицательные стороны, ибо ограничивает его самостоятельность. Действовать же в согласии с мнениями Петэна ему становится все труднее, ибо человек, некогда критиковавший косность официальных стратегических установок, теперь, в 70-летнем возрасте, сам превращается в оплот отсталых представлений о характере будущей войны. Позднее Де Голль скажет, что маршал был «мертв уже в 1925 году».

Тем не менее внешне между де Голлем и Петэном сохраняются прежние отношения и маршал пока продолжает ему покровительствовать. Де Голль воздерживается от каких-либо демонстративных выступлений с изложением своих особых взглядов по вопросам стратегии и тактики. Этому способствовало и то, что де Голль с головой погрузился в работу. По совету Петэна он начал писать историческое исследование о французской армии. В конце 1926 года наконец-то он дождался повышения: его включают в список офицеров, выдвигаемых на должность командира батальона и к присвоению звания майора, Майор Люсьен Нашен, который в эти годы становится постоянным собеседником де Голля, поздравляет его. В ответ де Голль пишет: «Продвижение приятно, но вопрос в том, даст ли это возможность отличиться?»

Вскоре благодаря маршалу Петэну такая возможность неожиданно представилась. Петэн поручил ему прочитать три лекции в Высшей военной школе о роли и качествах военного руководителя. Тщеславный старик надеялся, что его подчиненный нарисует образ самого маршала, «победителя под Верденом». Частично так и получилось, хотя де Голль не унизился до прямого восхваления. Выступление в Высшей школе, где еще недавно полковник Муаран испортил ему карьеру, могло быть своеобразным реваншем. На лекции собрали учащихся двух выпусков, весь преподавательский состав. Более того, Петэн лично представил де Голля слушателям в выражениях, которые многих повергли в изумление: «Послушайте, господа, капитана де Голля… Слушайте его внимательно, ибо настанет день, когда признательная Франция обратится к нему…»

Но эффект лекций оказался весьма сомнительным. Патетический, напыщенный тон, непривычный, даже неожиданный для аудитории, настроил ее враждебно к лектору. Это настроение усилилось еще больше ревнивым недоброжелательством, вызванным демонстративным покровительством маршала Петэна, первого лица в армии, этому безвестному, но крайне самоуверенному капитану. Правда, когда де Голль вскоре повторил свои лекции в Сорбонне для гражданской и более интеллигентной аудитории, то результат оказался иным. Здесь публика тепло отнеслась к оратору, который произвел впечатление своей культурой, оригинальностью, смелостью мыслей и темпераментной формой их изложения. Во всяком случае, эти лекции сыграли свою роль; они оказались толчком, побудившим де Голля затем написать книгу, вышедшую спустя несколько лет под интригующим названием: «На острие шпаги».

В 1927 году де Голль получает свою четвертую нашивку, теперь он майор. Его назначают командиром 19-го мотопехотного батальона, входящего в состав французских войск, оккупирующих в Германии Рейнскую область. Батальон стоит в древнем городе Трире, который некогда служил центром военных операций римлян на Рейне. Поскольку иностранцам (а тем более немцам) всегда показывают лучшие войска, то и батальон де Голля принадлежит к отборным подразделениям французской армии.

Майор де Голль, познакомившись с батальоном, нашел, что это «отличное подразделение». Ему понравились молодые офицеры, получившие военное образование уже после войны и поэтому не зараженные ненавистью к войне характерной для многих, испытавших ее на своем опыте. Ему, правда, не пришлись по вкусу некоторые слишком культурные офицеры. Характерно, что, будучи сам офицером-интеллигентом, он предпочитал иметь среди подчиненных людей, не предающихся абстрактным размышлениям, образованность которых, по его мнению, выражалась в претенциозной беспомощности. Он пишет по этому поводу Люсьену Нашену: «Марс не отличался большим умом, но зато был сильным, красивым и смелым».

Де Голль суров, иногда даже жесток по отношению к самому себе, и поэтому он считает себя вправе быть требовательным к другим. Этот пунктуальный, энергичный командир, занимаясь всецело своим батальоном, хочет довести его до полного совершенства. Но он и заботится о своих людях. В 1927 году на Мозеле выдалась суровая зима; от морозов пострадали знаменитые виноградники, а во французских войсках вспыхнула эпидемия гриппа. В Трире умерло больше 30 солдат. Сведения об этом дошли до Парижа, кто-то из недовольных напряженным ритмом боевой подготовки в 19-м батальоне послал жалобу в парламент. В результате в Трир прибыла высокая парламентская комиссия, в которой оказалось немало видных политиков (члены комиссии — Эррио, Даладье, Гуэн, Рамадье в разное время возглавляли правительства). Комиссия смогла убедиться, что в 19-м батальоне дело поставлено образцово, и об этом доложили палате депутатов. Докладчик сообщил о любопытном эпизоде. В разгар эпидемии умер солдат Гуро, у которого не осталось никаких родственников, ни матери, ни от-Па. Тогда командир батальона майор де Голль решил сам носить знак траура по умершему.

Палата депутатов, выслушав рассказ об этом, разразилась бурными аплодисментами, а сидевший на правительственной скамье премьер-министр Пуанкарэ откликнулся весьма одобрительной репликой. Кстати, де Голль в своей жизни непосредственно общался с народом только в армии. Народ всегда представал перед ним в облике солдата, призванного к безусловному повиновению и поэтому заслуживающего внимания и уважения. Такую психологическую позицию, приобретенную жизненным опытом, навсегда сохранит де Голль по отношению уже не к солдатам, а ко всем французам.

Энтузиазма, вызванного новым назначением, хватило у де Голля не надолго. Разве могла удовлетворить его деятельность в масштабе батальона, пусть даже самого образцового? Его духовный горизонт охватывает по крайней мере всю Францию. Казалось, можно не волноваться за ее. судьбу, ибо, за редкими исключениями, у французских политиков во все эти годы на языке только «божественный цветок — мир» (слова Эдуарда Эррио). Но вскоре, после того как прозвучали столь прекрасные слова, президентом Германии стал фельдмаршал Гинденбург, человек вовсе не склонный довольствоваться ароматом «божественного цветка».