Сволочей тоже жалко (сборник) - Виктория Токарева

– Я буду приходить только поздно по вечерам, – сказал он. – Потому что днем я работаю, а вечером учусь.

Маляр тут же начал срывать обои со стен.

– У вас есть старые газеты? – спросил он. – Надо закрыть газетами мебель.

– У меня нет газет.

– Тогда накройте простынями.

Азиза стоит.

– Вы меня слышите? – спросил со стремянки маляр.

Азиза молча, как сомнамбула, достала из шкафа простыни, стала покрывать мебель.

– А мужчин у вас нет? – спросил маляр.

– Нет.

– Ну ничего, сами управимся…

Азиза и маляр с энтузиазмом начинают двигать мебель под лихую музыку, которая доносится из-за стены. У Азизы от напряжения рвется платье на спине. Она садится отдохнуть.

Маляр протягивает Азизе противогаз.

– А что это?

– Противогаз.

– Зачем?

– Пол будем лаком покрывать. Вредные испарения.

Гаснет свет. Все погружается в темноту.

– Как это понимать? – спросил маляр.

Азиза выходит на балкон. Возвращается.

– Во всем доме нет света. У нас новый дом. Постоянно что-нибудь отключается: то свет, то вода. Сдали досрочно. Кто-нибудь премию получил.

– Тогда я пошел. До завтра.

Маляр ушел, натыкаясь в темноте на предметы.

Азиза зажигает толстую свечу. При свете свечи комната выглядит как после взрыва. Со стен свисают клоки обоев. Вся мебель сдвинута на середину и закрыта простынями.

Азиза берет свечу, подходит к телефону. Набирает номер. Длинные гудки.

И Азизе кажется:

…Тимур сидит развалившись, как хан. Секретарша ставит блюдо с пловом, с подлинным мастерством танцует перед ним танец живота.

Звонит телефон.

Муж перестает есть плов, а секретарша перестает танцевать и идет к телефону.

– Не подходи! – пугается Тимур.

– Почему? – не понимает секретарша.

– Это может быть она. Я ей ничего не сказал. Она не знает.

– Почему?

– Почему, почему… – раздражается Тимур. – По кочану.

Он поднимается, гасит свет. Выключает телевизор.

– А это зачем? – покорно и нежно спросила секретарша.

– Она может нас увидеть.

Тимур задергивает штору. Настает полная тьма.

– Так и будем теперь сидеть в темноте?

– А зачем нам свет?

Слышны звуки поцелуя.

Азиза отходит от телефона. Ложится на диван, стоящий посреди комнаты. Смотрит, как на стене колеблются тени от пламени свечи.

Зал суда. В зале секретарша в мини-юбке, свидетели. Среди свидетелей шведки-феминистки, Нодира, директор, Рустам.

Судья: Слушается дело о разводе Усмановой А. В. с мужем Усмановым Т. Б. Вопрос к ответчику: почему вы предали?

Муж: Я не предавал. Я полюбил.

Судья: Почему вы честно не сказали об этом? Почему Усманова А. В. должна была узнать от посторонних лиц? Каково ей стать жертвой сплетни?

Муж: Сплетни всегда были, есть и будут. Сплетни заменяют людям творчество.

Судья: Значит, вы не любили вашу жену?

Муж: Я был одинок. У меня даже не было фамилии. Я всегда был «муж Усмановой». Моей жене нужен весь мир, а мне достаточно одного человека. И он у меня есть.

Секретарша скромно потупилась. Все на нее обернулись.

Из зала поднимается свидетель Нодира.

Нодира: Товарищи, ну посудите сами. Разве можно их сравнивать? Усманова А. В. имеет научные труды, а секретарша может написать только поздравительную открытку к празднику, да и то с ошибками.

Муж: Объективно лучше жена. Но мне лучше секретарша.

Судья: Слово адвокату.

Адвокат: Помимо того, что ваша жена ученый с мировым именем, известный не только у нас, но и за рубежом, она – просто женщина. У нее была стена. Крепость. А сейчас она – вне крепости. Вы выставили ее на посмешище перед всеми…

Хансен: Азиатская позиция. Все-таки Восток – это не Запад.

Азиза достает из кармана пистолет и стреляет в мужа. Тот падает. Секретарша безутешно рыдает у него на груди.

В зале переполох и замешательство.

Азизу уводят из зала, запихивают в машину с зарешеченными окнами. Азиза глядит из-за решетки. К ней подходит Нодира.

– Дура ты, – сказала Нодира, – теперь будешь есть хлеб и воду. А она выйдет замуж в другой раз, и ее новый муж будет носить ей витамины с базара.

Секретарша стоит в стороне, держит у носа платочек. Рустам утешает ее, поглаживая по плечу.

Машина тронулась с места, увозя Азизу.

Шаги тяжелые, как у солдата. Это со свидания вернулась Гульнара – семнадцатилетняя красавица. Дочь Азизы.

Гульнара в недоумении смотрит по сторонам.

– Что происходит?

– Ремонт, – отозвалась Азиза.

– А телефон где?

– Здесь.

Гульнара садится возле матери, начинает набирать номер.

– Рахим? Я вернулась. Все в порядке. Таксист довез меня до самого подъезда.

– А почему он тебя не провожает? – спросила Азиза.

– А откуда у него деньги на такси?.. Очень, – сказала Гульнара в трубку. – А ты?

– Хватит болтать, – приказала Азиза. – Поздно уже.

– Но ты же не спишь.

– Могла бы и спать, при других обстоятельствах.

Гульнара вглядывается.

– Ты плачешь?

– Да.

– Чего?

– Меня предали.

– Кто?

– Секретарша.

– Подумаешь… Найдешь себе другую. Секретарш много, а ты одна. – Гульнара сбрасывает свитер, джинсы, ложится рядом с матерью. – Мам…

– Что?

– Ты видела, что у меня от сапог отлетел каблук?

– Ну и что?

– А то, что мне надо другие.

– У тебя есть. Малиновые.

– Они не модные. Они с молнией.

– Возьми мои.

– Они мне велики.

– Почему ты такая черствая? Я тебе говорю, что у меня несчастье, а ты – сапоги…

– А сапоги, думаешь, не несчастье? Для молодой девушки внешность – это самовыражение. Если девушка некрасива, в ней нет никакого смысла.

– Самовыражение – это интеллект. Это личность.

– Знаю, знаю. Набор целей, сумма потребностей… Вон Зейнабка в нашем классе – умная, так у нее голова, как у сенбернара. Ни одна шапка не налезает. А у меня голова маленькая, очень эстетично. Зато и мозгов мало. Я к науке не приспособлена. Я буду делать женскую карьеру.

– А что это за карьера? – испугалась Азиза.

– Муж. Дети. Пять детей минимум. Красивый дом, красивые отношения. Вы этого не понимаете, потому что всю жизнь смотрите в микроскоп.

Обе лежат молча.

Гульнара ровно дышит. Она заснула.

– Иди к себе! – толкнула ее Азиза.

– Можно я здесь буду спать?

– Нельзя. Иди.

Гульнара упрямится. Азиза ее толкает, но Гульнара будто вросла в диван. Азиза пытается ее скинуть, они начинают возиться, как дети, и кончается тем, что падают обе.

Утро. Институт.

Азиза в красивом костюме идет по коридору походкой, исполненной достоинства. Здоровается с сотрудниками сухим полукивком, пряча за высокомерием свое истинное состояние.

Подошел Рустам.

– Сегодня в два часа будет немецкая делегация биологов…

– Я занята, – сухо отозвалась Азиза.

– Но…

– Я не экспонат. Нечего демонстрировать. И вообще… немцы убили половину моих родственников.

– Так это же другие немцы, – возразил Рустам. – Эти же не воевали.

Азиза отходит от Рустама, оставляя его в некотором недоумении.

Секретарша сидела на месте и занималась своими обычными делами: отвечала на телефонные звонки, печатала на машинке. Увидев вошедшую Азизу, она поздоровалась без тени смущения. Азиза ответила. У обеих был вид, будто ничего не случилось.

– Возьмите, пожалуйста, билет на самолет и командировочные, – предложила секретарша и подвинула Азизе ведомость.

Азиза расписалась.

Секретарша передала пакет с деньгами.

– Еще восемьдесят четыре копейки, – сказала она и стала отсчитывать мелочь.

Азиза ждала, серебра не было, одни медяки, и это продолжалось невыносимо долго.

…Азиза протянула секретарше конфетку. Та благодарно улыбнулась и стала разворачивать. Развернув окончательно, положила в рот и упала на стол замертво.

В этот момент раскрылась дверь, и вошел директор института с немецкой делегацией.

Секретарша лежала на столе без признаков жизни.

– Что это? – поразился директор.

– Не знаю. Когда я вошла, так было… – сказала Азиза.

– Неправда, – возразил директор. – Было по-другому. Это вы ее убили. За что?

Переводчик перевел текст немцам. Немцы сдержанно улыбнулись.

– Это моя соперница, – ответила Азиза.

Переводчик перевел.

– Если женщины начнут убивать своих соперниц, вы потеряете народа больше, чем во Вторую мировую войну. Вам придется истребить всех женщин от восемнадцати до сорока, – сказал руководитель немецкой делегации.