Унесенные временем - Геннадий Авласенко

— За что их, дяденька? — дрожащим голосом поинтересовалась она у Силантия.

— Знамо за что! — не оборачиваясь, буркнул тот. — За шею! Таперича это у нас быстро делается.

В том, что суд и расправа вершатся в жестокое это время в ускоренном темпе, Санька смогла убедиться и ранее, когда царские ратники на ее глазах быстренько осудили и тотчас же приговорили к повешению убийцу Феофана. Но оказалось, что восставшие крестьяне тоже не особо церемонятся.

— Все, приехали, малец! — объявил Силантий, туго натягивая вожжи. — Тебе кудой надобно?

Не отвечая, Санька проворно соскользнула с телеги и тотчас же затерялась в галдящей и двигающейся толпе неряшливо и разнообразно одетых и дурно пахнущих мужчин. Не верилось даже, что это идейные борцы за светлое буду­щее человечества, а не некое случайное скопище бомжей или нищих.

Впрочем, не все из этих вояк были одеты столь бедно и неряшливо. Встречались среди них и в одежке побогаче, а некоторые и вообще щеголяли какой-то особо подчеркнутой, излишней даже роскошью. Сразу видно было, что это так называемые дети боярские, иными словами — дворяне.

Лавируя среди всей этой разношерстной толпы, точнее, двигаясь в одном с ней направлении, Санька неожиданно оказалась на обширной площади, до отказа заполненной народом. И народ этот никуда не спешил: плотной толпой обступив кого-то, пока Саньке невидимого. И этот кто-то пел среди толпы высоким, надтреснутым и довольно-таки неприятным голосом.

Слов песни было не разобрать (так, сплошное тягучее песнопение), но и без этого Санька поняла, что настигла, наконец, тех, кого столь долго разы­скивала. Слепой бандурист (а это он, скорее всего, пел сейчас) находился посреди собравшейся толпы, а значит, и его мальчонка-поводырь тоже должен быть где-то неподалеку!

Оставалось лишь как-то пробраться сквозь плотный человеческий строй, что было делом далеко не простым и даже, чего греха таить, страшноватым.

И все же Санька решилась, вернее, отчаянье и жгучее желание узреть, наконец-таки, Ивана придали ей заряд дополнительной смелости.

Санька принялась медленно протискиваться в сторону певца, поми­нутно толкая кого-либо, наступая на чьи-то ноги, невнятно бормоча изви­нения и получая в ответ лишь недовольное ворчание, ругань, а то и тычки с подзатыльниками. Но, не отвечая и не отвлекаясь, Санька упорно про­двигалась к заветной цели, голос певца слышался все отчетливее, хотя ни одного словечка из заунывной этой песни Санька так и не смогла толком разобрать.

А потом она довольно неожиданно оказалась в самом первом ряду слу­шателей, а совсем неподалеку от Саньки находился и сам певец, пожилой, но еще не старый мужчина невысокого роста, внешне ничем не примечательный. Глаза мужчины были крепко зажмурены, тонкие узловатые пальцы переби­рали струны какого-то дивного музыкального инструмента, отдаленно напо­минающего то ли бас-гитару, то ли, скорее, какую-то гигантскую, причудливо изогнутую мандолину. Наверное, именно так и выглядела бандура.

Но никакого поводыря возле певца не было и в помине, и у Саньки тотчас тревожно екнуло сердце. Она бросила быстрый взгляд вправо, влево и. едва не закричала от радости.

Она наконец увидела Ивана.

Стоя спиной к Саньке, он в это время обходил слушателей, держа в руках круглую войлочную шапку. На Иване почему-то была серая рубаха навыпуск, подпоясанная кожаным ремешком, но это, несомненно, был он, ибо Санька тот­час же признала линялые джинсы друга и его потрепанные кроссовки фирмы «Адидас», которые Иван упорно предпочитал всем иным видам обуви.

— Ваня! — закричала она, бросаясь вперед. — Ванечка! Наконец-то я тебя.

Поводырь обернулся, и последние слова застряли у Саньки в горле. Это был не Иван, точнее, не тот Иван, которого она разыскивала.

Впрочем, какое-то отдаленное сходство с ее Иваном у этого подростка имелось, но не более того. А острые скулы, косой разрез глаз и почти срос­шиеся на переносице брови придавали юному поводырю слепого бандуриста не просто угрюмый и диковатый, но весьма даже угрожающий вид.

Некоторое время этот «чужой» Иван и Санька внимательно смотрели друг дружке в глаза, а бандурист, прервав на полуслове тягучее свое песнопение, тоже обернулся в сторону Саньки, встревоженно прислушиваясь (а Саньке вдруг показалось, что даже и приглядываясь) к происходящему.

Всеобщее молчание продолжалось довольно-таки долго, и первым его нарушил поводырь.

— Ну, чего уставился? — неприязненно проговорил он ломающимся юношеским голосом. — Спросить чего хочешь? Так спрашивай и убирайся, нечего тут столпом торчать!

Тут взгляд Саньки вновь упал на джинсы, вернее, на косую заплатку на правом колене. Она бы узнала эту заплатку из тысячи подобных, ибо сама, собственными руками пришивала ее. И случилось это совсем недавно, после очередной Ванюшиной потасовки аж с тремя парнями из соседней деревни. И обувка, столь неуместная в данной обстановке. это были именно Ивановы кроссовки и ничьими больше они быть не могли.

— Ну, чего тебе? — повторил поводырь еще более неприязненно. — Чего молчишь, как истукан? Язык в задницу втянуло?

— Ты — Иван? — дрожащим голосом проговорила Санька.

— Ну, Иван! — угрюмо и даже задиристо произнес поводырь. — И что с того?

— Эти брюки. портки эти, — тут же поправилась Санька, — откуда они у тебя? Обувку эту откудова взял?

— Тебе что за дело? — с явной угрозой проговорил поводырь, сжимая кулаки и делая шаг навстречу Саньке. — Где надо, там и взял! Лучше иди отсюда, пока в рыло не получил!

— Дай ему раза! — весело крикнули из толпы. — Ну, чего ждешь?! Давай, лупи!

Поводырь и в самом деле замахнулся на Саньку, но ударить почему-то не решился. Он был значительно выше Саньки и явно сильнее, тем более что она и драться толком не умела. Так, посещала некоторое время школьную секцию дзюдо (пока не надоело), но в настоящей драке участвовать не приходилось. Ей бы испугаться и отступить, но, взглянув еще раз на такие знакомые джин­сы, Санька вдруг осознала, что с Иваном что-то случилось. Весьма нехорошее что-то, иначе каким образом его джинсы и кроссовки оказались на этом угрю­мом подростке. Иван бы их так просто не отдал.

— Ты убил его! — завопила Санька, первой бросаясь на поводыря. — Это ты его убил, сволочь!

Размахнувшись (довольно неумело) Санька изо всей силы врезала своему противнику кулаком в лицо и, что удивительно, попала прямо по носу. Не ожидавший этого поводырь пошатнулся, из носа у него хлынула кровь, шапка с мелкими монетками выпала из рук, и монетки эти, звеня, покатились во все стороны. И, кажется, это последнее обстоятельство разъярило Санькиного противника куда больше, нежели поврежденный нос.

— Ах ты! — прошипел он сквозь плотно сжатые зубы. — Ну, держись!

И поводырь пошел на Саньку, размахивая кулаками, а толпа вокруг вос­торженно взревела.

— Давай, бей! Лупи его! Еще врежь! — послышались весело-возбуж­денные голоса, но Санька так и не смогла разобрать, кого именно из двух бойцов так рьяно поддерживают собравшиеся. А потом она получила удар кулаком в ухо, и удар этот был такой силы, что Санька с трудом смогла на ногах устоять.

Странно, но удар этот не только не привел Саньку в смятенное состо­яние, но, кажется, даже придал ей дополнительные силы. Увернувшись от следующего, еще более сокрушительного удара, Санька рванулась вперед и, ухватив поводыря левой рукой за рукав рубахи, а правой за тонкий кожаный поясок, мгновенно провела бросок через бедро с захватом и одновременной подсечкой ноги, единственный борцовский прием, который смогла освоить за период недолгого своего посещения спортивной секции.

Правда, бросок этот освоила Санька великолепно. А так как страховать своего противника, придерживая его в падении за рукав, она даже и не поду­мала, вошел тот в соприкосновение с землей довольно-таки чувствительно. И зрители, плотно обступившие импровизированную эту арену, прямо-таки взвыли от восторга, и лишь слепой бандурист беспомощно топтался на месте, тревожно поводя из стороны в сторону лысоватой башкой.

— Давай, лупи! — кричали Саньке со всех сторон. — Сверху навались и по мордасам, по мордасам ему!

Но ничего такого Санька делать даже не собиралась. Она стояла над поверженным противником и молча смотрела на него, а поводырь тоже смо­трел ей прямо в глаза со злобой и испугом, но вставать, кажется, не собирал­ся. Лицо парня было густо измазано кровью, которая все еще продолжала сочиться из разбитого носа, а вид был до того жалкий и пришибленный, что весь гнев Саньки мгновенно куда-то улетучился. Ведь кто знает, возможно, зря она про поводыря этого так плохо подумала, ведь Иван мог просто обме­няться с ним одеждой и обувью. Специально, чтобы не слишком выделяться среди местного населения.

— Вставай! — проговорила она, наклоняясь над поводырем и протягивая ему руку. — Не бойся, не трону, ответь только: откуда у тебя эти портки и обувка?