Я тебя съем - Лана Морриган

– Я ей звонила. – Я растираю по щекам слезы. – У нее отключен телефон.

– Сменила номер. Она от Влада прячется. Фух, – Комарова переводит дыхание. – Я уже на стоянке, слышишь, бегу? – Стук каблучков доносится из динамика. – Булочку могу с собой взять? Ее больше не тошнит. Родители категорически отказались от идеи с ней посидеть.

Почему-то эти подробности вызывают у меня улыбку.

– Угу.

– Ты там чай попей, что ли, – подруга дает наставления. – Все, до встречи.

Я прислушиваюсь к совету, наливаю кружку крепкого сладкого чая, присаживаюсь в ожидании на подоконник. Подо мной тротуар тускло освещен из окон первого этажа, чуть дальше пустующая детская площадка полностью погружена во мрак, невозможно даже угадать очертания высоких качелей.

Темнота завораживает, будоражит фантазию, кажется, что из нее кто-то вглядывается в ответ. Смотрит так же пристально, как и я. Желтый язык пламени зажигалки вспыхивает неожиданно, подсвечивает мужской силуэт в капюшоне. Я слежу за плавными движениями курящего. Огонек поднимается к лицу, разгорается ярче и пропадает в темноте, пуская мое сердце вскачь. Аромат вишни и табака наполняет легкие, но это невозможно: окна плотно закрыты. Навязчивый коктейль – всего лишь причуды утомленной нервной системы.

Визгливый лай собаки отвлекает. Комаровы освещают фонариком телефона себе дорогу. Как только луч света скрывается под козырьком подъездной двери, я спрыгиваю с подоконника. Сестры спорят, их звонкие голоса в сопровождении навязчивого лая разносятся по лестничной клетке:

– Я просила тебе не напоминать!

– Ань, я случайно.

– За случайно бьют отчаянно. Забыла?

– Обещаю, что больше никогда не напомню тебе о Косареве. Честное-пречестное слово, – жалобно тянет Комарова-младшая.

– Ты специально, да?! А сейчас ты что делаешь? – Аня поднимается первая, удерживая в руках два бумажных пакета и небольшую сумку. – Закрой свой мохнатый рот, чудище! – рявкает, когда Булочка заходится лаем, от которого неприятно звенит в ушах.

– Ну а как мне надо было сказать? Привет, Аль! – Саша прижимает вырывающуюся собаку к груди.

– Да успокой ты ее! – Аня целует меня в щеку. – Сорокина, сегодня ты выглядишь еще хуже, чем в прошлый раз. Что он с тобой сделал? – Наступает на пятку белоснежных кед и разувается.

– Это долгий разговор, – отвечаю я тихо.

Саша входит последней, закрывает дверь и наконец выпускает собаку из рук.

– Я не понимаю, что происходит с Булочкой. Ей что-то не понравилось там, во дворе, – поясняет.

– Кошка ей там не понравилась, – сердито отвечает Комарова-старшая. – Мы к тебе с ночевкой. – Она оставляет сумку в коридоре. – И там… – Девушка пинает ее ногой. – Не наши вещи, а вон того чудища. – Собака проносится из кухни в коридор. – Пеленки, порошок от газиков и поносика, специальный солевой раствор для питья, – кривится.

– На Булочке сказываются последствия антибиотиков. – Саша обнимает меня за плечи и подталкивает к кухне. – Нужно относиться с пониманием.

– На чудище сказываются роллы, сметана, чизкейк и… чем ты еще ее кормила? Все! – с этими словами Аня ставит пакеты на стол. – Забыли про собаку. Рассказывай, – обращается ко мне. – Все с самого начала и очень подробно. Сейчас мы поставим тебе диагноз и назначим лечение. – Одну за одной выставляет в ряд три бутылки вина, сминает пустой бумажный пакет. – Не волнуйся, мы с закуской.

– Прямо набросился ни с того ни с сего? – Аня подливает мне вина и заставляет выпить еще глоток.

– Что, вот Балабаев и слова плохого не сказал? – Саша замирает с вилкой у рта, ожидая ответа.

– Шлюхой меня назвал, – говорю я.

Девочки синхронно растягивают:

– А-а-а. – И понимающе кивают.

– Это же не повод кого-либо избивать до полусмерти.

– Для мужчины – повод, – возразила Аня. – Для мужчины, вступившегося за свою женщину.

– Аня, не путай, я не его женщина. – Я отрицательно мотаю головой.

– А парень, кажется, думает наоборот, – Комарова-старшая настаивает на своем.

– Он же Балабаеву нос сломал. Все лицо. – Я приложила пальцы к губам. – Оно было в крови. Губы – словно порванные. Глаза заплыли. Тут рассечено, – коснулась лба.

– Да хватит на себе показывать. – Аня отдернула мою руку от лица и подула. – Фу, фу, фу. Плохая примета. А дальше?

– Ник вызвал частную неотложку, помог донести Балабаева до дивана и ушел.

Девочки вскинули удивленно брови и переглянулись.

– Неожиданно, – прокомментировала Саша.

– Знаешь, я иногда жалею, что не родилась мужиком. – Аня откладывает вилку и уверенно встречает наши взгляды. – Да, жалею, – раскачивает головой.

– Ань, ты бы закусывала. – Саша пододвигает пластиковый контейнер с сыром.

– Я серьезно. В мужском мире все решается просто. Не понравился другой мужик – дай в морду. Понравилась девушка – трахни. Да и еще множество плюсов: не лежи перед косметологом с растопыренными вратами рая в ожидании эпиляции, не делай уколы молодости. Вообще, какой нормальный мужик позволит хотя бы поднести иглу к своему лицу? – Подруга раскраснелась и шумно глотнула вина. – Еще они не истекают кровью раз месяц, не рожают детей. В конце концов, чешутся, где и когда вздумается. Только представь, как скривится мужчина, если девушка станет при нем выправлять впившиеся стринги в попу. А мужику поправить семейное гнездо, глядя тебе в глаза, как нечего делать. Как ухо почесать. Я не пьяна, не думайте, – подруга постаралась оправдать свою эмоциональную речь и продолжила: – Аля, ты самые кайфовые годы жизни провела под чьим-нибудь колпаком. Из-под родительского крыла сразу же попала под потное крылышко Балабаева. – Набрала воздуха в легкие. – С каждым годом на нас возлагают все больше надежд и ответственности. А ты пропустила свой рай, Сорокина. Рай, когда тебя кормят, поят и ничего не требуют взамен. Не завалила сессию два раза в год – и ты уже умница, красавица и молодец.

– От тебя и сейчас ничего не требуют, – посмеивается Саша над сестрой.

Аня делает вид, что не слышит.

– Аль, ты даже не сумасбродила. Не гуляла ночи напролет, не красила волосы в фиолетовый.

– Фиолетовый был ужасен, – хихикает Комарова-младшая.

– Помолчи, – девушка одернула сестру. – Я считаю настоящим везением избавиться от Балабаева так вовремя. Именно сейчас. Когда у тебя еще вся жизнь впереди. А что бы тебя ожидало через семь-восемь лет, когда бы