Тайна песчинки - Оскар Курганов

Хинт продолжал свое вторжение в таинственный мир песчинки. Теперь ему во всем помогал Ванаселья.

Они пропускали через быстро вращающиеся «беличьи колеса» дезинтегратора кубометры песка, миллионы песчинок, наблюдали за ними, изучали их структуру, пробудившиеся в них силы, происходившие в них волшебные перемены. Новые опыты с неоспоримой точностью доказали, что каждая песчинка — да-да, каждая! — получает последовательно, один за другим, сильные удары стальными «пальцами» дезинтегратора, что ни одна песчинка не может ускользнуть от этих ударов. Еле приметный колпачок, созданный природой вокруг песчинки за миллионы лет, разбивается, обнаженное песчаное зерно раскалывается. Все осколки приобретают острогранную форму.

Разбитые песчинки-осколки с их острыми гранями и новыми поверхностями «более активно», как выражаются технологи или, проще говоря, — плотнее, крепче соединяются и смешиваются с пылинками извести. В этом вся премудрость. У расколотой песчинки обнаруживаются ценные свойства, — столкнувшись с пылинками извести, она уже не выпускает их, держит невидимой хваткой.

Хинта поразила эта простота открытия. Он все еще не мог смириться с мыслью, что до него никто из исследователей не попытался разбить песчинку. Но во всех научных трудах, которые он вновь и вновь перечитывал, речь шла только о помоле песка, а не о раскалывании его. А помол держал Хинта у непреодолимого барьера почти целый год.

На заводе чудодейственные силы и великие возможности «разбитой» песчинки изучались не только в лабораториях, но и в небольшом цехе, где песок, пропущенный через дезинтегратор, смешивали с известью и водой. Потом из этой смеси формовали силикальцитные камни — панели, плиты, блоки — и отправляли на вагонетках в автоклав.

Во время сотого или тысячного опыта Хинт неожиданно сказал Ванаселья:

— Мы с вами, кажется, создали идиотскую технологию.

— Ну, не идиотскую, но очень смешную, — смягчил Ванаселья.

— Подумайте только, — начал Хинт критический обзор своих опытов, — сперва мы разбиваем песок, потом, в другом месте, готовим известковую пыль, в третьем месте смешиваем все это с водой, наконец, в четвертом — формуем камни. Смешно. Нет, не смешно, а позорно.

Ванаселья, любивший мыслить историческими примерами, напомнил Хинту:

— Все технические открытия проходили естественный процесс — от сложного к простому. Сравните первые автомашины или станки с их современными моделями — между ними пропасть.

— Все это так, — согласился Хинт, — но мы с вами даже не ищем ничего современного.

— Ну что ж, давайте искать, — сказал Ванаселья.

В то время не только Хинт, Ванаселья и Рюютель, но и Хейно Иоости, и Владимир Клаусон, и Аре Кильксон, и Эйно Луйде, да и многие другие инженеры и мастера трудились на опытном заводе. Все здесь были увлечены новым делом. Всюду царила атмосфера воодушевления. И разговор об «идиотской» технологии не мог не удивить.

Они только что создали стройный технологический процесс. Во всяком случае, так им казалось. А теперь должны были разрушить, сломать его.

Но Хинт был неумолим. Он уже думал о будущем. Ведь опытный завод для того и создан, чтобы найти совершенную, простую, недорогую технологию изготовления силикальцита. Дорогу до самого горизонта видят все, а вот ту дорогу, которая начинается за горизонтом, не каждый представляет себе. А самое трудное лежит именно там, за горизонтом. Так или примерно так говорил своим помощникам Хинт.

Это была уже новая высота, к которой вел все тот же неизведанный путь исследований и опытов, поисков и находок.

Теперь Хинт вместил все это в короткую образную фразу: «юнец сразу повзрослел». Он любил сравнивать силикальцит с живым существом. Всю историю своего изобретения он делил на периоды, когда его детище училось ходить, бегать, вступило в пору отрочества, миновало переходный возраст, как всегда самый трудный и опасный, начинало взрослеть и мужать… Так вот, по поводу извести Хинт сказал, что «юнец повзрослел».

Со свойственной ему памятливостью Хинт вернулся к разговору, который возник у нас той белой ночью у костра, когда мы впервые встретились. «Цемент вы заменяете известью, один „клей“ другим — выгодно ли это?» Кажется, так?

Хинт напомнил эту мою наивную фразу и начал терпеливо объяснять суть дела.

Для получения извести нужно известняковый камень обжечь в специальной печи, а потом, после обжига, так называемую комовую известь размолоть в мелкий порошок в шаровой мельнице. И вот, после длительных опытов Хинт пришел к убеждению, что дробить или молоть комовую известь можно в том же дезинтеграторе, в котором разбиваются песчинки. Мало того, делать это в едином ритме, одновременно — разбивать песчинки и дробить комовую известь. От этого силикальцит только выиграл — он стал лучше, прочнее, дешевле.

— Как видите, — улыбнулся Хинт, — речь идет не о замене одного «клея» другим, а о создании совершенно новой технологии — простой и экономичной.

Можно себе представить, какие воздушные потоки, какие грозные вихри бушуют в дезинтеграторе, в его плотно запертом чугунном кожухе, когда с большой скоростью вращаются «беличьи колеса». Вихри подхватывают песчинки, ударяют их о металлические «пальцы» — наковальни, разбивают, выносят осколки из дезинтегратора. И вот Хинт и Ванаселья использовали эти мощные вихревые потоки для дробления и смешивания песка и извести. Теперь и раздробленная, размолотая в дезинтеграторе известковая пыль выносилась той же бурей навстречу песчаным осколкам, сталкивалась с ними, соединялась, как бы впивалась в них на лету, с возрастающей энергией. Как только песчинки разбивались, а их осколки становились шероховатыми, известковая пыль как бы «прилипала» к ним, присасывалась к осколку со всех сторон. Так вместо мертвой пленки вокруг песчинки или, вернее, ее осколка возникал тончайший слой извести. И, когда воздушный поток выбрасывал эту новую смесь в бункер, уже трудно было без микроскопа отличить песчаные осколки от известковой пыли.

По-видимому, этот новый успех позволил Хинту написать в маленьком трактате, который он назвал «Мысли о силикальците»: «В высокопрочном силикальците частицы песка и извести соединены почти так же, как частицы соды и песка в стекле. Отделить их одну от другой обычными исследовательскими методами нельзя. В бетоне же зерна песка и гравия не принимают участия в образовании внутренней структуры искусственного камня — они просто склеиваются цементом».

Хинта тогда обвинили:

— Вы что же, против цемента?

Нет, ни Хинт, ни Ванаселья, ни их новые коллеги не порочили железобетон, цемент и их апостолов. Наоборот, они продолжали их уважать. Ведь нефть, уголь, вода, даже дрова продолжают служить человечеству, дают ему миллиарды киловатт-часов энергии, хоть все мы признаем, что вступили в волшебный атомный век. Даже при самом большом расцвете мирного атома будут добывать уголь и нефть — их, может быть, не станут сжигать в топках, а найдут им более полезное применение. Так, полагал Хинт, произойдет и с цементом.

Глава двадцать первая

До сих пор я рассказывал об открытии Хинта. Теперь речь пойдет о борьбе за его будущее.

Три года Хинт посвятил теоретическому обоснованию своего открытия. Это была диссертация на соискание ученой степени кандидата технических наук. Он послал диссертацию крупному ученому, автору многих трудов по бетону и железобетону Алексею Ивановичу Долгину.

И уже через несколько дней Хинт получил ответ. Долгин признавал талант Хинта, отдавал должное его труду. Хинт читал и перечитывал это письмо: «С большинством ваших положений я полностью согласен, что, может быть, и понятно, так как они идут в развитие тех же выводов, которые мною даны в ряде моих работ… Любопытно и то обстоятельство, что в своем новом, подготовленном к печати труде я высказываю примерно такие же взгляды, как и изложенные вами… Несомненно то, что мы с вами находимся на верном пути… Необходима еще известная шлифовка материала и его редактирование. Еще раз повторяю, что работа является большой вашей удачей. Такие работы не часто появляются. Это то, что принято называть открытием. Браво, Хинт! С уважением, ваш А. Долгин».

Это было признание человека, которому Хинт верил, у которого он учился и чьей научной добросовестностью всегда восхищался.

Диссертация была признана блестящей, и вскоре Хинту была присуждена степень кандидата технических наук. Потом, когда в Таллине начал возводиться четырехэтажный силикальцитный дом, Хинт говорил, что в какой-то мере и дом этот для него — своеобразная диссертация. Новый дом должен был доказать, что силикальцит пригоден для новых кварталов и проспектов наших городов.

— Ничего, мы еще доживем до того времени, когда наши лаборатории будут переведены в шестнадцатиэтажный дом силикальцитного института, — улыбался Хинт.