Начало самодержавия в России - Даниил Альшиц

В летописном рассказе об отъезде царя из Москвы и об учреждении опричнины неоднократно подчеркнуто, что он положил свою опалу не на одних бояр, но и на «околничих, на казначеев, и на дьяков, и на детей боярских, и на всех приказных людей». Формула «все приказные люди» без единого случая пропуска слова «все» фигурирует в этом рассказе шесть раз в одном и том же контексте: все они «делали измены и…были государю не послушны». Именно поэтому царь отобрал для себя новый аппарат — бояр, «дворян ближних», приказных людей, дворян и детей боярских «выбором изо всех городов», которым приказал ехать с собою в Слободу, в новый «особной» двор.

Нельзя рассматривать изолированно от проблемы взаимоотношений царя со служилой массой постоянные нападки Ивана Грозного на государственное устройство Польши. Польша, непосредственный сосед Московского государства, была образцом полного бессилия короля перед шляхтой, «страной классической феодальной разнузданности, где "вольное" анархическое вето шляхтича-одиночки, — как отмечал И. И. Полосин, — срывало любую благодетельную для государства реформу». Король на польском престоле был не «помазанник божий», а избирался шляхтой.

По этой причине польский король Сигизмунд II Август был главным объектом нападок и презрительных насмешек царя: «…еже ничем же собою владеюща, но паче худейша худейших рабов суща, понеже от всех повелеваем, а не сам повелевая…», — так писал о нем царь в 1564 г. в своем «отвещании» Курбскому. Так же писал он и самому Сигизмунду II от имени боярина М. И. Воротынского в 1567 г. В послании, написанном царем пану Григорию Ходкевичу от имели того же боярина М. И. Воротынского, варьируется та же тема.

Едва только Грозному в 1581 г. показалось, что нанесший ему поражение в Ливонии новый польский король Стефан Баторий испытывает трудности и что военное счастье может ему — Баторию изменить, как он тотчас включает в свое послание к нему (в котором добивается мира!) иронический намек, указав в своем титуле: «…царь и великий князь всеа Русии… по божию изволению, а не по многомятежному человечества хотению…».

Все эти уничижающие, по мнению Грозного, характеристики польских королей, не обладающих властью над своей шляхтой, отнюдь не были беспочвенными и преувеличенными. Еще до конституции 1505 г. польский король ничего не мог предпринять без вольного сейма, сообщает И. И. Полосин. Сигизмунд II Август в те самые годы, когда Грозный установил опричнину, тщетно боролся с сеймом — с вельможами и шляхтой за право создать свои собственные королевские владения. Люблинский сейм 1569 г. вынудил его отказаться от идеи создания «опричных», т. е. не контролируемых сенаторами (боярами) и сеймом (шляхтой) владений.

С полным презрением относится Грозный и к шведскому королю: «А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичий род, а не государьской». Царь Иван ни за что не хотел быть «старостой в волости», каковым представлялся ему король шведский, замечает И. И. Полосин.

В письме, написанном в 1570 г. английской королеве Елизавете, Грозный, пожалуй, наиболее четко формулирует свое абсолютное и бескомпромиссное неприятие системы правления, вынужденной считаться с парламентом: «И мы чаяли того, что ты на своем государьстве государыня и сама владееш, и своей государьской чести смотриш, и своему государству прибытка… Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших о государьских головах, и о честех, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребывает в своем девическом чину, как есть пошлая девица». Раздражение Грозного было столь велико, что не нашло для себя выхода в одной лишь брани. «А мужики торговые, которые оставили наши государьские головы, и нашу государьскую честь, и нашим землям прибыток, смотрят своих торговых дел, и они посмотрят, как учнут торговати. А московское государьство покаместо без английских товаров не скудно было», — пригрозил он английским купцам.

Гнев Грозного против английских парламентариев — «торговых мужиков» отнюдь не был свободен, очевидно, от опасения, как бы на подобное вмешательство в «государьские дела» не покусились их партнеры— русские «торговые мужики».

Постепенно мужая и укрепляясь в убеждении, что он является единственным и непререкаемым властелином, наместником самого бога на русском царстве Иван IV все более отчетливо вырабатывал в себе представление о том, что политический компромисс, в котором он вынужден был до поры до времени участвовать, являлся формой слияния разрозненных оппозиционных сил воедино, сговором его политических противников между собой. Адашев и Сильвестр, энергично старавшиеся «примирить к себе» виднейшие княжеские роды, защищавшие интересы служилых людей и верхов посада, неизбежно должны были стать и стали для Грозного, фанатически стремившегося к установлению действительного самодержавия, лютейшими врагами, «всего зла соединителями». Четко и ясно сформулировал царь в письмах к Курбскому суть своего конфликта с ними: «Ни едины власти не оставиша, идеже своя угодники не поставиша. Посем же с тем своим единомысленником от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша… ничто же от нас пытая, аки несть нас, вся строения и утверждения по своей воле и своих советников хотение творяще», «…всю власть с меня снясте, и сами государилися, како хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел…». Между этими заявлениями прошло тринадцать лет. Первое относится к 1564-му, второе — к 1577 г. Как видим, его обвинения в адрес бывших советников не изменились ни на йоту.

Грозный утверждает, что по сути был уже сведен своими советниками на положение, подобное положению польского короля или любого другого монарха, власть которого ограничена его думцами: «Ибо убо сие свет, попу и прегордым, лукавым рабом владети, царю же токмо председанием и царьствия честью почтенну быти, властию ничем же лутчи быти раба… Како же и самодержец нарицается, аще сам не строит?».

Как итог, как общий вывод всех обвинений царя против бывших своих советников звучат слова: «Понеже бо есть вина и главизна всем делом вашего злобесного умышления, понеже с попом положисте совет, дабы яз лиш словом был государь, а вы бы с попом во всем действе были государи: сего ради вся сия сключишася».

Итак, Иван Грозный обвиняет Адашева и Сильвестра в сговоре — утвердить в Русском государстве систему ограниченной монархии, где царь «почтен» лишь «председанием», обладает лишь номинальной властью, в то время как власть реальная находится в руках его советников. Вот в чем, по ясному и неоднократному его утверждению, «главизна всем делом». Вот в чем причина всего, что «сключишася» между царем и его бывшими советниками, причина распада политического компромисса и начала «войны» между ним и его подданными.

Не приходится искать для объяснения причин этой «войны» оснований более серьезных, чем борьба вокруг вопроса — быть или не быть самодержавию. Здесь и лежит ключ к разрешению «загадки» опричнины.

Одновременно с высказываниями против всякого ограничения своей власти и неотрывно от них, Грозный говорит и о средствах для воплощения самодержавной власти и для ее защиты. Обоснование своего права на неограниченную власть он постоянно сопровождает обоснованием права самодержца на неограниченный террор.

Власть, по мнению царя, должна внушать всем покушающимся на нее страх. «Хощеш ли бо не боятися власти? Благое твори; аще ли злое твориши — бойся не туне бо мечь носит, в месть убо злодеям, в похвалу же добродеем», — пишет он Курбскому.

Бояться власти должны все подданные независимо-от их общественного положения: «…дати слабость вельможе — ино и простому», — поучает царь. Он делит подданных только на две категории: на «благих» и на «злых», на преданных ему и на изменников. Жалование первых и наказание вторых — главная добродетель христианского царя: «…а наш государь, его царьское величество, как есть государь истинный и православный христианский… и благим жалование подает, а злых наказует».

Грозный вовсе не считает себя, как это принято утверждать, врагом боярства как такового. Бояре, как и все прочие группы и сословия подданных, делятся на «наших» бояр, «угодных», т. е. преданных, и «наших» же бояр, но мятежных и пзменных: «И тако ли доброхотно подобает нашим боляром и воеводам нам служити, еже такими собраниями собацкими, без нашего ведома, боляр наших побивати, да еще в черте кровной нам». Итак, «нашими» обязаны быть все, но не все таковыми являются на самом деле.

Необходимость государственного террора для утверждения власти самодержца Грозный подтверждает ссылками опять-таки на международный опыт и опыт истории. «А в ыных землях сам узриши, елика содеваетца злым злая: тамо не по здешнему! То вы своим изменным обычаем утвердили изменников любити, а в ыных землях израдец не любят: казнят их да тем и утверждаютца…», — пишет царь Курбскому в 1564 г. «А государь наш, как есть государь правый христьянский, всех жалует по достоинству и по службам, а государьство свое бережет крепко от всякого лиха, а виноватых и израдец везде казнят», — повторяет он в послании к Сигизмунду II Августу от имени боярина И. Д. Вельского в 1567 г. «А и во всех землях зрадцов казнят», — вторит он себе и в послании Г. А. Ходкевичу от имени боярина М. И. Воротынского.