Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год - Вокруг Света

Но больше всего художника захватила природа Центральной Азии, такая же первозданная, девственная, как во времена Пржевальского, — с ее дикими лошадьми, яками, куланами.

На тысячи километров расстилались горные хребты, покрытые шапками вечных снегов, бесконечные степи с редкой травой у их подножия, а то и совсем пустые, покрытые черной галькой — черная Гоби, солончаки и снова горы. Суровая природа окружала здесь человека.

Но какие глубокие, чистые и яркие сверкали здесь краски, а вместе с тем необыкновенные для европейского глаза, как причудливы и необычны изломы скал и контуры зубчатых гор! Мне помнится, как при первых лучах солнца огненным взлетом, гигантским факелом вспыхнули вдруг скалы с гнездом драконов-динозавров в пустынной долине Баиндзака. И тут нам стало понятно, почему Эндрюс назвал эти причудливые, как средневековый замок, обнажения красного гобийского песчаника «Пылающими скалами». Во сколько же раз больше чудес мог увидеть и увидел здесь глаз такого художника, каким был Рерих!

Так в палитре Рериха, на его полотнах возник целый мир, неизведанный, таинственный и манящий. В этом мире кочевали тысячелетиями со своими верблюдами номады, с черными руками и ликами от рождения, не знавшие мыла, питавшиеся у своих костров сырым мясом, жившие в черных палатках из заячьей шерсти. Из скалистых убежищ на мирные караваны внезапно налетали хищные разбойники, почти такие же дикие, как грифы-стервятники и волки пустыни. И так же контрастно, как черная Гоби и вечные снега Гималаев, противостояли друг другу пустыня кочевников и очаги оседлости — монастыри. Каждый из этих монастырей был, как тысячу лет раньше, в средневековой Европе, местом, где историки, философы печатали и писали от руки книги, где трудились мастера живописи и скульптуры.

Каждый из них был музеем древней, но все еще живой культуры Востока.

Рерих с удивлением и восторгом наблюдал, как в искусстве Востока, в его мифологии и философии повторяются знакомые по сокровищам Европы мотивы и художественные образы, начиная с Троицы-Тримурти и вплоть до чаши священного огня — чаши Грааля.

Сердце художника целиком, без остатка, пленил фантастический и прекрасный мир древнего искусства Индии, Тибета и Монголии, с его то грозными, то пленительными образами, с его фантастически-богатыми сюжетами, созданными сотнями поколений мастеров.

Так родилась поражающая своей необычной красотой серия полотен, где на фоне Гималаев и Гоби-Алтая мчится воитель с силами зла — Гэсэр, шествуют бодисатвы в пышных одеяниях, где Будда опускается на дно океана за скрытой в нем Истиной.

И если перевести все это с языка красок на обычный наш язык, то это и был вызов расизму, идеологии колонизаторов. И вспоминаются слова С. Коненкова: «Нравственные принципы Н. К. Рериха в области охраны культурного наследия человечества стали нормами международного права».

Рерих шел навстречу Востоку и видел то, о чем писал до него другой русский исследователь культуры народов Центральной Азии — Г. Н. Потанин, видел, что культуры Запада и Востока тысячелетиями, начиная со времен скифов и их звериного стиля, проникали друг в друга. Обменивались ценностями и создавали новые, невиданные сплавы.

Академик А. Окладников

Еще раз о скандинавах

Датский писатель-юморист В. Брейнхолст уже знаком нашему читателю: в №11 за 1969 год печатались его заметки «Мы, скандинавы...». В этом номере мы знакомим с новыми изысканиями автора в области «скандинавологии».

Известно, что каждый скандинав считает себя викингом. Но вот каков он, сегодняшний викинг?

Прежде всего нам, пожалуй, следует ознакомиться с предметом нашего исследования. Прошу.

Если взять шведского, норвежского и датского викинга и посадить их за хорошо сервированный стол (излюбленное место пребывания нынешнего викинга), то разница между ними будет очевидной. Швед голубоглаз, худощав и очень высок, он выше остальных — настолько выше, что ему иногда предлагают сесть, хотя он уже давным-давно уселся. Он курит сигареты с фильтром, носит в нагрудном кармане белый шелковый платочек, а в петлице — значок члена общества трезвенников «До дна».

Датчанин голубоглаз, невысок и кругл — он круглее всех. Это последнее объясняется тем, что Дания — сельскохозяйственная страна, а любимое занятие датчанина — еда. Он курит толстые сигары, набивая ими нагрудные карманы, отчего они делаются похожими на газыри, и в создавшейся ситуации сразу же предложит сигару шведу и норвежцу. Оба они откажутся: швед — из-за того, что считает преступлением переводить на дым такую хорошую сигару, когда на столе нет кофе и коньяка, норвежец — потому, что втайне побаивается розыгрыша, зная, что датчанин не упустит случая продемонстрировать высокий уровень датского юмора, и сигара может загореться бенгальским огнем.

Голубоглазый норвежец предан самому солидному и мужественному виду курения — трубке. Его рост — вполне приемлемый компромисс между ростом шведа и датчанина. Из трех скандинавов отличить норвежца довольно легко: во-первых, он сам тут же скажет, что из троих именно он является норвежцем. Во-вторых, его можно узнать по значку в петлице: значок представляет собой либо норвежский флаг на фоне эмблемы лыжного клуба, либо эмблему лыжного клуба на фоне норвежского флага.

Говорить нынешний викинг предпочитает по-английски, вернее — на таком английском, который англичанину будет понятен не больше, чем монгольский. В то же время шведский язык считается одним из самых красивых в мире. Торжественная месса, фанфары, колокола Миланского собора — вот что такое шведский. Норвежский язык сразу же наводит на мысль о том, что Норвегия — горная страна. Когда норвежец начинает говорить, то кажется, что он привык беседовать на расстоянии: он, скажем, в долине, а его собеседник — на вершине горы. Норвежцы сами очень недовольны своим языком, особенно тем, что письменный норвежский не отличишь от датского, и поэтому они изобрели совершенно новый язык — «новонорвежский». Этот язык уже не понимают ни датчане, ни шведы. Неудобство «новонорвежского» и в том, что его не понимают сами норвежцы. О датском языке мы здесь говорить не будем, поскольку он, если верить норвежцам и шведам, вовсе не язык, а катар верхних дыхательных путей. Если вы хотите узнать, как говорят датчане, попробуйте сунуть в зубы сразу две сигары, набрать в рот воды и сказать несколько слов. Получится похоже. Иностранцу обеспечен огромный успех во всех трех странах, если он выучит хотя бы одно скандинавское слово. Швед нежно прижмет его к груди и прослезится, если чужеземец подпоет ему припев одной из самых популярных шведских песен: «До дна, до дна, тра-ля-ля-ля».

Датчанин любит потешать людей, а еще больше — потешаться сам; ему кажется страшно смешным подбить иностранца произнести несколько слов по-датски. День, когда ему вдруг встретится иностранец, способный выговорить датское слово, будет самым черным днем в жизни датчанина.

Если заставить шведа, норвежца и датчанина говорить друг о друге, то выяснится, что современный викинг представляет собой, так сказать, пестрое явление.

Если попытаться выведать у норвежца, что он думает о шведах и датчанах, то он ответит что-нибудь вроде: «Я слышал, в Финляндии живет очень странный народ». Если, однако, вы будете настаивать, то сможете добиться еще чего-нибудь. Например: «Они же не виноваты, что они не норвежцы». И уже под конец, после долгих раздумий, произнесет: «Швед — совсем неплохой человек, когда- трезвый». Немного еще подумав, он добавит: «А датчанин страшно занятный, когда выпьет».

Датчанин значительно легче проведет самоанализ. Он весел, покладист, остроумен, обладает чувством юмора, услужлив, гостеприимен, еще раз остроумен, любит детей, животных и себя самого. Сколько-нибудь твердого мнения о своих скандинавских братьях у датчанина нет. «Мы здесь, в Скандинавии, все как одна большая семья», — говорит он, и на его лице написано, что он в восторге от больших семей при стесненных жилищных условиях.

Если анализировать свой характер станет швед, эта затея очень скоро превратится в сложнейшее мероприятие, потому что швед себе совершенно не нравится. С горячей убежденностью он заявит вам, что он архискучный, то есть не просто скучный, но скучный в самом сильном значении этого слова, просто смертельно скучный, церемонный, сдержанный и замкнутый. Во время этой горячей пессимистической исповеди каждую минуту ждешь, что швед выйдет из себя не в переносном, а в прямом смысле — покинет свою оболочку, бросит на пол и примется топтать ее, а потом с негодованием отбросит пинком ноги в сторону. Если вы пойдете ему навстречу и согласитесь, что он, может быть, и в самом деле чуть-чуть слишком хорошо воспитан, то нанесете этим удар в солнечное сплетение. Швед не успокоится до тех пор, пока не убедит вас, что это — злостный наговор, придуманный датчанами и норвежцами, потому что из всех скандинавов только он, швед, черт возьми, знает, как вести себя в порядочном обществе. О своих скандинавских собратьях швед выскажется очень неохотно: «Что они за люди, я вам сказать не смогу».